Из литературного архива. О. Л. Д’ОР. Пародии. Вступительная заметка и публикация Р. Соколовского

Литературная пародия – неотъемлемая часть творчества сатириконца О. Л. Д’Ора (И. Л. Оршера). Кое-что из его наследия уже публиковалось в «Вопросах литературы» (см.: N 7 за 1973 год; N 1 за 1980 год; N 1 за 1991 год).

Эта подборка пародий взята из его книги «Рыбьи пляски» и современным читателям практически незнакома, так как О. Л. Д’Ор с 20-х годов не переиздавался.

 

МАКСИМ ГОРЬКИЙ

ЛЕТО

I

Явился я в Высокие Гнезда под видом буйного сумасшедшего, с холодным компрессом на голове и в горячечной рубахе.

Это сразу меня хорошо поставило среди мужиков. Русский мужик уважает сумасшедших и вот почему почтителен ко всякого рода начальству.

Познакомился потом с урядником, напоил его чаем и выдал две типографии и одну конспиративную квартиру.

Это меня хорошо поставило в глазах урядника.

– Живите у нас! – сказал он покровительственно. – Мы хорошим людям рады.

Маленький он, сухой, личико костлявое, а едет на лошади верхом и носит на левом боку саблю.

Много теперь таких людей на Руси…

Уже на второй день своей жизни в деревне Высокие Гнезда я приметил на улице человека в мужицком платье.

Все у человека было на месте. Руки и ноги по одной паре, но крепкие и воткнуты где следует. По обеим сторонам носа – глаза, а голова курчавая.

Толкнуло меня к нему. Спрашиваю:

– Это вы Егор Досекин? Отвечает:

– Мы. А вы Егор Трофимов?

– Я. Вот и познакомились. Хорошо?

– Хорошо!

– Значит, так?

– Так!

Обнялись мы тут, поняв друг друга, и стали говорить на «ты». С этой минуты участь старого режима и буржуазного строя была решена. Даже жалко стало их.

II

Собирались мы в строгой тайне, на крыльце волостного правления.

Эта арогая конспирация была необходима, так как за последнее время на нас стал коситься урядник, стражник и черносотенцы Астахов, Лядов и Скорняков.

Сидим, бывало, на крылечке и ведем беседу о крестьянских нуждах и о том, что нужно делать.

Солнце клонится к закату. Мужички едут с поля. Бабы с пустыми ведрами идут к колодцам и возвращаются с полными ведрами. Таков уж у них обычай.

Мальчишки кувыркаются, визжат, плачут. Мычат коровки, возвращаясь с луга.

А мы сидим на крылечке и тайно обсуждаем наши конспиративные дела.

Мои товарищи молодые парни – Егор Досекин, Гордей Никитин, Ваня Малышев, Алеша Шшшгусев и Варвара Кирилловна.

Последняя, между прочим, женщина, вследствие чего я с ней нахожусь в любовной связи. Славный товарищ!

Однажды наш разговор перекинулся на религию, искусство и поэзию.

Ваня Малышев разгорячился:

– Вот, например, – говорит он, – в Петербурге богоискательством занимаются. Потому что философы. А ежели ты философ, то ищи Бога. Нечего лодырничать.

– Вестимо так, – солидно заметил Егор Досекин. – То же в поэзии. В стихотворениях, значит. Все ищут. Думаете, легко писать: «Туйя, Туйя, Перетуйя; Туйя, Туйя, аллилуйя?» Нет, нелегко! Но аще ты иерей, то иерействуй, аще ты Бальмонт, то бальмонтствуй.

С улыбкой произнес Шипшусев:

– То же, братцы, и в живописи. Видел я, родные мои, картину. В рамке холст, а на холсте черное пятно. Спрашиваю: «Что это такое?» Отвечают: «Солнце». Спрашиваю: «Разве солнце – черное?» Отвечают: «Нет. Это художник так нарисовал, чтобы не догадались». Новое солнце, значит, ищут. И пошло несколько школ – «модернисты», «реалисты», «реало-декаденты», «модерно-реалисты», «реалисто-гимназисты» и прочее такое.

Встает Варвара Кирилловна:

– И ничего не найдут до тех пор, пока бабам правое не дадите.

Раскраснелась вся, воспламенилась, кричит:

– Ходу нам не даете. Из судов гоните, из жизни гоните. Вам баба только на предмет рожания нужна. Нет на это моего согласия.

Смотрю я на них и любуюсь. Когда спор стих, все поникли головами.

– Эх, неграмотные мы, – говорит грустно Егор Досекин. – Вот горе наше. Читать, писать не умеем.

Все смотрят на меня.

– Научил бы ты нас читать! – с укоризной обращается ко мне Варвара Кирилловна. – А то темные мы без грамоты-то.

Душа прыгает во мне от радости. Просыпается, просыпается деревня!..

III

Однако, несмотря на строгую конспиративность, нас накрыли.

Однажды прибежал Егор Досекин и кричит:

– Солдаты и жандармы приехали!

Сейчас же передал ему в полную собственность книги и Варвару Кирилловну и бросился бежать.

Но побежал не туда куда следует. Нужно было бежать от солдат, а я побежал на них. Меня поймали и представили полковнику. Спрашивает:

– Ты – Егор Петрович?

Думаю: «Дай отопрусь. Назовусь чужим именем». Твердо отвечаю:

– Нет, я не Егор Петрович. Я – американский миллиардер Морган.

Сначала было поверил и попросил два миллиона взаймы. Но увидев, что у меня такой суммы нет, усумнился и приказал меня арестовать и вместе с моим товарищем Гнедым отвести в город.

Пять конвойных с винтовками и шашками повели нас в город.

Мы идем. Конвойные сердятся и со скуки бьют нас прикладами.

С праздником, великий русский народ!..

С. ЮШКЕВИЧ

КОРОЛЬ

Таки да пьеса в четырех действиях

НУ, ПЕРВОЕ ДЕЙСТВИЕ

Столовая в доме Гроссмана. Но что значит столовая? Четыре окна на балкон! На один балкон четыре окна!.. А мебель? Это да, мебель! Дубовый стол из дуба. Дубовые стулья тоже из дуба. А буфет? Это уже буфет! Ротшильд, а не буфет! На диване сидят Этель с женой. В окно завистливо смотрит море.