Литературно-художественная критика и современность

1

Говоришь «критика» – и слышишь разноголосый гул мнений: – Наиболее отсталый жанр, причина всех литературных бед.

– Ничего подобного – зеркальное отражение тех недостатков, которыми страдает сама литература.

– Да нет, одно неотделимо от другого; литература отстает от жизни, а критика – от литературы.

Суждения разные, порой противоречивые, нехарактерно, что никто из их авторов не может пройти мимо вопроса о взаимоотношениях литературно-художественной критики и литературы. Коллективно проанализировать сделанное критикой нам нужно во имя общей большой цели – нового подъема советского искусства.

О задачах, стоящих перед художественным творчеством, размышляют сейчас все деятели литературы и искусства. Эти задачи вытекают из той грандиозной программы строительства коммунизма, которую разработал XXIV съезд КПСС. Решения съезда открывают широкие горизонты перед советским народом. Они зовут художников активно участвовать в формировании нового, коммунистического человека. Пятый съезд писателей СССР продемонстрировал растущую сплоченность творческой интеллигенции вокруг партии, ее стремление с честью выполнить поставленные партией задачи.

В Отчетном докладе ЦК XXIV съезду указывалось, какой серьезный вклад в воспитание коммунистического сознания советских людей внесли литература и искусство. Вместе с тем были высказаны серьезные критические замечания. Партия, говорил тов. Л. И. Брежнев, ожидает «от работников искусства большей требовательности к самим себе и к своим товарищам по профессии».

Затем следуют слова, адресованные критике и соотнесенные в докладе с развитием художественного творчества в целом: «Несомненно, успехи советской литературы и искусства были бы еще значительнее, а недостатки изживались бы быстрее, если бы наша литературно-художественная критика более активно проводила линию партии, выступала с большей принципиальностью, соединяя взыскательность с тактом, с бережным отношением к творцам художественных ценностей».

Постановление ЦК КПСС «О литературно-художественной критике» продолжает и развивает положения, высказанные на XXIV съезде. Значение этого документа, глубокого и вдохновляющего, трудно переоценить. Мы с радостью и гордостью вновь убеждаемся, что партия ставит вопросы развития литературно-художественной критики в число первостепенно важных дел идейно-политической жизни общества.

В Постановлении широко и масштабно определены задачи, встающие перед критикой, глубоко раскрыта ее роль в строительстве коммунистической культуры.

Нас вдохновляет то, что Центральный Комитет партии внимательно оценил положительные сдвиги, которые произошли в работе литературной критики. В Постановлении отмечено, что ныне осуществляются активные усилия по реализации указаний XXIV съезда КПСС о повышении уровня литературно-художественной критики, что «больше стало публиковаться содержательных статей, проникнутых заботой о дальнейшем развитии искусства социалистического реализма».

Нас мобилизует на более глубокую и основательную работу высказанное в Постановлении требовательное отношение к критике. Центральный Комитет указал на то, что «состояние критики пока не отвечает в полной мере требованиям, которые определяются возрастающей ролью художественной культуры в коммунистическом строительстве». В Постановлении названы именно те главные недостатки и серьезные просчеты, которые мешают критике с успехом выполнять стоящие перед ней задачи.

Партия выдвигает перед критикой высокие и ответственные требования: более активно и принципиально проводить линию партии в области художественного творчества; страстно проповедовать коммунистические, революционные идеалы нашего общества; усилить боевую наступательность в борьбе с реакционными идеологическими концепциями, с чуждыми эстетическими теориями; соотносить явления литературы с жизнью; бороться за высокий идейно-эстетический уровень советского искусства, быть непримиримыми к идейному и художественному браку; изживать приятельские и групповые пристрастия; сочетать точность оценок, глубину социального анализа с эстетической взыскательностью, бережным отношением к таланту.

Эти и другие требования поднимают работу критики на новый уровень. В соответствии с ними и предстоит нам продумать свои задачи.

Деятельность критики проверяется прежде всего силой ее воздействия на ход литературного развития. И нам важно внимательно рассмотреть, насколько активно стимулирует она обращение литературы к качественно новым чертам советского общества, теоретически обобщает происходящие в искусстве процессы, по-научному анализирует перспективы их развития.

