В. Хлебников и символизм

Следы ученичества раннего В. Хлебникова у символистов достаточно очевидны. Некоторые из них обозначены самим поэтом в текстах. Например, посвящение «В. И.» (Вячеславу Иванову) в поэме «Зверинец», опубликованной в первом выпуске «Садка судей» (СПб., 1910); ритмизованная прозаическая строфа «Где косматовласый «Иванов» вскакивает и бьет лапой в железо, когда сторож называет его «товарищ»» ¹ ; посвящение М. Кузмину стихотворения «Вам» (написано в 1909 году, опубликовано позже – в 1922-м) – в стихотворении обыгрываются названия известных кузминских произведений. Другие символистские «меты» легко угадываемы: например, стихотворение 1908 года «Жарбог! Жарбог!..», восходящее к Вяч. Иванову² (к его одноименному стихотворению). Хлебников достаточно традиционно для поэтического поколения конца 1900-х – начала 1910-х годов входил в литературу: «башня» Вяч. Иванова, журнал «Аполлон», ученичество у М. Кузмина.

Реальные связи Хлебникова с петербургскими символистами обозначены в комментарии Н. Харджиева к черновикам поэмы «Передо мной варился вар…» и «Карамора N 2-й». Как писал исследователь, «»Передо мной варился вар» представляет собой своеобразное «протокольное» описание «среды» у Вяч. Иванова». Харджиев отмечает следующие факты. «По приезде в Петербург Хлебников стал постоянным посетителем «башни» В. Иванова, где… собиралась… «Академия стиха»». Здесь он мог видеть И. Анненского, А. Блока, М. Кузмина, В. Брюсова и др. Однако «связь Хлебникова с поэтами «Аполлона» была кратковременной (октябрь – декабрь 1909 г.)… Вещь Хлебникова (вероятно, «Зверинец») в февральском N «Аполлона» напечатана не была… Окончательный разрыв Хлебникова с «Академией стиха» произошел в феврале 1910 г.» ³.

Взаимоотношения Хлебникова с символизмом можно охарактеризовать с помощью суждений о футуризме Б. Лившица. В «Полутораглазом стрельце» рассказывается о том, как он впервые прочел Давиду Бур люку стихи Рембо. Бурлюк тут же стал сочинять свои стихи под Рембо. «Трудно было признать эти рифмованные вирши стихами. Бесформенное месиво, жидкая каша, в которой нерастворенными частицами плавали до неузнаваемости искаженные обломки образов Рембо… Давид жонглировал перед Рембо осколками его собственных стихов», – характеризовал бурлюковские стихи Лившиц.

Он определил это как «тотемизм» : «Бурлюк на моих глазах пожирал своего бога, свой минутный кумир» ⁴. По отношению к Хлебникову понятие «тотемизм», вероятно, допустимо интерпретировать и в русле фрейдизма. Следует отметить, что фрейдистский подход к осмыслению футуризма тоже предложен Б. Лившицем: воссоздавая свое знакомство с Д. Бурлюком, он пишет, например, о «метафизическом отцовстве», от которого ведет мостик к своеобразному – литературному – эдипову комплексу у футуристов, где в роли отца – русский символизм⁵. Самый непохожий, казалось бы, на символистов, не принимаемый и не понимаемый символистами (даже Брюсов, долгое время в высшей степени терпимо относившийся к футуризму и признававший его «оздоровляющую» роль, оговаривал: «…если он (футуризм. – О. К.) не останется в руках В. Хлебникова, А. Крученых, В. Гнедова и им подобных» ⁶ ), Хлебников в своих литературных устремлениях доводил во многих случаях до конечного воплощения литературную программу символизма – ив первую очередь так называемых московских «старших символистов» с Бальмонтом и Брюсовым во главе.

Отношение Хлебникова к символизму, как и у других поэтов – его современников, знает два этапа. Остановимся на первом, крайней границей которого могут быть 1910 – 1911 годы. Вспоминая даже о 1912 годе, Лившиц писал: «Но весною все карты были еще спутаны. Завтрашние враги мирно уживались бок о бок: я, например, и после основания «Гилей» продолжал числиться сотрудником «Аполлона» и посылал Маковскому стихи, вошедшие осенью в «Пощечину общественному вкусу», а Николай Бурлюк собирался вступить в гумилевский «Цех поэтов»…» ⁷.

