Мифы Михаила Зощенко

В сборнике, посвященном Зощенко, писатель Геннадий Гор вспоминает:

«Как-то зашел разговор о чрезвычайно популярном на Западе, введенном Юнгом, понятии «архетип»… Если его перевести на обыденный язык… то нужно прийти к выводу, что на уровне подсознательного… все люди наполнены архаическим, существующим еще со времен среднего палеолита психическим слоем, порождавшим когда-то мифы, а сейчас – художественные произведения.

Я не могу теперь точно воспроизвести мысли Зощенко, но они поразили меня своим изяществом. Зощенко считал, что писатель должен описывать в человеке не только личное, но и «родовое», то, что в его психике отложила история…

Я пишу обо всем этом, чтобы читатели не представляли Зощенко бытовым… каким его иногда изображали плохо понимавшие его критики»¹.

В продолжение той же версии позволю себе заметить, что Зощенко, в том числе самый «бытовой» Зощенко, живет в мире мифов, которые преследуют человека. Это не только внешняя угроза. Это также непонятные страхи, определявшие состояние черной меланхолии, в которое он периодически впадал. Человек, в понимании Зощенко, всю жизнь ищет, как убежать или как защитить себя от неведомой опасности. Опасность же чаще всего исходит от бессознательных «первообразов страха», которые могут дополняться и осложняться другими факторами, идущими уже от его социального бытия, но которые в основе представляют своего рода «мифологию» человеческого существования на уровне детской и почти животной жизни.

Попытаюсь показать это в первую очередь на материале повести Зощенко «Коза» (1923), открывающей книгу его «Сентиментальных повестей». Литературный сюжет повести «Коза» и ее центральный персонаж Забежкин, мелкий канцелярский служащий советских уже времен, восходят к «Шинели» Гоголя и (отчасти) к «Невскому проспекту». Подобно тому как у гоголевского Башмачкина все в жизни сосредоточилось на шинели, так у Забежкина все замкнулось на козе. При всем том Забежкин – маленький человек – с самого начала ведет себя как герой пародийно-романтического склада. В первой же фразе повести он громко сморкается за пять минут до окончания работы, как иерихонская труба, от которой падали стены крепости, чем возбуждает негодование начальства. Громовое сморкание – это протест, это дерзкий и воинственный вызов, который он бросает судьбе.

Обратимся прежде всего к фамилии героя – Забежкин. Как выясняется по ходу рассказа, Забежкин забежал в чужой двор, где находилась роковая коза. Кроме того, он забежал во времени, то есть слишком поторопился в своих мечтаниях и надеждах, подобно тому как имел привычку сморкаться раньше срока. Таким образом, и характер человека, и его судьба уже заключены в его имени – Забежкин. Слово у Зощенко идет впереди сюжета и управляет сюжетом, который затем реализует это слово. Опускаю ряд словообразующих и соответственно сюжетообразующих звеньев, соединяющих Забежкина с козой. Но вот он заглядывает в калитку:

«- Коза! – сказал Забежкин. – Ей-богу, правда, коза стоит… Дай бог, чтоб коза ее была, хозяйкина… Коза! ведь так, при таком намеке, тут и жениться можно. И женюсь. Ей-богу женюсь. Ежели, скажем, есть коза, – женюсь… Ах ты штука какая! Хозяйство ведь. Корова, возможно, или коза дойная. Пускай коза лучше – жрет меньше… Коза! – сказал он задыхаясь. – У забора коза. Да ведь ежели коза, так и жить нетрудно. Ежели коза, то смешно даже… Пожалуйста. Коза есть. Коза, черт меня раздери совсем!»

И через минуту – зайдя во двор:

«У помойной ямы стояла коза. Была она безрогая, и вымя у ней висело до земли.

«Жаль, – с грустью подумал Забежкин, – старая коза, дай бог ей здоровья»…

Забежкин подошел к козе и пальцем потрогал ей морду.

«Вот, – подумал Забежкин, – ежели сейчас лизнет в руку – счастье: моя коза».

Коза понюхала руку и шершавым тонким языком лизнула Забежкина.

