Мера истины– жизнь
Ю. Кузьменко, Мера истины, «Советский писатель», М. 1971, 344 стр.
Книга Ю. Кузьменко привлекает прежде всего своим внутренним пафосом. В отличие от сборников, в которых критические статьи просто собраны под одну обложку, рецензируемая работа отличается органической целостностью. Хотя отдельные выступления автора, вошедшие в книгу, публиковались в журналах, в ней не чувствуется искусственных спаек. Надо заметить, что в последнее время все чаще появляются именно такие целеустремленные труды, свидетельствующие о зрелости нашей науки о литературе и литературной критики.
Ю. Кузьменко взялся за исследование одной из сложных проблем советской литературы – ее соотношения с реальной действительностью. О том, что литература отражает жизнь, мы знаем со школьных лет. Но механика, атак сказать, этого процесса мало изучена. В самом деле, легко ли определить, как известные жизненные ситуации воплощаются художественно, а взятые из жизни характеры становятся литературными типами? Здесь возможны столь многочисленные и разнообразные творческие решения, что обнаружить их общую закономерность не так просто.
Автор хочет ответить на целый ряд трудных вопросов. В какой мере объективные обстоятельства нашей жизни, ее социально-экономические условия и политический строй определяли проблематику советской художественной прозы, нравственный мир ее героев? Отразились ли с достаточной точностью реальные конфликты самого изменяющегося бытия в коллизиях, воссозданных писателями? Отвечает ли типология характеров в литературе расстановке сил в действительности? В каких эстетических формах проявляется генетическая связь литературы с жизнью? Какие существенные стороны социальной практики нашего общества были проявлены достоверно и кто в иных литературных произведениях было мнимым, хотя и оставляло впечатление очевидности?
Естественно, для того чтобы осветить весь комплекс затронутых тем, критик должен был обратиться к истории советской литературы, к ее движению на протяжении более чем полувека. Так он и поступил, обращаясь, впрочем, лишь к отдельным характерным, с его точки зрения, романам и повестям. Исключение сделано только для М. Горького: автор рассматривает и его драматургию. Словом, материал, привлеченный критиком, достаточно широк и позволяет прийти к интересным и поучительным выводам не только в отношении прошлого нашей литературы, но и ее сегодняшнего и даже завтрашнего дня.
Думаю, что автор правильно поступил, взяв «точкой» отсчета творения М. Горького. Трудно найти более яркий пример соединенности, сплавленности с жизнью, чем произведения основоположника литературы социалистической эры. Обусловленность психологического развития характеров социально-историческими факторами выступает в драматургии и прозе М. Горького поистине с классической ясностью. В образах Нила и Павла Власова – при тщательном анализе – можно увидеть движение самой истории. Точно так же и те, кто противостоял этим героям, были порождением времени, его условий и противоречий.
Повторяю: обращение автора книги к истокам вполне закономерно, тем более что поступательное движение литературы не всегда было простым и гладким. В то время как в лучших произведениях советской литературы воплотились реальные черты характера современника и психологический облик его, появлялись и такие сочинения, в которых ножницы между изображением действительности и жизнью были весьма ощутимы. Разбору явлений такого рода автор рецензируемой книги отводит значительное место. И это представляется самым ценным в его работе.
Критик задумывается над тем, что произошло с так называемым «производственным романом». Почему при появлении «Гидроцентрали» М. Шагинян, «Соти» Л. Леонова, «Дня второго» И. Эренбурга, «Большого конвейера» Я. Ильина и других произведений 30-х годов этот термин не имел оценочного смысла и ничего худого не обозначал. Наоборот, о лучших книгах, посвященных созидательному труду советских людей, говорилось неизменно со знаком плюс, хотя их и относили к «производственным романам». И книги, названные выше, и многие другие, безусловно, заслужили такое отношение со стороны и читателей, и критики. С этим суждением Ю. Кузьменко надо согласиться. Да и происходило это на памяти нашего поколения.