Правда, иным – по сравнению с Б. Лившицем – было положение в символистской по преимуществу печати В. Хлебникова: Лившиц печатался в «Аполлоне», а Хлебников, несмотря на близость к влиятельным в «Аполлоне» Вяч. Иванову (на первых порах) и С. Городецкому, в «Аполлоне» не публиковался⁸. Лившиц справедливо считал, что «беззаконной кометой вошел в его (Хлебникова. – О. К.) биографию и футуризм, который он, не перенося иностранных слов, окрестил будетлянством».

Далее Лившиц предупреждает: «Это надо твердо запомнить тем, кто, вопреки фактам, пытается втиснуть хлебниковское творчество в рамки литературного течения, просуществовавшего только пять лет» ⁹. И действительно: большой поэт всегда больше и шире литературной школы. Отступление в сторону от темы «Хлебников и символизм» обусловлено необходимостью специально оговорить, что обозначение этой темы не означает отторжения фигуры Хлебникова от футуризма и перекрашивания его в «символиста». Символизм ко времени литературного становления Хлебникова был господствующим поэтическим стилем, по многим параметрам своим совпадающим со стилем эпохи. (Нелишне напомнить еще одно наставление Б. Лившица: до брюсовской статьи о футуризме в «Русской мысли» в 1913 году «гилейцы» употребляли слово «футуризм» лишь в виде бранной клички¹⁰.)

Этот господствующий поэтический стиль стал основой, на которой формировался ранний Хлебников, и в борьбе с которым позднее вырос зрелый поэт. Если в детском стихотворении 1897 года «Птичка в клетке», не публиковавшемся при жизни поэта, еще трудно говорить о «своем» и «чужом» (в нем от будущего Хлебникова только гениальная «детскость» и сознательная эстетика «примитивизма»), то в произведениях 1905 – 1914 годов, многие из которых были опубликованы лишь позднее, в «футуристический» период, и несут на себе отпечаток футуристической рамы, футуристического контекста, взаимопроникновение заимствований и влияний с собственными исканиями определяет их стиль.

Соединение «своего» и «чужого» проявляется в четверостишии 1908 года¹¹ :

И я свирел в свою свирель,

И мир хотел в свою хотель.

Мне послушные свивались звезды в плавный кружеток.

Я свирел в свою свирель, выполняя мира рок¹².

(Здесь и далее в стихах и цитатах подчеркнуто мною. – О. К.) В первом стихе ощутима перекличка с Пушкиным, интерес к которому был заново возрожден в начале XX века символистами (Брюсов). Хлебников обращается к мотивам пушкинской «Музы» (1821), но при всей своей любви к архаике избегает устаревшей романтической лексики (ср. у Пушкина – «цевница», «персты»), оставляя лишь пушкинскую «свирель», побывавшую к моменту создания хлебниковского стихотворения в руках Вяч. Иванова:

И из-за гор звучал отзывный глас:

«Природа – символ, как сей рог. Она

Звучит для отзвука; и отзвук – бог.

Блажен, кто слышит песнь и слышит отзвук».

(«Альпийский рог», 1902.)

Однако Хлебников, в отличие от гармонии Пушкина («святое очарованье») и устремления к гармонии Вяч. Иванова, предельно трагичен. Последний стих его четверостишия, оканчивающийся на «рок», как бы невольно вступает в диалог с рифмами Вяч. Иванова: «рог» (внутренняя рифма в стихе) и «бог» – и обозначает неверие в мировую гармонию.

Устойчивый поэтический знак «звезды», занявший особое место в символическом, словаре, несет на себе и брюсовскую «мету»:

Звездное небо бесстрастное,

Мир в голубой тишине;

Тайна во взоре неясная,

Тайна, невнятная мне.

(«Звездное небо бесстрастное…», 1893.)

Звездное небо плывет надо мной.

Чистым сияньем сверкают планеты.

В небе холодном мерцанье планет,

В небе порядок кругов и движений…

(«Астролог», 1899.)

