Лев Гумилев: кумир или герой?

В настоящем номере мы продолжаем разговор, начатый в № 1, 2013, о книгах серии ЖЗЛ. Несмотря на то, что название рубрики сохранено, пространство разговора расширяется, позволяя участвовать в нем не только авторам «Жизни замечательных людей», но и других писательских биографий.

Меня часто спрашивали, почему я взялся писать книгу о Льве Гумилеве¹? Ответить на этот вопрос очень легко. Я хотел реабилитировать — нет, не самого Льва Гумилева, а созданную им пассионарную теорию этногенеза. Эта теория мне нужна. Она очень интересна и перспективна для изучения этнической идентичности и природы межэтнических конфликтов. Но попробуйте сказать на каком-нибудь представительном научном форуме, что опираетесь на теорию Гумилева. Да вас просто уничтожат! Нет способа эффективнее и быстрее дискредитировать себя.

После ссылки на Гумилева вас перестанут принимать всерьез. Виной всему дурная репутация Льва Гумилева в научном мире. Не зря же на сайте научного журнала «Скепсис» даже была вкладка «Лжеученый Гумилев».

К сожалению, Лев Николаевич приобрел дурную репутацию не совсем безосновательно. Его последние книги, вроде бестселлера «Древняя Русь и Великая степь» или научно-популярных очерков «От Руси до России», в самом деле содержат немало ошибок, чересчур вольных интерпретаций и даже исторических фантазий. Чего стоит одна только трактовка Куликовской битвы, где Мамай оказался наемником коварных генуэзцев, желавших приобрести на Руси фактории! Между тем даже связи Мамая с генуэзцами не подтверждены источниками, намерение генуэзцев открыть на Руси фактории — откровенный домысел, а запрет Сергия Радонежского иметь дело с латинянами, будто бы повлиявший на действия великого князя Дмитрия, — художественный вымысел Льва Николаевича. Поэтому даже к самым блестящим идеям историка, позволявшего себе такие фантазии, относятся с понятным предубеждением.

А жаль, потому что не так уж и богата современная наука идеями, которые базировались бы на солидном научном основании и могли дать непротиворечивое объяснение распаду Югославии и Советского Союза, неудачам в национальном строительстве, скажем, тех же югославов, советских людей или россиян и, напротив, успеху хорватского, украинского, албанского «национальных проектов». Идеи Бенедикта Андерсона или Эрнеста Геллнера, широко распространенные, едва ли не общепринятые в современной науке, оказываются здесь бессильны². Теория же Гумилева, при всех своих недостатках, — весьма перспективна, тем более что она основана на гораздо более солидном историческом фундаменте, нежели даже «Воображаемые сообщества» Б. Андерсона, не говоря уже о сочинениях Э. Геллнера³ и Э. Кедури⁴, принципиально отказавшихся от работы с исторической реальностью в пользу обобщенных социально-философских построений.

К сожалению, критики Гумилева в большинстве своем знают его теорию очень поверхностно, часто — в пересказе, а о его востоковедческих и географических работах и вовсе не имеют представления.

Но на конференции, симпозиуме и тем более на защите диссертации просто нет времени и возможности объяснить, что у Гумилева ценно, а что нет. Нужна была книга, чтобы показать ценность теории Гумилева, отделить в его научном наследии важное от второстепенного, научные открытия от плодов самообмана. Однако написать «биографию научной теории» невозможно, не рассказав об ее авторе. Творение совершенно неотделимо от творца, и все ошибки, заблуждения, прозрения и открытия Льва Гумилева можно понять, только изучив его жизнь.

Я убежден, что биограф Льва Гумилева может быть только профессиональным историком — как биограф, скажем, Резерфорда должен иметь физико-математическое образование, иначе он не сможет ни понять, ни оценить открытий и неудач своего героя. И слова «пусть этому дадут оценку специалисты» будут капитуляцией, признанием поражения, на которое биограф не имеет права.

Задача биографа Льва Гумилева не отличается от задачи, которую ставит перед собой всякий добросовестный историк: изучив все доступные источники, понять и рассказать читателю, как «было на самом деле». Задача вполне обозримая, хотя и сложная, ведь биограф должен быть знаком с историей отечественной исторической науки за весь XX век, с востоковедением, с биографией Анны Ахматовой и традицией «ахматоведения», он должен разобраться в дискуссиях, которые много лет идут вокруг еврейско-хазарской переписки X века, знать русское летописание, изучить этнологию и историю отечественной этнографии, историческую географию Центральной Азии и особенности китайских переводов Н.

1. Беляков С. Гумилев, сын Гумилева. М.: Астрель, 2012. [↩]
2. Примечательна неудача Д. Бранденбергера, попытавшегося применить идеи Андерсона к советской истории и вывести генезис русской нации из национальной политики Сталина, приведшей к незапланированному результату — формированию русской нации вместо «нации советской». Материал, собранный Бранденбергером, однако, свидетельствует против его же собственной концепции. См.: Бранденбергер Д. Л. Национал-большевизм. Сталинская массовая культура и формирование русского национального самосознания (1931-1956). СПб.: Академический проект; Изд. ДНК, 2009; Беляков С. Нация ex nihilo // Новый мир. 2010. № 10[↩]
3. Геллнер Э. Нации и национализм. М.: Прогресс, 1991.[↩]
4. Кедури Э. Национализм. СПб.: Алетейя, 2010. [↩]