М. Ч у д а к о в а. Новые и новейшие работы. 2002–2011. М.: Время, 2023. 576 с.

Не стихла боль после ухода в 2021 году Мариэтты Омаровны Чудаковой. Ее статьи и выступления, научные публикации и неустанная культуртрегерская деятельность, ее встречи с юными читателями и книжные викторины для них — все это живо в памяти, и все это сохраняет образ великой женщины нашего времени.

Книга Мариэтты Омаровны Чудаковой «Новые и новейшие работы. 2002–2011» задумывалась как свидетельство включенности автора в современный научный процесс, а стала сборником в память о замечательном исследователе литературы советского прошлого.

Главная особенность эпохи так определяется ученым: «Литературный процесс советского времени рассматривается нами как процесс, движение которого в каждый отдельный момент определялось вектором литературной эволюции <…> и социальным вектором, передающим направление исторически беспрецедентного, специально направлявшегося государством давления на литературу» (с. 141). Чудакова исследует механизмы этого давления: от частных случаев цензурного вмешательства в текст (борьба Шолохова за «Тихий Дон» и Пастернака за «Доктора Живаго»), оценок официозной дидактической критики (лирика Симонова и Твардовского, полемика вокруг повести Митрофанова), разных сценариев официального восприятия вручения Нобелевской премии («Три «советских» нобелевских лауреата») до выработки властью собственного языка, который оказывается настолько устойчив, что даже в период оттепели «речь, имевшая целью оппозицию официозу, выстраивалась на базе официальной письменной речи» (с. 438), и грандиозного замысла создания Союза советских писателей («На полях книги М. Окутюрье «Le réalisme socialiste»»).

Разворачивая картины социального давления, оказываемого властью на литературу, Чудакова постоянно подчеркивает силу противостоящей ей литературной эволюции, неизбежность ее победы, используя для этого выражение «литературная телеология» (с. 268). Целенаправленность этого процесса ярче всего видна в переломные эпохи. Поэтому, излагая теорию о двух циклах литературного развития советского времени, Чудакова особое внимание уделяет смене этих циклов и периоду «зияния» (военное время), когда государственное влияние на литературу было ослаблено. Кардинальные перемены в культуре происходят путем слияния внутренних движений отдельных художников. Так, движение от нормативной поэтики к новой изобразительности, от интимного адресата к массовому (народному) читателю, от риторики к выражению общих мыслей и настроений показано через судьбу военной лирики К. Симонова, вершиной которой становится стихотворение-заклинание «Жди меня». Детально восстанавливая литературную судьбу текста Симонова, Чудакова демонстрирует, как поэт, хорошо знавший регламент и поддерживавший его, в период войны создает строки, ставшие поистине народными, но эти же строки после войны будут восприниматься как болезненный укор тем, кто не дождался «всем смертям назло».

Соотнесение моделей социального поведения писателей-современников, их творческих принципов выявляет общие установки и настроения, неожиданные сближения, позволяет показать процесс смены художественных доминант и тиражирования новых приемов, особенности восприятия мира и литературы писателями разных поколений. К этому можно отнести смену типа литературного героя, отказ от психологизма и движение в сторону короткой, «осязаемой» фразы, преодоление установленного регламента через уход писателей в нишу переводов, детской литературы и литературы о природе («охотничьи рассказы»), ставшей экзотической для эпохи социалистического реализма, так как в ней еще могли быть изображены частная жизнь и свобода поступка. Чудакову интересуют моменты перехода из одной литературной субстанции в другую, она внимательна к этим тумблерам — переключателям истории, а также маркерам литературной интонации, стилевых исканий, диалектики официального советского языка и живого языка литераторов и литературоведов.

Всю жизнь Чудакову интересовали в науке небанальные темы и нехоженые тропы. Об этом она пишет в принципиальной для нее статье «После утопии: как мы писали и публиковали в советской печати 60–80-х годов и как говорили об этом с властью (Материалы к теме «Тоталитаризм в России ХХ века»)»: «…для того, чтобы беспрепятственно пройти в печать, лучше было писать о том и так, о чем и как уже написано. И — абсурдным образом — публиковать только то, что уже опубликовано» (с. 492). Эта статья вызывает особенно живой отклик, поскольку здесь историко-литературные изыскания соединяются с мемуарным повествованием, раскрываются особенности научной и издательской работы второй половины XX века. Все это дает возможность объемнее представить литературную жизнь советского времени и, что самое главное, рисует образ самого автора, страстно защищающего собственные принципы и при этом безмерно благодарного своим учителям.

Сборник посвящен А. Чудакову, чье светлое имя не раз и не два будет упомянуто автором. Возможно, поэтому книга открывается статьей о стихотворении Симонова «Жди меня».