Но приблизительно с середины 50-х годов и вплоть до нынешних дней мы прибегаем к понятию «производственный роман» не для того, чтобы отозваться о книге сочувственно. Впрочем, дело не в названии. От термина этого можно и отказаться. Хуже другое – стали публиковаться произведения о труде советских рабочих и колхозников – без самостоятельного исследования темы, со стандартными конфликтами, однообразными героями, с заданностью выводов…
Критик разбирает несколько таких книг: «Горячий час» Ольги Зив, «Первое дерзание» В. Очеретина, «Металлисты» А. Былинова и др. Можно не сомневаться в неподдельном уважении авторов к труду своих персонажей и в желании показать их с самой лучшей стороны, когда речь идет о положительных героях, и с худшей, когда изображаются консерваторы и рутинеры… Но именно эта предвзятость в замысле и портит все дело. Вопрос сводится к тому, кто одержит верх – хорошие или плохие люди. По мысли некоторых писателей, «консерватизм, – указывает Ю. Кузьменко, – коренится целиком и полностью в психологии отдельных людей; в их неверном образе мышления«.
Однако на самом деле вопрос вовсе не исчерпывается тем, что одни люди преисполнены желания творить добро, а другие к этому равнодушны или – что еще хуже – хотят содеять зло. Надо задуматься и над объективными экономическими факторами, которые могут стать серьезным препятствием на пути к торжеству добродетели. Конечно, проще всего сделать вид, что факторов этих нет или если они есть, то не имеют никакого отношения, скажем, к борьбе новаторов за прогрессивное ведение производства. Таким образом, конфликт из сферы реальной жизни переносится в область чистой психологии: один человек, мол, по натуре склонен говорить «да», другой – всегда настроен отрицательно. Анализ действительных трудностей и препятствий, коренящихся в экономике и организации производства, при подобных ситуациях отсутствует. Между тем при изображении иных персонажей следовало бы помнить совет Чернышевского, который приводит и автор рецензируемой книги: «…Всмотритесь хорошенько, быть может, тут вовсе не вина его, а только беда его».
Разделяя критическую позицию автора по отношению к такого рода сочинениям, я бы, пожалуй, резче подчеркнул, что они связаны с определенным состоянием нашей общественной мысли, когда преобладало мнение, что волевые решения достаточны для исправления дел, а волюнтаристский подход казался правильным. Не только писатели, но и критики в своих статьях придерживались подобных взглядов. Понятно, не все писатели и не все критики. Сам же Ю. Кузьменко ссылается на ряд произведений, в которых заметна была попытка отойти от схематического изображения борьбы добра со злом. Немало было и критических выступлений, трезво анализировавших промахи «производственного романа».
Появление таких произведений, как «Журбины» В. Кочетова, «Искатели» Д. Гранина, «Битва в пути» Г. Николаевой, «Районные будни» В. Овечкина и другие, говорило о том, что постепенно утверждался в художественной прозе 50-х годов аналитический подход к воссозданию жизни, труда и быта советских людей в духе реальности, с пониманием действительных социально-экономических и нравственных обстоятельств, определяющих мысли, чувства и поступки. По мнению Ю. Кузьменко, и в «Искателях» Д. Гранина, и в «Битве в пути» Г. Николаевой старое и новое в художественной мотивировке, в раскрытии характеров и конфликтов переплеталось еще причудливым образом. Может быть, и так.
Образное мышление художника – не геометрическая прямая. Но нельзя не признать, что в характере Дмитрия Бахирева отражено стремление преодолеть не кажущиеся, иллюзорные препятствия и трудности, а неправильную организацию и ненаучное планирование производства, экономическую нерасчетливость, негосударственный подход к делу, кустарщину… «Когда на заводе делают все, от втулок и шатунов до дизелей, то это не завод, а первобытный общинный строй!» Эти, как и другие аналогичные, слова Бахирева и многие ситуации романа – свидетельство понимания автором того, что суть не только в плохом директоре Вальгане, а в самом производственном процессе, не отвечающем требованиям разумного хозяйствования и рентабельного использования техники. Весьма далеки от совершенства и социальное устройство заводского коллектива, его «психологический климат».