– Ну, ну, дура! – сказал, задыхаясь, Забежкин. – Корку хочешь? Эх, была давеча в кармане корка, да не найду что-то… Вспомнил: съел я ее, Машка. Съел, извиняюсь…»

Притом предполагаемой хозяйки, на которой он готов – из-за козы – жениться, Забежкин еще не видел. Мелькает во дворе лишь ее имя – Домна Павловна. И опять-таки слово предшествует появлению персонажа и его характеризует. То, что даму величают по имени-отчеству – Домна Павловна, – говорит о ее солидности и о почтительном к ней всеобщем отношении. Кроме того, имя Домна ассоциируется с «домом» и с «доменной печью», которая горяча, обильна и громадна по своим размерам. Впоследствии все это найдет подтверждение в сюжете в лице Домны Павловны. А пока что с первого взгляда и навсегда Забежкин всем сердцем прилепился к козе.

Коза для него, рассуждая логически, – это воплощение сытой и спокойной жизни, основа материального достатка и независимости от унылой канцелярской службы. И он приложит невероятные усилия, отдаст всего себя этой цели, этой идее фикс – добиться благосклонности хозяйки, чтобы заполучить доступ к ее козе.

Все, казалось бы, очень просто. Как говорится в одном рассказе Зощенко того же времени («Веселая жизнь»): «Ах, милостивые мои государи и дорогие товарищи! Поразительно это, как меняется жизнь и как все к простоте идет… все идет к простоте необыкновенной». Это отвечает революционному и послереволюционному времени, когда в результате всеобщей нищеты быт не исчез, а выпер на поверхность и стал проблемой номер один. Это не просто быт, а борьба за выживание. Собственнические инстинкты, хоть и произошла революция, не убывают, а возрастают, принимая уродливые, гротескные формы. Выражением этой утрированно-гиперболической простоты советского быта и становится здесь коза.

В первый момент создается впечатление, что Забежкиным движут сугубо корыстные интересы. Однако это не так. По сравнению со всеми прочими персонажами Забежкин наименее меркантилен. В сущности, это идеалист-мечтатель, хотя его идеалы материализуются в виде козы.

Уже в начале повести, по мере того как речь Забежкина затормаживается на козе, коза очеловечивается и одухотворяется, получает от Забежкина собственное имя- Машка, становится «моей козой», сопровождается неумеренными восторгами с многократным поминанием имени божьего. С козой у Забежкина завязываются интимные и, я бы сказал, лирические отношения. Коза вступает с ним как бы в тайный заговор и лижет руку «на счастье». Уже здесь для Забежкина коза – единственно близкое и любимое существо. В дальнейшем перед каждым ответственным шагом он бегает к козе советоваться – он исповедуется козе; коза становится его главным доверенным лицом; он черпает у козы силы для очередного подвига в борьбе с препятствиями на пути к той же козе.

И вот в момент кульминации, в минуты апофеоза, когда Забежкин, казалось бы, достиг зенита славы (то есть завладел козой), он держит перед Домной Павловной длинную патетическую речь о козе. В самом слове «коза» для него заключена какая-то магия. Коза вертится на языке у Забежкина, он не может от нее отвязаться и в результате проговаривается, что нужна-то ему на самом деле не Домна Павловна, а коза, которая, как вдруг выясняется, Домне Павловне не принадлежит. Напрасно он пытается с помощью того же магического слова заклясть события, изменить неумолимый ход жизни и тупо повторяет вопреки очевидности: «…ваша коза. Ей-богу, ваша коза, Домна Павловна». В одно мгновение все рушится: Домна Павловна выгоняет его из дома; победа над счастливым соперником – военным телеграфистом, истинным владельцем козы, – оказалась мнимой; с работы его увольняют – из-за той же козы; он выброшен из жизни; а главное, коза становится для него недоступной… В восторженном монологе о козе, послужившем причиной гибели Забежкина, сам образ козы необыкновенно разрастается и открывается нам с нескольких сторон. Во-первых, говорит Забежкин, козу можно безнаказанно бить как существо безропотное, слабое и жалкое. Происходит самоотождествление Забежкина с козой, что подчеркивается аналогичными оборотами речи, когда о себе и о козе Забежкин говорит одинаковыми словами: «Вот, скажем, меня взять» – и тут же рядом: «Вот хоть бы и Машку нашу взять…» Ведь и Забежкина можно бить безнаказанно, и еще недавно его, стоявшего на коленях, бил телеграфист, и Забежкин сам просил, чтобы его били. Не побоюсь сказать, что, помимо других значений, коза – это внутренний мир, это душа маленького человека Забежкина.