По-настоящему помогать партии в выполнении намеченной XXIV съездом величественной программы – значит отстаивать, утверждать, языком искусства пропагандировать прежде всего конструктивный курс партии и созидательные дела советских людей. Это требует повседневного внимания к тому новому, что рождается действительностью развитого социалистического общества. Это требует готовности давать сокрушительный отпор вражеским попыткам принизить и скомпрометировать великие общественные, духовные ценности социализма.

Во всенародной созидательной работе, в идеологической борьбе по-боевому участвовали писатели, сосредоточившиеся на важных проблемах коммунистического воспитания и строительства, и нас глубоко радует и волнует, что об их партийном труде было одобрительно сказано и на XXIII и на XXIV съездах КПСС. Период между последними съездами партии был периодом плодотворного художественного, эстетического развития; об успешности этого развития настойчиво заботилась передовая часть нашей критики, следуя линии и указаниям партии.

Но не забудем и о том, что успехи не приходили сами собой. Поступательному движению литературы и искусства мешали тенденции, связанные с недооценкой творческого характера происходящих в жизни перемен. Недаром на XXIV съезде КПСС подчеркивалось, что должны быть отвергнуты всякие попытки с непартийных, внеклассовых позиций оценивать исторический путь советского народа, умалить значение его социалистических завоеваний, должны быть отвергнуты догматические представления, игнорирующие те большие положительные перемены, которые произошли в нашем обществе за последние годы.

Сказанное относится и к литературной критике. Получила же известное распространение «теория» дегероизации, сторонники которой видят в жизни преимущественно темные стороны и не замечают трудовых и ратных подвигов советских людей, значительности их духовного, нравственного облика. Героическое, возвышенное они объявляли выдуманной, нежизненной легендой; в противовес этому в произведениях, где звучали абстрактно-гуманистические мотивы, находили высокие нравственные ценности. Дань таким взглядам отдал В. Кардин и некоторые другие авторы. В ряде статей большой «правде века» противопоставлялись будничные факты, центральной фигурой современности оказывался маленький, «приземленный» персонаж. В этой связи резко оспаривались выступления В. Лакшина, и не его одного.

Будь это лишь умозрительные критические упражнения, сейчас о них можно было бы и не упоминать. Но подобные статьи порождали изрядную теоретическую путаницу; они нередко претендовали на то, чтобы направлять литературный процесс. Ареной борьбы с тенденциями дегероизации оказалась не только современность, но в особенности история советского общества, история Отечественной войны. Под видом восстановления исторической истины некоторые критики сосредоточивали внимание писателей лишь на ошибках, просчетах. Находились и такие, кто хотел бы умолчать обо всем этом, выпрямить историю. И то и другое исключало, конечно, возможность сказать правду о подлинном существе событий, сложных, драматических, но знаменовавших неодолимость идей и практики социализма. Здоровые силы творческой интеллигенции углубили художественное познание этой правды эпохи, и доказательства тому есть во всех видах искусства, во всех жанрах литературы, будь то трилогия К. Симонова, или романы Ю. Бондарева «Горячий снег», А. Чаковского «Блокада», П. Куусберга «В разгаре лета», или документальные книги Б. Полевого, или эпический кинофильм об Отечественной войне «Освобождение».

В борьбе со взглядами, противоречащими существу нашего общественного, исторического развития, объединили свои усилия художники и критики, стоящие на партийных позициях. Они решительно отвергли названные выше тенденции. А также выступления, неверно трактовавшие роль рабочего класса: отдельные авторы говорили о его растворении в интеллигенции, а некоторые противопоставляли их друг другу, как А. Терентьев в статье «Ноль целых шесть десятых» («Октябрь», 1971, N 7). Ниже мы остановимся и на неоднократно оспаривавшихся внеклассовых толкованиях традиций.

О полемике с ошибочными взглядами было бы несправедливо забывать. Их преодолению способствовали принципиальные, научно аргументированные выступления печати: газеты «Правда», журнала «Коммунист», ряда литературных изданий. Мы имеем все основания сказать о боевой линии, занятой в идеологической, эстетической борьбе «Литературной газетой». Критика ею отдельных неправильных произведений, острые реплики, выступления «Литератора», как правило, отличаются боевой принципиальностью и оперативностью.