Ю. Кузьменко со всем этим согласен, но почему-то относит размышления и переживания главного инженера и эпизоды романа, развивающие эти мысли, к публицистическим ламентациям, не желая видеть здесь новые художественные решения. Он пишет о заданности романа «Битва в пути», о «расхождении между публицистикой и художественной тканью», об «авторском вмешательстве в естественное течение событий». Можно согласиться с тем, что в образе Вальгана сохранились рудименты старого подхода к нему как к плохому директору, но писательница совсем не считает, что «корень зла заключается в личных качествах директора завода», как пишет Ю. Кузьменко (курсив мой. – Г. Б.). Неточен, на мой взгляд, и такой вывод критика: «Книга Г. Николаевой, как мы видели, содержит в себе и старое и новое. Она обращена к глубинным социально-экономическим истокам производственных конфликтов – и в то же время продолжает оставаться на почве иллюзии, будто проблемы технического прогресса могут быть решены уже путем замены Вальгана Бахиревым, а Бликина Грининым».
Подобной иллюзии в романе как раз не чувствуется, хотя Вальган действительно в новых условиях с должностью не справляется и не «по воле автора», а поделом исключен из партии. Но вот вопрос. Правильно подчеркивая решающую роль объективных обстоятельств, социально-экономических факторов, материальной заинтересованности и т. п. в делах производства и судьбах людей, критик, как мне представляется, не всегда с должным вниманием относится к субъективному началу, имеющему немаловажное значение. Если во главе коллектива стоит принципиальный, деятельный, целеустремленный, талантливый человек, то это весьма существенно влияет на трудовые успехи людей, на производственные, экономические достижения. К сожалению, эта сторона проблемы мало освещена автором при разборе ряда произведений современной прозы. Так, критик пишет в связи с «Районными буднями» В. Овечкина: «Следовательно, делался вывод: все дело в председателях, все дело в личных качествах тех, кому доверено руководство хозяйствами… значит, решающим средством для крутого подъема сельскохозяйственного производства является обеспечение всех колхозов умелыми руководителями». Не думаю, чтобы ирония критика была здесь уместна. Неужели совершенно безразлично, будет ли во главе предприятия или колхоза стоять опытный, квалифицированный руководитель или беспомощный, неумелый? Или автор считает, что экономика, дескать, сама все сделает?! Думается, что рассуждения в хорошей, умной книге, какой является работа Ю. Кузьменко, должны быть более точно выверены.
Спорными представляются мне некоторые теоретические размышления автора, в частности о методе социалистического реализма. Замечу, кстати, что они мало связаны с предшествующим изложением и кажутся неорганичными для книги в целом. Ю. Кузьменко, ссылаясь на высказывания Г. Поспелова, А. Овчаренко и других, не видит в советской литературе многообразия стилей в пределах единого художественного метода, а склонен согласиться с существованием множественности самих методов…
Трудно согласиться с критиком и тогда, когда он почти безоговорочно положительно оценивает «Не хлебом единым» В. Дудинцева. Призыв перечитать книгу без предвзятости правилен. Верно и замечание о том, что критика романа в свое время была чрезмерно суровой. Но она справедливо указывала на одиночество Лопаткина, на его индивидуализм и известную идеализацию, на сгущение черных красок в изображении директора комбината Дроздова, что в определенной мере нарушало правду жизни. Разумеется, все это не лишает роман многих его существенных достоинств как раз в плане, интересующем Ю. Кузьменко. В. Дудинцев стремился докопаться до корней изображаемых им коллизий и в этом направлении шел вместе с другими талантливыми писателями.
Много интересных наблюдений сделал автор, рассматривая наиболее близкие нам по времени художественные произведения многонациональной советской прозы. Включая в обозрение романы и повести ряда писателей народов СССР, критик сумел показать органическое для всей советской литературы стремление к глубокому изображению современности в тесной связи с фактами и явлениями самой жизни.
Острая, боевая, исследовательски публицистическая работа Ю. Кузьменко вызовет несомненный интерес у самого широкого круга читателей. С пользой прочитают ее и писатели и критики. А если иные положения автора вызывают на спор, то тем лучше. Ведь не устарела поговорка, что в споре рождается истина.