Во-вторых, говорит Домна Павловна, вступая в ту же игру и тоже самоотождествляясь с козой, коза может взбунтоваться и не дать молока. И Забежкин подхватывает эту идею и ее развивает в виде фантастической картины революции, которую совершает коза. «А вдруг да когда-нибудь, Домна Павловна, животные революцию объявят? Козы, например, или коровы, которые дойные… Начнешь их доить, а они бодаются, копытами по животам бьют. И Машка наша может копытами…» Далее Забежкин в своем воображении рисует картину, как коза Машка сначала бодает бухгалтера, начальника Забежкина (который грозит ему увольнением), а потом, разохотившись, бодает и комиссара Нюшкина (то есть высшее уже, правительственное начальство):

«Товарищ Нюшкин из мотора выходит, Арсений дверьку перед ним – пожалуйте, дескать, товарищ Нюшкин, а коза Машка, спрятавшись, за дверкой стоит. Товарищ Нюшкин – шаг, и она подойдет да и тырк его в живот, по глупости.

– Очень просто, – сказала Домна Павловна».

В сущности, это бунт самого Забежкина, маленького человека, против начальства, против силы вещей. Поднявшая революцию коза Машка – это второе, протестующее, романтическое, «я» Забежкина.

В-третьих, революция козы направлена против самого Забежкина, только сам он об этом пока не подозревает, рассуждая о революции и находясь на вершине счастья. Коза ударит и Забежкина – в живот.

Зощенко исходит из разных оттенков значений, содержащихся в слове «коза». С «козой» связано слово «каприз» (по латыни «коза» – «capra», откуда и пошел «каприз»). Фигурально выражаясь, то, что случилось с Забежкиным, это «каприз судьбы». Дело не в том, что конкретная коза Машка – существо капризное и коварное. Напротив, коза Машка животное кроткое (к тому же безрогое) и как будто сочувствующее Забежкину. Но хитроумно подстроенная самою жизнью опасность спрятана в слове «коза». В современном просторечии существует оборот: «заделать козу» – в значении хитроумно подстроенного удара или обмана. А в старинном обиходе и языке бытовала поговорка, которой Зощенко, может быть, и воспользовался для реализации своей «козы». В игре с детьми говорили: «Идет коза рогатая за малыми ребятами: кто титьку сосет, того рогом боднет». Или просто ребенку показывали «козу» в виде двух пальцев, шутливо пугая: «Забодаю, забодаю…» И все это оживает в тексте Зощенко.

Разгневанная Домна Павловна говорит, развивая мотив бодания в живот: «Я сию минуту тебя наскрозь вижу. Все твои кишки вижу…» И некоторое время спустя: «Я у них, у подлецов, все кишки наскрозь вижу». Словом, она пронзает живот. Так что военному телеграфисту в дальнейшем остается похлопывать Забежкина по животу (по больному месту) как бы в напоминание о перенесенном ударе. Но и раньше, еще до всех событий, Забежкин имел на этот счет предуказания. Объясняясь в любви Домне Павловне, он говорит, что раньше, до революции, он «превосходно кушал, рвало даже». Это соединение превосходной пищи со рвотой весьма знаменательно. Здесь Зощенко перенес на Забежкина собственный комплекс, состоявший, в частности, в том, что с еды его тошнило, поскольку еда возбуждала отвращение и ужас. Предупреждением об ударе в живот может служить и загадочная сцена в начале повести, когда Забежкин только-только заходит в чужой двор:

«…У крыльца девка какая-то столовые ножи чистила. И до того она с остервенением чистила, что Забежкин, забыв про козу, остановился в изумлении.

Девка яростно плевала на ножи, изрыгала слюну прямо-таки, втыкала ножи в землю и, втыкая, сама качалась на корточках и хрипела даже… девка изнемогала».

В сущности, это репетиция того, что произойдет с Забежкиным. Втыкание запакощенных ножей в чрево матери-земли допустимо воспринимать как угрозу нашему герою.

В финале повести опустившийся и оборванный Забежкин случайно встречает Домну Павловну на базаре и отдает ей даром пальто – в знак, должно быть, своего бескорыстия и отрешенности от жизни. За это его приглашают обедать по праздникам. Но ходит он исключительно, чтобы проведать козу:

«После обеда Забежкин шел к козе. Он давал ей корку и говорил:

– Нынче был суп с луком и турнепс на второе.

Коза тупо смотрела Забежкину в глаза и жевала хлеб. А после облизывала Забежкину руку».

Когда его лишают этой последней милости и запрещают встречаться с козой, он исчезает окончательно – может быть, из самой жизни. Об этом сказано в последней фразе:

1. «Михаил Зощенко в воспоминаниях современников», М, 1981 с. 167 – 168.[↩]