Вполне понятно и естественно, что в наших общественных условиях верх берут правильные взгляды. Признание этого – не основание для благодушия. Решения XXIV съезда, Постановление ЦК обязывают нас быть самокритичными, проявить тревогу по поводу того, что многие литературно-критические публикации по-прежнему поверхностны, отличаются невысоким философским и эстетическим уровнем. Мы все еще недостаточно активны и последовательны в утверждении революционных, гуманистических идеалов искусства социалистического реализма, в борьбе с чуждыми концепциями. Опыт прожитых лет лишний раз напоминает о решающем значении методологической четкости, идейной определенности в литературно-критической работе.

В то же время встает вопрос о внимании критики к тому, как изображают советские художники новое, социалистическое в жизни.

2

Думается, и критика повинна в том, что нашей литературой художественно недостаточно освоены некоторые пласты жизни, человеческие типы, знакомство с которыми могло бы стать подлинно художественным открытием, обогащающим и знание людей о мире социализма, и их эстетические чувства.

В ходе девятой пятилетки решается поставленная XXIV съездом КПСС задача: органически соединить современные достижения научно-технической революции с преимуществами социалистической системы хозяйства во всех областях общественной жизни.

Термины «научно-техническая революция», «научно-технический прогресс» всем хорошо знакомы, они постоянно мелькают и в литературно-критических книгах и статьях. Часто только мелькают. О значении того, что объективно стоит за ними для человека – мира его мыслей и чувств, для его политического, культурного развития, – мы не всегда глубоко задумываемся.

Совершенствование социальной структуры общества, рост его культуры и образования, формирование творческого коллектива, нового облика рабочего – все это непременная сторона общественного и научно-технического развития современности. Но за этим – и новая художественная структура литературных произведений, своеобразные конфликты, типы рабочих и руководителей, в отношениях между которыми тоже проглядывают немалые перемены. Рассказывала ли о таких переменах литература, проанализировала ли их критика – применительно к жизни и к художественному ее воплощению?

Скажем сразу: работы здесь – непочатый край. Правда, призывы больше писать о людях труда, о советском рабочем как главной фигуре современности постоянно раздаются в критических статьях. Дело, однако, не в количестве книг; пишут не так уж мало, на Всесоюзный конкурс, проведенный ВЦСПС и Союзом писателей, поступило 180 произведений, посвященных рабочему классу. Существенны те художественные аспекты, в которых обрисованы люди труда.

Разумеется, опубликованные книги не равноценны. Есть среди них и поверхностные зарисовки, но есть и произведения, в которых с развой мерой художественного проникновения раскрывается социально-психологическая природа изменений в сегодняшней жизни трудового коллектива, рабочего человека, ученого, изобретателя. Назовем известные повести В. Кожевникова, «Обретешь в бою» В. Попова, «Судьбу» И. Рахима, «Барбинские повести» С. Сартакова, «Кто-то должен» Д. Гранина, «Седьмое небо» Г. Панджикидзе, «Право выбора» М. Колесникова, «Клад» Г. Ахунова, «Сказание о директоре Прончатове» В. Липатова, «Околдованные звезды» И. Сибирцева, «С точки зрения вечности» П. Загребельного, «Белые цветы» А. Абсалямова. Это произведения прозы, но аналоги им существуют и в поэзии, драматургии, а также в смежных видах искусств, например кинофильмы «Твой современник», «У озера» (о втором верно писал Е. Сурков, показавший, что С. Герасимов художественно раскрыл современные черты советского человека).

Дают ли эти произведения материал для критических размышлений? По-моему, анализируя их, можно было интересно рассмотреть те социальные, человеческие отношения, которые сложились между действующими лицами в ходе выполнения главного дела их жизни, – а они люди труда, люди творческие. А значит, затронуть важные вопросы общественного характера. К сожалению, не много назовешь книг и статей, тщательно исследующих произведения, где показаны перемены в облике человека труда; это работы Ю. Кузьменко, А. Гусейнова, А. Янова, М. Шатиряна, молодых критиков В. Ковского, Б. Анашенкова, В. Гейдеко. И работ таких мало, и критики редко подхватывают начатый разговор, основательно проверяя, насколько осуществлено писателем плодотворное его стремление.