Однако «звезды» Хлебникова иные, чем у Брюсова в «Астрологе». И субъективированный герой (астролог) Брюсова, и лирический герой Хлебникова читают «язык звезд». В обоих стихотворениях – движение звезд. Но у Хлебникова оно послушно лирическому герою. И Хлебников деформирует устоявшуюся поэтическую лексику: взятые Брюсовым из привычного поэтического языка «круги» звезд и планет трансформируются в «кружеток», созданный по устоявшемуся в русском языке образованию неологизмов с помощью слияния двух корней: «круг» (с чередованием «г» и «ж») и «ток». В. Даль зафиксировал в своем словаре многозначное существительное «ток» (в значении «поток», «ток электричества», «ток мыслей»), у Тютчева есть «ток подземных вод», однако Хлебников впервые употребил слово «ток» в значении движения по кругу¹³, а не от чего-то к чему-то.

Неологизм «кружеток» предвосхищен в стихах первом и втором двумя другими: «свирел» и «хотель». Хлебников перемещает один графический знак («ь») с одного слова на другое, и аграмматические пары: «свирел» – «свирель»; «хотел» – «хотель» – позволяют поэту в изображении трагического, как бы исчерпанном в смысле новизны, найти иное звучание. Хлебников усиливает суггестивное начало с помощью излюбленного символистского приема – повтора аграмматической пары «свирел» – «свирель». Создав таким образом новый глагол («свирел») и новое существительное («хотель»), Хлебников зримо – на уровне языка – вышел к символистской теме существования параллельных миров (тема «я и мир»), примыкающей к более глобальной идее «двоемирия». Но решил эту тему не в символистском ключе, а по-иному.

В других стихах раннего периода, отобранных для публикации в альманахах, и первых сборниках, которые призваны были утвердить футуризм в России, взаимопроникновение «чужого» и «своего» тоже ощутимо. Правда, для отбора к печатанию предпочтение отдавалось произведениям, в которых было меньше символистского «академизма». Не случайно, например, для книги «Требник троих» (М., 1913) в эпоху начавшегося футуристического штурма из стихотворения «Немь лукает луком немным…» были отобраны только первые четыре строки, в которых языковое экспериментаторство подчеркивало спор с символизмом:

Немь лукает луком немным

В закричальности зари.

Ночь роняет душам темным

Кличи старые «Гори!»

В первом стихе Хлебников, как и в стихотворении «И я свирел в свою свирель…», создает на основе деформации привычных поэтических слов неологизмы («немь», «немным«). В. П. Григорьев и А. Е. Парнис (со ссылкой на Б. А. Ларина) указывают на этимологическую связь этих словообразований со словами «немцы» и «немецкое»¹⁴ (в значении «немой», «говорить немо»¹⁵ ). Однако неологизм «немь» связан с иным значением – «темь». (В стихе третьем Хлебников указывает на этимологическую связь с «темным».) Хлебников осуществляет графический сдвиг на основе аграмматического подхода: «т» заменяется на «н». И в результате; неологизм несет на себе сразу два значения: 1) «немой» и 2) «темь». Само же слово образовано по устойчивому словообразовательному типу («сень», «лень»)¹⁶. Семантика «темноты» включает в себя следующие «множители»: неосвещенный, не пропускающий света, сумерки, тьма, несветлый, хмурый, мутный, мрачный, ночь, черный¹⁷. В хлебниковском контексте слово «немь» наполняется многими семантическими значениями слова «темнота», «темь». В том числе – мрак. Не случайно Даль подчеркивает следующее значение слова «темь»: «Тьма кромешная, преисподняя, ад»¹⁸. А значения слов «темь», «темный» и «немой» взаимопроникают друг в друга, характеризуя «немь» как космос, мрак.

Так, избегая стертой «адской» символики, Хлебников подключался к устойчивой общепоэтической и символистской теме. Неясен вопрос со словом «лукать». У Даля зафиксировано слово «лукать», «лукнуть» (спускать с лука, кидать изруч, метать, бросать, швырять). Можно допустить, однако, что Хлебников независимо от Даля «нащупал» это слово.

