Метафоры (Размышления о Первом съезде советских писателей)

I

Вечером 17 августа 1934 года в Колонном зале Дома союзов Максим Горький открыл Первый съезд советских писателей. Он сказал:

– Мы выступаем в эпоху всеобщего одичания, озверения и отчаяния буржуазии, отчаяния в своем освещении ее идеологического бессилия, ее социального банкротства, в эпоху провала всех кровавых попыток возвратиться путем фашизма к эпохе феодального средневековья. Мы выступаем как судьи мира, обреченного на гибель, и как люди, утверждающие подлинный гуманизм, гуманизм революционного пролетариата, гуманизм силы, призванной историей освободить весь мир трудящихся от зависти, подкупа, от всех уродств, которые на протяжении веков искажали людей труда. Мы выступаем в стране, где неутомимо и чудодейственно работает железная воля Иосифа Сталина.

Горький говорил недолго в прозрачной хрустальной тишине. Он говорил как главный инженер предстоящего строительства, приводя цифры и называя подразделения великой стройки. Он говорил, что союз литераторов объединяет полторы тысячи человек. Он избегал называть всех писателями. Он называл всех литераторами. Он говорил, что в расчете на массу мы получаем одного литератора на сто тысяч читателей. Это было похоже на доклады Иосифа Сталина, который тоже приводил цифры, рисующие победы. Но союз литераторов был еще далек от побед. Ибо, например, жители Скандинавского полуострова в начале XX века имели на одного литератора двести тридцать читателей. И нам надо подтянуться.

Горький подчеркнул, что население Советского Союза непрерывно и почти ежедневно демонстрирует свою талантливость, однако не следует думать, что мы скоро будем иметь полторы тысячи гениальных писателей. Будем мечтать о пятидесяти. А чтобы не обманываться, наметим пять гениальных и сорок пять очень талантливых. В остатке мы получим людей, которые все еще недостаточно внимательно относятся к действительности, плохо организуют свой материал и небрежно обрабатывают его.

Горький знал советскую литературу. Он сказал сидящим в зале, кто они такие. Однако собравшиеся вскинулись овациями.

Они собрались на праздник.

Они были счастливы и горды тем, что видят и слышат самого Горького, который сказал, что среди них намечаются пятеро гениев и сорок пять очень талантливых лиц. Они не принимали на свой счет чье-то невнимательное отношение к действительности, плохую организацию материала и небрежную обработку его. Они все знали, что в стране социализма будет много больше талантов, чем скромно сказал Горький. Они видели себя в числе этих пятидесяти (сорок пять плюс пять) выдающихся людей и даже не толкались, оттесняя лишних. Они искренне, со слезами радости, благодарности и веры кричали «ура».

После обнадеживающего слова Максима Горького начались приветствия съезду от имени широких масс.

Первым в стране социализма должен был выступить представитель рабочего класса. Первым и выступил лучший ударник Советского Союза товарищ Никита Изотов. Зал встал, когда перед ним появился мощный человек с веселым открытым лицом. Кто находился поближе – видел на левой скуле синенькие точки: крапинки въевшейся угольной пыли. Он был красив, как плакат, как символ победы над идеологическим бессилием буржуазии, как знак гуманизма силы, призванного историей освободить весь мир трудящихся от всех уродств, которые на протяжении веков искажали людей труда.

Никита Изотов как будто вышел из книг Леонова, Караваевой, Гладкова, Шагинян, Эренбурга, Безыменского, из предсказанных пяти книг, из предсказанных сорока пяти книг и из тех книг, которые написаны пока еще при недостаточном внимании к действительности, на плохо организованном материале и небрежной обработке его.

Но все-таки книгам было далеко до живого Никиты Изотова. До его изображения пока еще не дотянулось ни одно перо. Пока еще Никита Изотов был похож ближе всего на Павла Власова, изображенного самим Максимом Горьким. И явившийся съезду писателей герой как бы самим своим видом говорил писателям, как им еще далеко до создания главного образа литературы социалистического реализма.