Возьмем роман В. Попова. Нет, его не замолчали, не обошли добрыми словами. Но и не придали должного значения существу отображаемых конфликтов, не позаботились о том, чтобы поверить книгу жизнью. Рецензенты, за некоторым исключением, ограничивались комментированием текста.

Иногда оно сводилось к беглым отзывам об отдельных образах: «С любовью и теплотой написан автором образ секретаря обкома партии Даниленко, бывшего директора металлургического завода», «В образе Гребенщикова воплощен сложный, интересный характер» и т. д.

Подчас рецензенты низводили общественные конфликты до личных симпатий или антипатий людей: «Гребенщиков никому не доверяет, болезненно реагирует на всякое проявление критики. В Рудаеве он увидел прежде всего своего личного врага» и т. п.

Или оперировали абстрактными рассуждениями об этических категориях самих по себе: В. Попов показывает героев людьми, «наделенными не только достоинствами, но и недостатками. И весь вопрос в том, что главное в человеке, что побеждает – доброе или дурное».

Почему стоит сказать о романе «Обретешь в бою» и его критике? Вовсе не потому, что это из ряда вон выходящее произведение или произошла какая-то исключительная история. Наоборот, она типична, слишком типична. Авторы ряда других произведений в свою очередь стремятся раскрыть социальные, нравственные последствия научно-технической революции. А критика не считает нужным проанализировать морально-нравственные качества, которые вызываются к жизни происходящими переменами, обратить внимание на совершенствование у нас всей системы общественных отношений. Конечно, далеко не на все эти вопросы отвечает роман «Обретешь в бою». Но к некоторым из них автор подходит близко.

Из романа мы немало узнаем и о технологических процессах, методах плавки стали. Однако гораздо больше – о том, каких изменений требует современное производство в отношениях между руководителями и подчиненными, коллективом и отдельным человеком. Сюжетные нити стягиваются к конфликту общественного и нравственного характера. Чтобы верно решать производственные вопросы, главному герою, начальнику цеха Рудаеву, надо осуществлять «новую техническую политику». А это значит – не только умело управлять технологическими процессами, но опираться на коллектив, привлекать его к общим делам, воспитывать у рабочих хозяйское отношение к делу. Спор Рудаева с Гребенщиковым – не просто столкновение антипатичных друг другу людей, а непримиримость двух отношений к коллективу: одного – предполагающего содружество руководителя и рабочих, другого – признающего лишь окрики да приказы.

Как отмечалось в печати, автор не во всем добился успеха. Местами сух, вял его язык. Бледны образы заводских партийных работников, и это общий недостаток многих современных произведений. Литература ярче рисовала образы коммунистов, дравшихся, как Трубников или Дымшаков, за новый стиль жизни, и оказалась слабее в изображении тех, кто ныне овладел этим стилем, научился спокойно и вдумчиво вести конструктивную работу. Хочется думать, что и В. Попов, и другие наши писатели еще вернутся к этой теме, сумеют вдохновенно рассказать о поэзии партийной работы.

А критика – критика поступит разумно, выдвигая перед писателями цели, требующие максимальной творческой отдачи; это – высшее проявление внимания к таланту. К себе ей нужно в полной мере отнести упрек, высказанный в Постановлении ЦК: критика недостаточно глубоко анализирует явления, тенденции и закономерности современной литературы, зачастую не умеет соотносить явления искусства с жизнью.

А соотносить надо с таким расчетом, чтобы активно включаться в борьбу за идеалы нашего общества и расширять писательский горизонт, нацеливать художников на масштабные обобщения социальных процессов, порожденных научно-технической революцией. На глубокое осмысление творческого, гуманистического характера труда при социализме. На такое изображение производственного коллектива, при котором он выглядит как бы социальным срезом нашего общества. Об этом хорошо говорили участники «круглого стола» в Журнале «Дружба народов», посвященного рабочей теме: А. Мухтар, Ю. Трифонов, А. Лупан, А. Рекемчук, В. Бирце и другие. В этом же духе высказывались у себя и писатели Азербайджана, где рабочей теме уделяется постоянное внимание.

