К истории партийной политики в области литературы (Переписка И. Гронского и А. Овчаренко). Публикация А. Овчаренко

В середине 1960-х годов, занявшись вопросами теории социалистического реализма, я обратился с письмами к тем, кто непосредственно участвовал в создании Союза писателей СССР, в выработке эстетических, этических, организационных основ его. Раньше других откликнулся на мои письма И. М. Гронский, первый председатель Оргкомитета СП СССР. В нескольких ответных письмах он подробно рассказал о теоретических спорах, в результате которых родилось определение основного художественного метода советской литературы, искусства нового мира в целом как социалистического реализма. Меня поразила тогда свежесть памяти мемуариста, рассказывавшего обо всем так, словно все происходило только вчера. Это было тем удивительнее, что, незаконно репрессированный, И. Гронский с 1937 по 1956 год был начисто выключен из общественной, художественной, литературной жизни. Полностью реабилитированный сразу же после XX съезда КПСС, он, однако, не смог получить доступа к собственным архивам и, обращаясь к прошлому, вынужден был опираться преимущественно на свою память. Не удивительно, что в одном из писем он сообщал мне, что при поиске определения основного метода советской литературы И. В. Сталин употребил слово «основной», потому что защищал и «красный романтизм», а в другом высказывал сомнение в точности этого воспоминания; в одном из писем сообщал, что предложил сам формулу «пролетарский коммунистический реализм», а в другом вставлял между двумя первыми словами эпитет «социалистический»; употреблялись и выражения: «партия не поддерживает метод диалектического материализма в литературе и заменяет его другим методом – социалистического реализма», «формулировка была утверждена» и т. п. Таких несконтактованностей было немало. Мы не раз спорили, касаясь их и многого другого. Так родилась эта не лишенная отдельных противоречий, спорных формулировок, но в целом, на мой взгляд, весьма ценная переписка, к сожалению, предлагаемая вниманию общественности уже после смерти И. Гронского.

[А. ОВЧАРЕНКО]

Письма эти передал в редакцию в начале июня 1988 года сам А. И. Овчаренко. Машинописные автографы хранились в его личном архиве, он написал на конверте: «В редакцию журнала

«Вопросы литературы». Вот – подлинники 5-ти писем. Одно – не нашел. Снимите копии, подлинники же верните мне. Не потеряйте!» Александр Иванович обещал найти это свое письмо к И. Гронскому, написанное в ответ на письмо от 11.XII.72 года, когда вернется из отпуска. Но там, у моря в Ниде, он скончался.

I

Дорогой Иван Михайлович!

Сердечно благодарю Вас за приглашение, которое Вы сделали мне во время нашей последней встречи. Не замедлю им воспользоваться, как только поправлюсь. Пока что мне добраться к Вам трудно. Между тем побеседовать нам необходимо обязательно.

То, что рассказывал мне в Дубултах В. Я. Кирпотин, меня чрезвычайно взволновало. Вот что он мне сказал (я приведу его рассказ по памяти).

– В то время идеологическим фронтом руководили [П. П.] Постышев и [А. И.] Стецкий, но они ничего не делали без согласования с И. В. Сталиным. Сталин же лично занимался вопросами литературы. К нему был вхож Гронский. Сталин ему доверял, принимал его «без доклада». Обсуждение вопроса о теоретических основах советской литературы проходило на верхах, в которые я допущен не был. Может быть, там существовала комиссия. Во всяком случае, после каждой почти беседы с писателями, художниками Гронский и Стецкий поднимались к Постышеву, а от него или с ним к Сталину. Как-то Гронский, зайдя ко мне, сказал, что он и Стецкий только что были у Сталина, беседовали о литературе. Заговорили вновь о стиле нашей литературы. Обобщая результаты бесед с писателями, учеными, критиками, Гронский сказал: теоретической платформой советского искусства должен быть коммунистический реализм. Он сказал, не основой, не стилем, а, как тогда было принято говорить, лозунгом советского искусства должен стать коммунистический реализм.