Наконец, в разбираемом произведении Хлебников впервые употребил способ словообразования с помощью префиксов и суффиксов и перевода слова из одной грамматической категории в иную: имеется в виду «закричальность» из стиха второго. На этом будет построено знаменитое «Заклятие смехом» (1908 – 1909). Для Хлебникова непривычное словообразование «закричальность» необходимо было, вероятно, для того, чтобы дистанцироваться от хрестоматийно символистской «небесной» тематики с вечными символистскими «зорями»^## См. замечание Б. Лившица в связи с Хлебниковым о Дале: «Весь Даль с его бесчисленными речениями крохотным островком всплыл среди бушующей стихии…

1. Здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, тексты Хлебникова цит. по: Велимир Хлебников, Творения. Общая редакция и вступ. статья М. Я. Полякова. Сост., подгот. текста и коммент. В. П. Григорьева и А. Е. Парниса, М., 1986.[↩]
2. См. стихотворение 1909 года Вяч. Иванова «Подстерегателю», где обозначено «ученичество» Хлебникова («…робкий мой подстерегатель,/ Лазутчик милый!..», «…совопросник, соглядатай/Ловец, промысливший улов…»).[↩]
3. Н. Харджиев, Комментарий к поэмам и стихам. – В кн.: Велимир Хлебников, Неизданные произведения. Поэмы и стихи. Ред. и коммент. Н. Харджиева. Проза. Ред. и коммент. Т. Грица, М., 1940, с. 418 – 419. См. там же письма Хлебникова к Вяч. Иванову.[↩]
4. Б. Лившиц, Полутораглазый стрелец. Воспоминания. Вступ. статья М. Гаспарова. Подгот. текста, послесловие, примеч. А. Парниса, М., 1991, с. 33. Как пишет далее Лившиц, «Пикассо постигнет участь Рембо» (с. 36). Речь идет о фотографии с картины Пикассо, которую показал во время той же поездки в поезде Лившиц Давиду и Владимиру Бурлюкам и которая оказала влияние на художников.[↩]
5. Ср. указание на «фрейдизм» Хлебникова: «В поисках «звездного языка» Хлебников (но не Крученых) в известной мере предвосхитил современные эксперименты по выявлению того «подъязыка», который соответствовал бы подсознанию… сохранившаяся среди рукописей поэта статья «Ответ Фрейду» имеет прямое отношение к экспериментальной филологии,..». – В. П. Григорьев, Грамматика идиостиля. В. Хлебников, М., 1983, с. 26.[↩]
6. Валерий Брюсов, Среди стихов. 1894 – 1924. Манифесты. Статьи. Рецензии, М., 1990, с. 412.[↩]
7. Б. Лившиц, Полутораглазый стрелец, с. 73.[↩]
8. А. Е. Парнис указал на знаменательное в этом отношении письмо Е. Гуро от 10 октября 1909 года: «Вяч. Иванов его хвалил, но пока никуда не пристроил» (см.: А. Е. Парнис, Вячеслав Иванов и Хлебников К проблеме диалога и о ницшевском подтексте «Зверинца». – «De Visu», 1992, N 0, с. 43.[↩]
9. Б. Лившиц, Полутораглазый стрелец, с. 110.[↩]
10. См.: Б. Лившиц, Полутораглазый стрелец, с. 121.^[↩]
11. Опубликовано в книге ранней (1906 – 1908) лирики В. Хлебникова «Творения» (М. [Херсон], изд. «Первого журнала русских футуристов», 1914).^[↩]
12. Поэтические тексты цит по: Велимир Хлебников, Неизданные произведения; Велимир Хлебников, Творения.^[↩]
13. В хлебниковском словаре В. Григорьева слова «кружеток» нет (В. П. Григорьев, Грамматика идиостиля). Оно указано лишь в кн.: Наталья Перцова, Словарь неологизмов Велимира Хлебникова, [Б. м.], 1995, с. 189.^[↩]
14. Велимир Хлебников, Творения, 1986, с. 659^[↩]
15. См.: Макс Фасмер, Этимологический словарь русского языка в 4-х томах, изд. 2-е, т. III, М., 1987, с. 62.^[↩]
16. Ср. у А. Вознесенского: «воскресень».^[↩]
17. См.: «Русский семантический словарь. Опыт автоматического построения тезауруса: от понятия к слову», М., 1982, с. 488.^[↩]
18. О  неологизмах у Хлебникова см.: Н. Харджиев, Маяковский и Хлебников;. – В кн.: Н. Харджиев, В. Тренин, Поэтическая культура Маяковского, М., 1970, с. 97 – 105; В. Гофман, Язык литературы, Л., 1936; В. П. Григорьев, Грамматика идиостиля. См. также работы В. П. Григорьева и других авторов (в том числе Г. О. Винокура, Ю. И. Тынянова, Р. Якобсона) в списке литературы, приложенном к этой книге (с. 203 – 212).^[↩]