Беда многих критических статей в том, что их авторы и не пытаются разглядеть за сюжетом книги переплетение реальных социальных связей. Почти все рецензенты повести Д. Гранина «Кто-то должен» рассматривали ее лить с точки зрения удачи или неудачи отдельных образов. Кажется, только И. Гринберг в одной из своих статей в «Вопросах литературы» задался более общим вопросом: почему нравственные коллизии в повести рассматриваются «изолированно, вне связи с жизненными условиями, с обстоятельствами, их породившими»? Я лично, одобрительно относясь к повести Д. Гранина, ратующей за творческое отношение к жизни, тем не менее думаю, что этот упрек резонен, и не только применительно к названному произведению. Вообще для критики очень важно выводить разговор о рецензируемой книге из внутрилитературного ряда на простор широких жизненных обобщений.

Оговоримся, что рецензенты театральных постановок стали больше думать об этих обобщениях. Были интересные статьи в «Комсомольской правде». Оценивая в «Правде» пьесу А. Арбузова «Выбор», Н. Потапов, мне кажется, не всегда считается с художественной манерой драматурга. Но центральный вывод его статьи достаточно обоснован: тот моральный выбор, который делает герой пьесы, выглядит умозрительным, ибо Двойников выключен из глубинных связей с реальными проблемами общественной жизни.

Может быть, камерность, приглушенность конфликтов и вызывает ту неудовлетворенность, которую испытываешь, смотря многие современные пьесы? Нечастое исключение – «Мария» А. Салынского, «Человек со стороны» И. Дворецкого, «Трибунал» А. Макаёнка, «Память сердца» А. Корнейчука, «Свой остров» Р. Каугвера, «Наследство» А. Софронова.

Но чем же все-таки объяснить пассивность критики, узкое толкование ею опыта литературы? Трудно спорить с товарищами, которые в этой связи говорят об отставании критики от жизни, о слабом знании тех проблем, которые в какой-то мере ставятся писателями, но не оказываются в центре критических обсуждений. Есть и вторая причина теоретического, методологического характера. Правильно повторяя, что литература – это человековедение, мы забываем иной раз, что тем самым она и обществоведение, склонны ограничиваться рассуждениями о человеке «вообще», хотя совсем небезынтересно знать, что и как делает этот человек, какое место занимает в обществе, каким образом в новых условиях строит свои отношения с другими людьми, с коллективом. Об этом и рассказывала литература довоенного периода – произведения М. Шолохова, Ф. Панферова, В. Катаева, Ю. Крымова, А. Малышкина, Н. Погодина. Эти традиции по-новому были продолжены в таких ярких книгах, как «Битва в пути» Г. Николаевой, «Журбины» В. Кочетова, «Далеко от Москвы» В. Ажаева, «Небит-Даг» Б. Кербабаева, «Поселок у моря» В. Лациса, «Апшерон» М. Гусейна, в поэмах А. Твардовского, А. Недогонова, Н. Грибачева, А. Кулешова, М. Турсун-заде, Я. Смелякова, М. Луконина и др.

Тем огорчительнее, что теории «человека вообще», «духовности вообще» стали получать все большее распространение.

«Гайки и души» – подзаголовок одной из «программных» критических статей. В советской литературе 20 – 30-х годов ее автор О. Михайлов нашел лишь «одностороннее увлечение» техникой, производством, злободневными интересами, будто бы противоречащими духовным интересам людей (журнал «Волга»). Другой критик – Л. Аннинский – уже на примерах из сегодняшнего дня литературы доказывает, что «настоящим» писателя делает не что иное, как «вера в нравственное начало… не зависимое ни от чего, кроме того, что оно – нравственное, вера в то самое вечно обновляющее личность внутреннее духовное качество, которое в русской культурной традиции всегда называли совестью». Не удивительно, что, опубликованная в «Литературной газете» в дискуссионном порядке, эта статья там же была оспорена.

«Вечное» духовное качество, не зависимая ни от кого и ни от чего совесть – немного же могут сказать иные интерпретаторы современного исторического и эстетического этапа!

Литература по самой природе своей не может изымать человека из его жизненных связей, из тех обстоятельств, которыми сформирован его характер. Марксизм-ленинизм учит, что сущность человека есть совокупность всех общественных отношений.

Прожитые годы не прошли напрасно. Усилилась борьба со схематизмом, с иллюстративностью, которая так мешает художественному исследованию жизни, в особенности новых ее пластов, новых явлений. Не пора ли сделать следующий шаг – соединить широту взгляда на социально-экономические обстоятельства, сложную «механику» жизни с художественным исследованием перемен в сознании, психологии советского человека.