Сталин подумал и якобы сказал неторопливо, как бы размышляя: «Коммунистический реализм… коммунистический… Пожалуй, рано… Но, если хотите, социалистический реализм должен стать лозунгом нашего искусства». И так разъяснил, как он это понимает: надо писать правду. Правда за нас. Но она не дается так просто в руки. Настоящий писатель, видя строящееся здание, сумеет рассмотреть его сквозь леса, даже если оно не закончено, и не будет рыться «на заднем дворе». Эти слова и этот пример потом были использованы Луначарским, с содержанием бесед в ЦК которого знакомили Стецкий, я и, думаю, Гронский. Первоначальный вариант его доклада II пленуму Оргкомитета обсуждался на заседании Коммунистической организации. В полном смысле этого слова доклад Луначарского был итогом коллективных усилий, которому Луначарский придал глубину и блеск. Доклад отражал итоги наших совместных усилий, а также направление дальнейших поисков. Особенно остро спорили о том, один у нас должен быть метод или два. Первоначально склонялись к тому, что возможны, как равноправные, два метода – социалистический реализм и красный романтизм. Видимо, Сталин соглашался с таким решением, а Гронский, зная об этом, заказал специальную статью П. Рожкову¹. Вскоре у Горького Сталин, слушая чью-то речь, вдруг прервал говорившего репликой, никак не связанной с этой речью: «Сегодня в газете напечатана статья о романтизме. Полезная статья». Это было истолковано как признание двух равноправных методов. Соответственно одну из своих речей Гронский начал словами: «В советской литературе равноправно существуют два метода – социалистический реализм и красный романтизм». Горький как-то поморщился. Может быть, это вышло случайно. А может, у него были какие-то свои соображения на этот счет. Во всяком случае, вскоре началась полемика. В ЦК к этому вопросу подходили очень осторожно, все время подчеркивая, что этот вопрос должны разработать сами литераторы и так, чтобы их формулы не унифицировали, не нивелировали творческие индивидуальности.

Сталин тогда стремился продемонстрировать демократизм, всячески внушая это писателям. Видимо, результатом этого явился и эпитет «основной» в знаменитой формуле социалистического реализма в первом Уставе ССП. Проект Устава писали А. Фадеев и П. Юдин. Они же докладывали его на Политбюро ЦК ВКП(б). Причем члены Политбюро сразу же сказали, что все специфические вопросы своего творчества и способ организации писатели должны решать сами. Поэтому на Политбюро была зачитана и одобрена только теоретическая часть Устава. Кажется, на Политбюро и был внесен в текст главной формулы эпитет «основной». И снова было подчеркнуто, что формулы не должны стеснять писателей, как-либо связывать их творческую индивидуальность, что пусть они творят в соответствии с особенностями своего таланта и жизненного опыта. Эту же мысль развивал А. Стецкий в своем заключительном выступлении на Первом съезде писателей.

Дорогой Иван Михайлович! Я, конечно, передаю рассказ В[алерия] Я[ковлевича] не дословно, а лишь смысл его. Не привожу и постоянной фразы его: «Спросите об этом у Ивана Михайловича, он точнее должен помнить, ведь я чаще говорю то, что он передавал мне после своих встреч со Сталиным, Постышевым».

Меня интересует: насколько память В. Я. Кирпотина точно сохранила то, о чем Вы ему сообщали сразу после Ваших бесед «в верхах»? В[алерий] Я[ковлевич] сказал мне также, что Сталин по всем этим вопросам постоянно советовался с Горьким. Верно ли это? И вообще – так ли это все было?

Ваш Ал. Овчаренко.

7.Х.72.

II

Дорогой Александр Иванович!

Внимательно прочитал и даже трижды перечитал Ваше письмо, в котором Вы передаете («по памяти») рассказ В. Я. Кирпотина о выработке в 1932 году линии партии по вопросам литературы и искусства.

Он верно замечает:

«Сталин же лично занимался вопросами литературы. К нему был вхож Гронский. Сталин ему доверял, принимал его «без доклада». Обсуждение вопроса о теоретических основах советской литературы проходило на верхах, в которые я допущен не был. Может быть, там существовала комиссия».

Да, Кирпотин прав, Комиссия существовала. Это – Комиссия Политбюро ЦК ВКП(б), состоявшая из пяти человек (Сталин, Каганович, Постышев, Стецкий, Гронский). Она была создана для рассмотрения заявлений руководителей РАПП², поданных ими в ЦК в конце апреля или в самом начале мая 1932 года, и принятия по ним необходимых решений.

Так как работа Комиссии фактически определила все дальнейшее развитие советской литературы и всего советского искусства, я вынужден на ней остановиться более или менее подробно.

1

Начну с вопроса о творческом методе.

Накануне заседания Комиссии И. В. Сталин позвонил мне по телефону и просил зайти к нему.

Я застал его за чтением заявлений руководителей РАПП. На вопрос: читал ли я эти заявления и как отношусь к ним? – я ответил: рапповцы выступают против решения ЦК о перестройке литературно-художественных организаций, поэтому их домогательства надо осудить и отвергнуть.

