Л. Егорова. Эквивокация в «Макбете»: речевая природа трагедии

Эквивокация первоначально обозначала использование слов в разных смыслах и в этом значении разрабатывалась Боэцием и некоторыми средневековыми философами вплоть до конца XVI века, когда обострившиеся противоречия между английскими католиками и протестантами придали слову отчетливые идеологические и политические коннотации. Стилистический прием превратился в технику двуосмысленных ответов при допросе, позволявшую гонимым католикам и самоотверженным католическим священникам сохранить жизнь и свободу, не прибегая к прямой лжи. Прямое влияние этих политических и лингвистических процессов на трагедию У. Шекспира «Макбет» сегодня общеизвестно.

В русской филологической традиции слова «эквивокация» будто и не существовало до монографии Л. Егоровой «Эквивокация в «Макбете»: речевая природа трагедии». Слово ли не бытовало в языке, потому что не была осознана историческая реалия, или наоборот, однако в послесловии к советскому изданию трагедии в перечисление интенций драматурга (лесть королю, шотландцам, напоминание о давних политических связях Англии и Шотландии и идеологическое порицание ведьм) массовые гонения на католиков и сам Пороховой заговор не вошли. Более поздние попытки ввести слово в русскоязычный дискурс остались незамеченными и предпринимались, как ни удивительно, не шекспироведами. Исследователи «Макбета» либо по-прежнему обходились без эквивокации, либо заменяли ее синонимами и близкими терминами (ирония, софистика, парадокс, игра слов, амфибология), либо сохраняли латиницу. Лакуна еще очевиднее при анализе переводов слова «equivocation» в пьесах Шекспира на русский язык, проделанном Л. Егоровой: equivocation как экивоки, двусмыслицы и equivocator как лжесвидетель, словоблудник, двуличный человек, иезуит, ваше двуличество, двурушник, подкупной свидетель — все это так или иначе уводит читателя в сторону от исторической аллюзии.

В зарубежной филологии всегда мелькали работы, посвященные Шекспиру, иезуитам и эквивокации, не находя должного отклика у ведущих литературоведов (например, у Брэдли об эквивокации сказано столько же, сколько у Аникста). Но в последние десятилетия общее внимание к историческому контексту обновило интерес к Пороховому «иезуитскому» заговору — идеологической подложке «Макбета» — и, следовательно, к явлению эквивокации. Аллюзивность сцены с привратником теперь стала общим местом, но дальше пошли единицы.

Одной из первых значимых и наиболее погруженных в предмет работ является, пожалуй, книга Гэрри Уиллза «Ведьмы и иезуиты: «Макбет» Шекспира» (1995), демонстрирующая, как проявился в «Макбете» и некоторых пьесах других драматургов теологический и политический кризис якобинской Англии, вскрывающая его референтность для отдельных слов (vault, train, plot) и целых мотивов (цареубийства, ведьмовских пророчеств, некромантии). К сожалению, Гэрри Уиллз субъективен в интерпретации текста трагедии. Профессиональный подход и потрясающая эрудированность в области демонологии сходят на нет, когда он и Макбета представляет колдуном.

Чрезвычайно занимательна пьеса «Эквивокация» Билла Кейна (2009). Она начинается со сцены в кабинете Роберта Сесила, который озвучивает заказ удачливому драматургу театра «Глобус» — за неделю превратить небольшое прозаическое произведение короля Якова в пьесу. Игровое начало пьесы находится в оппозиции с основной ее идеей. По ознакомлении с текстом короля драматург понимает, что оказался на пороге решающего выбора: между нравственными принципами и простым желанием выжить. Билл Кейн рисует процесс написания «Макбета» и наводняет свою пьесу еще большим количеством аллюзий на атмосферу двойственности начала XVII века. Явную категоричность трактовки лингвистических и экстралингвистических особенностей «Макбета» Кейн оправдывает атрибуцией пьесы о Шэгспире к жанру альтернативной истории.