А это значит, что нужно до конца преодолеть эстетские, в сущности, предубеждения, смелее выходить за рамки имманентных, внутрилитературных суждений. Это значит, что мы не можем хвалить только за обращение к теме, – им порой прикрывается небрежная работа. Но если так, то нам не миновать достаточно сложных вопросов:

Почему произведения о современном рабочем классе, нашей инженерии, ученых, изобретателях, в общем, о людях, которых можно назвать цветом общества, часто бывают скучными, сухими, рационалистическими? Почему редки произведения, где по-настоящему поэтизировался бы свободный труд? Поддерживая важную тему, критика поступит правильно, если не станет уклоняться от этих острых вопросов. Ведь трудно спорить с таким фактом: интересные произведения есть, но художественный уровень, на каком разрабатывается литературой рабочая тема, еще совсем не высок.

Наверное, дело как раз в том, о чем говорилось выше: ряду книг не хватает широты дыхания. В них есть описания происходящего на производстве, публицистические суждения о разного рода проблемах, но нет художественного осмысления социально-этического содержания перемен, принесенных научно-технической революцией, художественного углубления в характеры современников. Между тем все сказанное не сводится просто к «рабочей теме».

И насколько выгадают наши книги, если их авторы, показывая ведущую роль рабочего класса в обществе, сумеют раздвинуть представление о научно-технической революции. Если покажут, как переплетаются ее социальные, духовные, психологические последствия в жизни человека труда. Покажут, что происходит в сознании людей, сталкивающихся с целым рядом непростых проблем: очень интенсивный, а вовсе не легковесный, как думают иногда, характер современного труда – осмысленного, интеллигентного; избыток и переизбыток информации; динамизм технического развития, за которым не поспевает психологическое развитие; растущие потребности духовного обогащения личности, – в ее распоряжении все больше свободного времени, растут ее культурные запросы, ей надо знать обо всем, что делается на свете. Все это литература может выразительно раскрыть на показе формирования молодого человека наших дней. Преемника корчагинского энтузиазма, его отличает вместе с тем расчетливая деловитость, новый уровень знаний; в упомянутых повестях «Право выбора» и «Седьмое небо» сделана попытка осмыслить эти качества как признак духовного богатства современника, в противовес узкому прагматизму, потребительским, карьеристским нравам. Правда, это лишь первая попытка, за которой должны последовать новые, все более успешные. Они очень нужны – ведь сложные нравственные импульсы современного человека порой наиболее доступны как раз такому тонкому инструменту познания мира, как литература. Она призвана участвовать в выполнении благороднейшей задачи, которую так определил тов. Л. И. Брежнев:

«Великое дело – строительство коммунизма – невозможно двигать вперед без всестороннего развития самого человека. Без высокого уровня культуры, образования, общественной сознательности, внутренней зрелости людей коммунизм невозможен, как невозможен он и без соответствующей материально-технической базы».

Кому, как не критике, стимулировать художественное исследование путей становления человека социализма, выявлять закономерности формирования всесторонне развитой личности в связи с научно-технической революцией, с социальными факторами современности. Ее забота – всячески содействовать тому, чтобы писатель обладал продуманной концепцией жизни, содействовать расширению писательского идейного кругозора.

3

Расширение идейного кругозора писателя! Это очень емкое и содержательное понятие. Если мы справимся с такой задачей, – а мы обязаны справиться с ней, – критика действительно станет движущей силой художественного развития.

Конечно, при выполнении ряда немаловажных условий.

Чтобы, борясь против отставания писателей от жизни, сами критики не были в ее обозе. Ведь не зная жизни, не имеешь морального права судить о том, насколько жизненно то или иное произведение.

И чтобы, призывая писателей к глубоким художественным обобщениям, критики в свою очередь верно осмысливали результаты творческого труда. Ведь недостаточно указать на жизненные явления, не попавшие в орбиту писательского внимания, или, наоборот, отметить, какие из них получили широкое освещение и полемическую трактовку. Суть вопроса – в правильной интерпретации этих явлений критикой, в четкости идейных и художественных критериев, которыми она пользуется, в выверенности ориентиров, которые выдвигает перед писателями.