Неприятие самой возможности идти в науке проторенными тропами приводит Чудакову к исследованию тем и сюжетов, за которые никто не брался в последние десятилетия, когда закрытых тем в литературоведении практически не осталось. А в компендиуме Чудаковой появляются работы о поэзии военного времени, о литературе 1950-х годов, об А. Гайдаре, о детских книгах, о романе Н. Островского «Как закалялась сталь». Литературная жизнь, каждое движение литературной мысли, каждый поворот событий, преподнесенный эпохой, просматривается автором через отдельные личности, их биографии, через собственную биографию, через домашние (семейные) эпизоды. Так, например, эпизод о Л. Черткове и его кружке дает повод рассказать читателю о том, что букинистические магазины в 1960-е были «вторым (если не первым) университетом» (с. 81) и что юные Чудаковы тоже добирали филологическое образование в московских букинистах.

Одушевленная человеческими драмами наука — это не только фирменный стиль Чудаковой, это отражение свойственного именно ей взгляда на смысл и назначение гуманитарного знания. Поэтому многие страницы книги вызывают не только интеллектуальное согласие, но и душевное волнение, а то и подкатывающий к горлу комок — о последних годах и месяцах жизни А. Твардовского, о гайдаровском Тимуре, об А. Синявском, о нобелевских лауреатах и многом другом.

Исследовательская методология Чудаковой просматривается на протяжении всего ее творчества и, конечно, в итоговой книге статей. Возможно, одним из ключей, позволяющих нестандартно взглянуть на известный текст или обратиться к текстам менее известным, является то, что зовется научной доскональностью и добросовестностью. В рецензии на книгу Окутюрье Чудакова цитирует Булгакова: «Правду говорить легко и приятно» (с. 149). Этот посыл, отлитый в формулу, определяет и подачу материала в книге, и облик ученого — ее автора.

В статьях мы то и дело сталкиваемся с завершенными этюдами, каждый из которых можно рассматривать как отдельное научное повествование. Один из блестящих этюдов посвящен «Военной тайне» Гайдара. Эта повесть рассматривается Чудаковой в ряду многослойной литературы «вытесненного, подспудного бессознательного» (с. 129). Литературоведческая миниатюра о тонких, невысказанных, подтекстовых отношениях Натки и Альки (влюбленность старшей девочки в ребенка, нежность и трепетность восприятия происходящего со стороны Натки) становится изысканной вставной новеллой в статье о сексе как двигателе сюжета в литературе 1920–1930-х годов.

Для Чудаковой нет и не может быть устойчивых представлений или — еще хуже — штампов. Нет и не может быть в ее восприятии «советской литературы», потому что это клише не вбирает в себя множество историй и судеб, не дает представления о разветвленности литературного процесса. Только «литература советского времени» — на этой дефиниции в связи с разными сюжетами настаивает автор.

Один из основных мотивов книги связан с людьми и ситуациями, когда кто-то шел наперекор сложившимся стереотипам, стандартам, устоявшимся правилам. Таковы Твардовский, А. Берзер и И. Борисова, А. Митрофанов и многие другие герои книги.

В этом издании огромное количество ссылок, многие из которых становятся предметом самостоятельного интереса. Здесь и авторские отступления от основного текста, и комментарии к написанному, и подробные ссылки на труды предшественников. Чудакова никогда не делит ученых на широко известных и тех, кто известен менее, кто работает в провинции, — важнее смысл и актуальность сказанного. Нельзя не обратить внимания на ссылку (с. 143), где речь идет о кандидатской диссертации О. Матвиенко, сотрудницы музея Н. Островского в Сочи, написавшей о романе «Как закалялась сталь» в контексте мифологического сознания 1930-х годов, поскольку один из авторов настоящей рецензии являлся научным руководителем автора работы.

Щепетильность Чудаковой проявляется не только в научном аппарате рецензируемой книги, но и в самом подходе к исследуемым авторам. Размышляя о книге Н. Островского, о биографии писателя, о герое романа и его отношении к социуму, о причинах того, почему книга стала культовой, Чудакова проводит важную мысль: нельзя распоряжаться национальным достоянием в зависимости от веяний времени, следует понять его уникальную ценность, его глубинные смыслы и, наконец, его социальную (если не художественную) миссию. Об этом автор говорит в финале статьи, обращаясь к истории появления романа Островского в школьной программе, потом отлучения российских школьников от него, потом нешуточных дискуссий по поводу того, что дальше делать с этим романом.

К сожалению, в книге есть погрешности в оформлении цитат, отсутствует предисловие, объясняющее структуру издания; досадно, что не представлен именной указатель. Однако это кажется не упущением издательства, а его принципиальной позицией, переводящей книгу в другой, мемориальный, статус. Мысль о невозможности закончить или дописать что-то за автора прямо проговаривается в сноске к одной из статей.

Итоговая книга Чудаковой при всем разнообразии ее героев, тем, прорисованных и намеченных линий видится концептуально единой. Перед нами разворачивается картина литературной жизни советского времени в разнообразных ее данностях, сущностях, интенциях, переплетениях и соединениях. Главное же состоит в том, что концептуальное единство книги обеспечивается цельным характером и научным авторитетом ее автора — незабываемой и незабвенной Мариэтты Омаровны Чудаковой.