Никита Изотов заканчивал свое приветствие, подбадривая и вселяя надежду:

– Да здравствует великая семья советских писателей, да здравствует величайший художник пролетариата Максим Горький, да здравствует наша замечательная партия и ее гениальный вождь товарищ Сталин!

Когда все сели после оваций, поэт Владимир Луговской предложил от имени всех собравшихся послать приветствие товарищу Сталину:

– «Дорогой Иосиф Виссарионович! Мы, представители литератур Советского Союза, собрались сегодня на свой первый всесоюзный съезд. Наше оружие – слово. Это оружие мы включаем в арсенал борьбы рабочего класса. Мы хотим создавать искусство, которое воспитывало бы строителей социализма, вселяло бодрость и уверенность в сердца миллионов, служило им радостью и превращало их в подлинных наследников всей мировой культуры. Мы будем бороться за то, чтобы наше искусство стало верным и метким оружием в руках рабочего класса и у нас и за рубежом. Мы будем стоять на страже дела революционной литературы всего мира. Этот исторический день наш мы начинаем с приветствия вам, дорогой Иосиф Виссарионович, нашему учителю и другу. Вам, лучшему ученику Ленина, верному и стойкому продолжателю его дела, мы хотели бы сказать все самые душевные слова, которые только существуют на языках Союза. Имя ваше стало символом величия, простоты, силы и постоянства, объединенных в то единое и цельное, что характеризует тип и характер большевика.

Дорогой и родной Иосиф Виссарионович, примите наш привет, полный любви и уважения к вам как большевику и человеку, который с гениальной прозорливостью ведет коммунистическую партию и пролетариат СССР и всего мира к последней и окончательной победе. Да здравствует класс, вас родивший, и партия, воспитавшая вас для счастья трудящихся всего мира!»

Делегаты выслушали, зал всколыхнулся, загремел, все дружно поднялись:

– Да здравствует товарищ Сталин!

– Ура-а-а-а!…

II

Время от времени, между речами и докладами, съезд писателей приветствовали делегации трудящихся страны. Московского автозавода имени Сталина, Трехгорной мануфактуры, Центрального аэрогидродинамического института, саамской народности Кольского полуострова, конференции школьных работников, частей Московского гарнизона, Осоавиахима, старых большевиков, бывших красногвардейцев и партизан, театральных работников, комсомольцев, пионеров, школьников…

Говоря от имени народа, главы этих делегаций указывали литераторам на то, что им, литераторам, надо подтянуться, что они еще далеки от жизни. Народ ждал произведений, достойных эпохи. Ждал терпеливо, доброжелательно, деловито, простодушно. Колхозница требовала переделать несознательную шолоховскую Лушку в передовую колхозницу, потому что большинство колхозников теперь – женщины. Профессор-путеец весьма корректно подчеркнул, что у нас нет книг о работниках железнодорожного транспорта. Военные говорили, что нет книг о Красной Армии, металлурги – о металлургах, угольщики – об угольщиках.

И литераторы с благодарностью принимали указания и дружно смеялись над своей незадачливой задолженностью перед страною рабочих и крестьян.

Колхозники дарили съезду снопы только что созревшего урожая. Рабочие приносили извинения, что не могут подарить образцы своей гигантской продукции, поскольку она не влезет в зал. Это была шутка, полная социального смысла. Съезд ликовал.

Но все-таки и рабочие находили предметы, которые можно было внести на сцену. И подобно тому как на Семнадцатом съезде партии полгода назад туляки поднесли товарищу Сталину винтовку и самовар, они сейчас подарили Максиму Горькому такой же свой замечательный тульский комплект. Но Сталину они подарили еще гармонь, а Горькому почему-то гармонь не подарили. Туляки посочувствовали своему земляку, дореволюционному писателю Глебу Успенскому, который был вынужден описывать мрачный быт Тулы царского времени, и объявили, что больше в Туле старого быта нет…

Кто-то назвал Горького Сталиным советской литературы, назвал простодушно, умиленно, детски преданно. Однако Алексей Максимович испугался не на шутку. Он забеспокоился и пробормотал в усы, ни к кому не обращаясь: «Эт-то нельзя-с.