Уже говорилось о том вреде, который наносят художественному развитию «теории» дегероизации, абстрактного гуманизма. Они мешают понять существо нашего жизнеустройства, природу социалистического гуманизма. Тот, кто следует этим теориям, создает извращенное представление о типе нашего современника – человека больших общественных устремлений, не замечает привлекательных черт простого труженика, понимает простоту как упрощенность. В народной жизни он не видит светлых, вдохновляющих начал.

Но в последние годы пришлось столкнуться и с другой крайностью, опять-таки связанной с предвзятым отношением к народному характеру. Это – поэтизация не передовых, а любых традиционных качеств, якобы вековечных и неизменных. Не проявляя должного внимания к тому новому, социалистическому, что входит в сознание советского человека, сторонники таких взглядов пускаются в рассуждения об основательности народного характера, «ни на что не претендующей, вовсе и не задумывающейся о своей значимости». «Неизменные ценности» народного характера связываются с «самозарождающимся бытием», «тайной самораскрытия», «имманентно-природным образом», «непровозглашаемыми духовными сокровищами», с «гносеологически-принципиальным» и «антиномичным».

Этот набор «пронзительных» слов и многозначительных философем используется не только для демонстрации оригинальности критической мысли. Авторы строят свой анализ художественных произведений так, чтобы «подогнать» героя книги под сочиненную ими схему: за положительные его качества выдаются абстрактные добродетели, а не те черты, что рождены социалистическим бытием.

Это всего опаснее, когда анализируются произведения молодых авторов. Им критика должна уделять особое внимание, помогая таланту требовательной заботой и точным определением правильности выбранного пути, найденных художественных решений. Так бывает не всегда. Нередко сложные характеры литературных героев толкуются в критике очень однопланово. В статье «Тихий свет» О. Михайлова («Наш современник», 1971, N 9) говорится о повести В. Лихоносова «На долгую память» (в журнальном варианте – «На улице Широкой»). Хорошо, что критик пишет теперь о традициях передовой, демократической культуры прошлого. Худо то, что поступки героев он по-прежнему выводит из некоей «тайны милосердия», которая оправдывает все в них – и нравственную чистоту, и кротость, безответность, покорность.

Взглянем на героев В. Лихоносова глазами автора статьи,

Демьяновна – «любительница добродушно позлословить, поболтать за чужим стаканом, матерщинница и безобидная озорница». Физа Антоновна. Постепенно она «обретает качества героические, если угодно, подвижнические». Никита Иванович. «…Работящая душа… добряк, выпивоха, мечтатель и фантазер…»

А теперь обратимся к повести. Тождественны ли ее герои портретам, которые нарисовал критик?

Не очень! Повесть можно упрекнуть в нечеткости некоторых акцентов, определенных противоречиях в отношении автора к героям. Однако у В. Лихоносова нет безоговорочно апологетического отношения к их «праведничеству», а в ряде случаев видно неприятие тех самых качеств, которые оценены критиком со знаком плюс.

О «безобидной озорнице» Демьяновне говорится весьма недвусмысленно: «Она запутала и переврала свою жизнь в болтовне за стаканом…» Физой Антоновной автор тоже не только умиляется. Он показывает, как «подвижнические» качества характера оборачиваются в иных обстоятельствах и всеядной добротой, и безответным смирением, и покорной приспособляемостью ко злу. Недаром герой повести Женя обращается к ней с такими словами: «А ты себя в обиду не давай, перестань, как ты говоришь, покоряться кому попало, чуть-чуть будь гордей, тебя любят, я знаю, но и пользуются твоим характером, как хотят». Повзрослев, Женя задумывается о своем отношении и к другим людям. «Но точно ли запомнил он Никиту Ивановича? Не забыл ли чего главного и не подкрасил ли за давностью лет?»

Да и критике лучше бы не «подкрашивать» героев, а точнее определить: что у них есть нового, перспективного, а с чем предстоит расстаться, идя к коммунизму.

Раскрыть процесс становления у людей и города и деревни новых, социалистических качеств – актуальная задача нашей литературы. Ее успешно решают многие писатели-«деревенщики». Не гонясь за полнотой пресловутых списков, нельзя все же не упомянуть С. Залыгина и В. Тендрякова, Е. Мальцева и А. Мухтара, Щ.