– Организационные вопросы перестройки лит[ературно]-худож[ественных] организаций, – сказал И. В. Сталин, – Центральным Комитетом решены, и для перерешения их нет абсолютно никаких оснований. Остаются нерешенными творческие вопросы, и главный из них – вопрос о рапповском диалектико-материалистическом творческом методе. Завтра, на Комиссии, рапповцы этот вопрос безусловно поднимут. Нам поэтому нужно заранее, до заседания, определить свое отношение к нему: принимаем мы его или, наоборот, отвергаем. У вас есть на этот счет какие-либо предложения?

Готовых предложений у меня не было. Их нужно было еще найти и сформулировать. Поэтому, отвечая Сталину, я, во-первых, решительно высказался против принятия рапповского творческого метода, указав, в частности, на несостоятельность механического перенесения философии марксизма-ленинизма (диалектического материализма) в область литературы и искусства; во-вторых, остановился на творческом методе дореволюционной прогрессивной литературы – критическом реализме, возникшем в России на этапе буржуазно-демократического общественного движения и, как известно, не выводившем литературу за пределы капиталистического общества; в-третьих, указал на то, что наша литература, являясь продолжением и дальнейшим развитием литературы критического реализма, сложилась в совершенно иных исторических условиях – на этапе пролетарского социалистического движения. Она рассматривает все явления общественной жизни не с общедемократических позиций, а с позиций рабочего класса, его борьбы за власть, за диктатуру пролетариата, за социалистическое переустройство общества.

Это совершенно новая литература. Новая и по своим общественным, и по своим эстетическим идеалам. Вот эти ее особенности, на мой взгляд, и должен отразить творческий метод советской литературы, который я предложил назвать пролетарским социалистическим, а еще лучше коммунистическим реализмом. В этом определении творческого метода, говорил я, мы подчеркнем два момента: во-первых, классовую, пролетарскую природу советской литературы, во-вторых, укажем литературе цель всего движения, всей борьбы рабочего класса – коммунизм.

– Вы правильно указали на классовый, пролетарский характер советской литературы, – отвечая мне, заметил Сталин, – и правильно назвали цель всей нашей борьбы. Но стоит ли нам в определении творческого художественного метода, который должен объединить всех деятелей литературы и искусства, специально оговаривать и даже подчеркивать пролетарский характер советской литературы и искусства? Мне думается, большой нужды в этом нет. Указание на конечную цель борьбы рабочего класса – коммунизм – тоже правильно. Но ведь мы пока не ставим в качестве практической задачи вопрос о переходе от социализма к коммунизму. Придет время, и эта задача безусловно встанет перед партией, встанет как практическая задача, но произойдет это не скоро. Указывая на коммунизм как на практическую цель, вы несколько забегаете вперед. Вы нашли правильное решение вопроса, а сформулировали его не совсем удачно. Как вы отнесетесь к тому, если мы творческий метод советской литературы и искусства назовем социалистическим реализмом? Достоинством такого определения, является, во-первых, краткость (всего два слова), во-вторых, понятность и, в-третьих, указание на преемственность в развитии литературы (литература критического реализма, возникшая на этапе буржуазно-демократического общественного движения, переходит, перерастает на этапе пролетарского социалистического движения в литературу социалистического реализма).

Я не настаивал на своей формулировке, которую И. В. Сталин так удачно сократил, сведя ее всего лишь к двум словам.

И. В. Сталин предложил мне выступить на Комиссии с критикой рапповского диалектико-материалистического творческого метода и заявить, что партия не поддерживает этот метод и заменяет его другим методом – методом социалистического реализма, который она выдвигает как партийный метод, определяющий позиции партии в вопросах литературы и искусства.

Я сказал, что будет лучше, авторитетнее, если на Комиссии с подобным заявлением выступит он, Сталин.

2

В тот же день, ночью, у меня дома собрались мои ближайшие друзья – В. В. Куйбышев, А. И. Стецкий, В. И. Межлаук, А. Н. Поскребышев и М. А. Савельев. Должен был прийти и П. П. Постышев, но он задержался в ЦК. Я рассказал товарищам о своей беседе с И. В. Сталиным, о принятой нами формулировке творческого художественного метода и добавил: завтра на заседании Комиссии, видимо, нам придется основательно повоевать.

Стецкий сказал, что Сталин уже информировал его и Постышева об этой беседе. «Он просил нас, – добавил Алексей Иванович, – получше подготовиться к завтрашнему заседанию, так как спор с рапповцами будет тяжелый».

Заседание Комиссии Политбюро состоялось на другой день после приведенного выше разговора. На него от РАПП, ВОАПП и МОРП были приглашены пять или семь человек, в их числе А. Н. Афиногенов, Бела Иллеш, В. М. Киршон и Б. Ясенский.

