История двух писем

За последние три десятилетия у меня накопилось довольно много писем от литераторов и деятелей искусств. Это – разные письма, и написаны они были по разным поводам. Здесь и деловые записки, и размышления об искусстве. Здесь письма товарищей, уже ушедших от нас, и тех, кто сегодня продолжает работать в литературе.

Перечитывая сегодня эти письма, я решил рассказать историю двух из них: небольшого послания Корнея Ивановича Чуковского, написанного им незадолго до смерти, в день своего 85-летия, и шутливого письма Михаила Шолохова, которое он вручил мне подле совместной работы в Вешенской в сентябре 1955 года.

С Корнеем Ивановичем Чуковским мы познакомились летом 1953 года в Сокольнической инфекционной больнице, куда я попал сразу же после трудной командировки в Туркмению.

Первые недели я тяжело болел и не выходил из палаты, а когда почувствовал себя лучше и стал «ходячим», врач предложил мне поселиться вместе с К. Чуковским, который уже более двух месяцев изнывал в одиночестве.

Я, разумеется, с удовольствием согласился. Не могу, однако, сказать, чтобы мое появление было встречено Корнеем Ивановичем с радостью.

По всей вероятности, он заподозрил во мне некоего соглядатая, приставленного к нему для уловления крамольных мыслей. Это подозрение переросло в настоящую тревогу и смятение, после того как нам принесли почту – журналы и газеты.

Перелистывая новый журнал, Корней Иванович весьма неодобрительно отозвался о сочинении некоего литератора. Я поддержал его ворчливое замечание репликой: «Ну, разумеется, ведь известно, что каждый писатель по-своему сумасшедший и надо только определить, на какой «салтык» он помешан».

Реакция Корнея Ивановича на эту мою реплику была молниеносной. Он вскочил на колени, подмял под себя подушку и уставился на меня с недоумением и тревогой.

Что это – невероятное совпадение или явный подвох? Откуда может знать этот молодой человек фразу, которой открывался нашумевший в свое время сборник статей Чуковского «От Чехова до наших дней», выпущенный в 1908 году и содержавший наряду с тонкими и меткими замечаниями о современной литературе декаданса много полемически-запальчивых размышлений о Горьком и эскапад на литературные темы в духе понедельничной (выходившей по понедельникам и отличавшейся особой резвостью) прессы?

Все это показалось Корнею Ивановичу загадочным, и его настороженное отношение к соседу сильно возросло.

Между тем ничего загадочного тут не было. Дело в том, что незадолго до этого я защитил диссертацию о Воровском. Изучая выступления критика-марксиста против литературного распада и декаданса, я штудировал всю имеющую к этому отношение литературу и журналистику, в том числе и названную книгу Чуковского.

И моя молодая память хранила многие хлесткие фразы.

Корней Иванович знать этого, разумеется, не мог, и отношения напряженной настороженности сохранялись более суток.

Только с появлением моего старого ифлийского товарища Зиновия Паперного, зашедшего навестить Корнея Ивановича, обстановка несколько разрядилась. Паперному удалось убедить Корнея Ивановича, что я не «агент» и не «улавливатель душ», а моя осведомленность в литературных делах начала века объясняется работой над диссертацией.

В условиях мирного сосуществования нашлись и сильно сблизившие нас литературные темы.

Я родился и вырос в Ярославле, в детстве часто бывал в Карабихе и Грешневе. С тех детских лет преданно любил Некрасова. Многое знал на память. А Корней Иванович работал в те годы над книгой о мастерстве Некрасова, и его кровать, да и вся «окружающая территория» была завалена рукописью и версткой этой книги.

Мы читали друг другу запавшие в сердце стихи любимого поэта. Много и увлеченно рассказывал Корней Иванович о новых некрасовских материалах, которые в течение десятилетий ему удалось разыскать.

Нудное больничное существование скоро превратилось для меня в настоящий праздник. Так, «на Некрасове», и начались наши добрые отношения с Корнеем Ивановичем, продолжавшиеся многие годы.

Помню, как глубоко и радостно переживал он присуждение Ленинской премии за монографию «Мастерство Некрасова».

Когда эта книга была выдвинута на Ленинскую премию, обнаружилось немало недовольных, сочинялись письма, порой весьма обидные и оскорбительные для Чуковского. Люди, привыкшие жить старыми взглядами и представлениями, приходили в ярость от самого факта выдвижения на Ленинскую премию человека непростой судьбы, путь которого и в жизни, и в литературе не был прямым.

В ожесточенных спорах приходилось доказывать, что присуждение Ленинской премии Чуковскому – факт в высшей степени отрадный, свидетельство торжества социалистической идеологии, привлекающей на свою сторону и людей далеких взглядов. Такова была судьба Корнея Ивановича Чуковского, начинавшего свою творческую деятельность в лоне декадентской беллетристики и ставшего выдающимся мастером социалистической культуры. Он создал книгу, во многих отношениях образцовую.

После долгих дискуссий восторжествовала точка зрения в пользу Чуковского, и он получил в 1962 году Ленинскую премию за работу «Мастерство Некрасова», что вдохновило и воодушевило его на долгие годы.