Как и стал писателем. Перевела с немецкого А. Большакова

Статья печатается по тексту, опубликованному в журнале «Die Schatulle» (ГДР), 9 марта 1960 года.

Как-то недавно я разговорился с одним семнадцатилетним школьником. Я спросил его, кем он собирается стать после окончания школы, и получил ответ, повергший меня в изумление: писателем. Он не хотел изучать историю литературы, нет, он хотел стать писателем. Учиться – на это, как он заявил, у него не хватает терпения, до чтения он не большой охотник, но писать, в этом он убежден, он сможет.

Когда мне было семнадцать лет, я был учеником токаря на металлургическом заводе и членом организации социалистической молодежи. Это было в конце первой мировой войны, и мы, ученики, тоже должны были работать по девять с половиной часов, не считая сверхурочных. В обеденный перерыв мы мчались в военную столовую, где каждый день давали одно и то же – суп из брюквы или сушеных овощей. Крошечную порцию хлеба, намазанного маргарином или брюквенным повидлом, я съедал обычно еще по дороге на работу. Мои родители жили тогда в небольшой квартирке с окнами на задний двор. У меня был стул, была даже отдельная кровать, но не было угла, который я мог бы назвать своим, не говоря уже об отдельной комнате.

Со школьных лет я относился к литературе с горячей любовью; но не только литература и история, в особенности история, совершавшаяся у меня на глазах, – политика вызывали мой живейший интерес. Несмотря на войну и голод, мы, члены молодежного союза, были жизнерадостными, жадными до знаний, постоянно готовыми к спорам и дискуссиям. Мы часто посещали театр, а пьесы, игравшиеся там, предварительно прочитывали в ролях. Прогрессивные политические деятели, писатели, ученые и художники делали в нашей группе доклады о важнейших исторических событиях, обсуждали с нами проблемы изобразительного искусства и литературы, рассказывали о последних достижениях техники. Меня больше всего интересовали история и литература; и после утомительного рабочего дня я читал все, что мог достать, о крестьянской войне в Германии, о реформации, о буржуазной революции во Франции, о Великом Октябре.

Однако мы, молодые рабочие, отдавали свое свободное время не только личным склонностям и интересам, мы принимали участие в политической борьбе, мы стремились проверить на практике наши убеждения, претворить в жизнь наши идеалы, ведь мы были социалистами, непримиримыми врагами империалистической войны. Мы посылали своим старшим товарищам, находившимся на фронте и во флоте, антивоенные листовки и брошюры, распространяли революционную литературу на заводах, организовывали там группы среди учеников, создавали советы учеников на предприятиях, читали во время перерыва книги своим старшим коллегам, обсуждали напечатанное в газетах. Молодежное движение указало нам путь в жизни, воспитало нас социалистами, людьми, любящими свой народ, готовыми бороться за его счастье и свободу, за все великое и прекрасное на земле.

И меня потянуло писать. Днем, стоя у станка, я мысленно жил среди великих героических образов Французской революции; я лихорадочно ждал конца рабочего дня, чтобы дома перенести на бумагу рисовавшиеся мне картины. Я смертельно уставал, но внутренний огонь гнал сон, и я писал как одержимый. Я ложился спать только тогда, когда мать после безуспешных попыток отправить меня в постель прибегала к решительной мере – выключала свет. Три объемистые драмы возникли тогда: «Сентябрьская буря над Парижем» (революционная драма о сентябрьских днях 1792 года, о Дантоне, Дюмурье и Марате), «Лазар Карно» (драма об основателе революционной освободительной армии), «Гракх Бабеф» (драма о Заговоре равных в 1796 – 1797 годах). Навели же меня на мысль о создании этих пьес, я бы даже сказал, воспламенили меня «Смерть Дантона» Бюхнера, «93-й год» Гюго и «Шуаны» Бальзака. Теперь я уже не помню, сколько месяцев я писал их; одно только я знаю очень хорошо: у меня не было договора с издателем, а следовательно, и аванса, и я не ожидал никакой, даже самой ничтожной поддержки от правительства или какого-либо учреждения. Конечно, и я мечтал тогда о том, что мои драмы будут когда-нибудь напечатаны или даже поставлены на сцене. Но написанное я никуда не отдавал. И чем дольше мои драмы лежали в ящике письменного стола, тем яснее я понимал, что они были еще очень беспомощны. Как раз в те годы я особенно внимательно перечитывал Бальзака и Толстого, читал и смотрел Шекспира, Ибсена и Стриндберга. Сегодня я с удовольствием перечитал бы свои революционные драмы; моя мать бережно сохраняла их в течение многих лет, но во время ночных бомбардировок Гамбурга они сгорели.

Когда после гамбургского восстания в октябре 1923 года меня арестовали, я тайком от тюремного начальства занялся изучением жизни и деятельности Марата; моим первым произведением, увидевшим свет, была напечатанная в 1924 году небольшая работа «Марат – друг народа».

Потом я нанялся на судно и некоторое время был моряком, изучал города, наблюдал людей в Испании, Португалии, Италии и Африке. Я работал помощником механика и был руководителем ячейки коммунистической партии на борту теплохода «Барбара».