Руководители РАПП выступили с двумя предложениями: во-первых, о создании в едином Союзе советских писателей, на правах автономии, самостоятельной секции пролетарской литературы, во-вторых, о принятии рапповского диалектико-материалистического творческого художественного метода основным творческим методом единого Союза писателей.

В разгоревшейся дискуссии, которая, кстати сказать, проходила очень бурно, рапповцы по организационным вопросам уступили довольно быстро (сняли свое предложение о создании в ССП автономной секции пролетарской литературы). Свой творческий метод они отстаивали долго и решительно. Со стороны РАПП, ВОАПП и МОРП выступали Киршон (не менее 15 раз), Афиногенов (4 раза) и кто-то еще, сейчас уже не помню. От Комиссии Сталин (10- 15 раз), Стецкий (2 раза), я (4 раза). Постышев председательствовал, Каганович молчал (он бросил лишь одну или две реплики).

Заседание проходило в Кремле, в кабинете Сталина, и продолжалось 6 или 7 часов.

Усилия членов Комиссии увенчались успехом.

Рапповцы поняли ошибочность занятой ими позиции по вопросам перестройки литературно-художественной организации, сняли свой диалектико-материалистический творческий метод, приняли предложенный Комиссией партийный творческий художественный метод – социалистический реализм.

На заседании всеми выступавшими членами Комиссии и председательствовавшим П. П. Постышевым было заявлено, что социалистический реализм, как творческий метод художественной литературы и искусства, фактически возник давно, задолго до Октябрьской революции, главным образом в творчестве А. М. Горького, и мы сейчас только дали ему название (сформулировали).

Как видите, Александр Иванович, ни Сталин, ни я, ни Стецкий, ни Постышев нигде не называли социалистический реализм ни «лозунгом», ни «теоретической платформой», как утверждает В. Я. Кирпотин, а везде говорили о нем как о творческом методе, и только как о творческом методе.

Что же касается «коммунистического реализма», то выше я уже сказал, в каком контексте он был назван.

В этой беседе с И. В. Сталиным, содержание которой я очень кратко изложил выше (она длилась не менее двух-трех часов), мы оба искали решение очень важного вопроса, или, другими словами, продумывали (вырабатывали) основы художественной политики партии.

Сталин и я как бы мыслили вслух – говорили о разных возможных решениях вставших перед партией вопросов, пока не нашли решения, которое нам казалось правильным и которое, как Вы знаете, с честью выдержало суровую проверку временем.

Приведенная мною формулировка «пролетарский социалистический, а еще лучше коммунистический реализм» была, по сути дела, первой, черновой формулировкой нашего метода. Так, и только так ее и следует понимать.

3

Мой разговор с В. Я. Кирпотиным, содержание которого он, мягко выражаясь, передал Вам не совсем точно, имел место, судя по всему, в мае или даже в июне 1932 года, когда я уже был избран и председателем Оргкомитета ССП, и секретарем фракции ВКП(б) этого Союза.

В связи с этим замечу, что 20 мая 1932 года, выступая на активе литкружков Москвы, я впервые на широком собрании, а затем впервые в печати сформулировал метод социалистического реализма: «Вопрос о методе нужно ставить не абстрактно, не подходить к этому делу так, что писатель должен сначала пройти курсы по диалектическому материализму, а потом уже писать. Основное требование, которое мы предъявляем писателям, – пишите правду, правдиво отображайте нашу действительность, которая сама диалектична. Поэтому основным методом советской литературы является метод социалистического реализма» («Литературная газета», 23 мая 1932 года).

Заметьте, что, формулируя метод социалистического реализма, я ни на кого не сослался, ибо формулировка его никому в отдельности не принадлежит. Она была найдена в результате коллективных поисков и усилий и утверждена вначале Комиссией Политбюро, а затем и Политбюро ЦК ВКП(б).

Как видите, определение социалистического реализма как основного метода советской литературы было дано еще 20 мая 1932 года.

4

Не отличаются точностью и другие свидетельства Валерия Яковлевича. Так, например, он говорит, что Луначарского с содержанием бесед в ЦК «… знакомили Стецкий, я и, думаю, Гронский. Первоначальный вариант его доклада II пленуму Оргкомитета обсуждался на заседании Коммунистической организации. В полном смысле этого слова доклад Луначарского был итогом коллективных усилий…

1. Статья П. Рожкова «Нужна ли нам романтика?» была опубликована в «Известиях» 12 августа 1932 года. [↩]
2. Здесь и далее речь идет, по-видимому, об общей декларации литературных организаций (ВССП, РАПП, РОПКП, ЛОКАФ, «Перевал» и др.), посвященной созданию Оргкомитета и созыву учредительного съезда Союза советских писателей.[↩]