Источник «Повести о капитане Копейкине» в поэме Н. В. Гоголя «Мертвые души»

«Велико достоинство художественного произведения, когда оно может ускользать от всякого одностороннего взгляда» ¹, – писал А. Герцен о «Мертвых душах».

Появление совершенно новой гоголевской прозы, когда в России еще не утихли споры между классицистами и романтиками, было ярким, заметным явлением. В 1847 году Белинский писал: «…Гоголю не было образца, не было предшественников ни в русской, ни в иностранных литературах. Все теории, все предания литературные были против него, потому что он был против них… От этого он и показался для многих как бы извне вошедшим в русскую литературу, тогда как на самом деле он был ее необходимым явлением, требовавшимся всем предшествовавшим ее развитием» ². Однако другие современники Гоголя и среди них Герцен, С. Шевырев и К. Аксаков первыми отметили влияние на его творчество произведений таких великих писателей, как Гомер, Данте, Ариосто, Шекспир. Это в основном касалось использования Гоголем развернутых сравнений, образного и эмоционального строя картин помещичьего и крестьянского быта, а также эпической полноты охвата всех сторон жизни России.

Вопрос о предшественниках – вопрос немаловажный, особенно в отношении такого оригинального, самобытного и труднообъяснимого писателя, как Гоголь. Обнаруживая в произведениях Гоголя элементы, уже введенные в литературу предшественниками, нам легче осознать важность собственного новаторства Гоголя, помня, что даже своеобразное сочетание уже ранее использованных приемов тоже является новаторством, позволяя взглянуть с новой стороны, в другом ракурсе на явления жизни и познать то, что не было заметно раньше.

Поддерживая точку зрения Белинского об исключительном значении Гоголя как основоположника новой «натуральной школы» Чернышевский в 1855 году в своей первой статье из цикла «Очерков гоголевского периода русской литературы» считал уже общепризнанной истиной происхождение истоков этого критического направления от творчества Кашемира, Сумарокова, Фонвизина, Крылова, Грибоедова. Однако несмотря на прошедшие более ста лет до сих пор не все связи объяснены и прослежены. Особый интерес в этом отношении представляет вставная новелла в поэме «Мертвые души» – «Повесть о капитане Копейкине», которую сам Гоголь считал лучшим местом в поэме и которая часто привлекала внимание критиков своей смелостью и особенностями художественного языка, да и цензура не обходила вниманием.

Некоторые исследователи считают, что в «Повести…» он добился наибольшего обобщения царившего во всей России беззакония. Другие указывают на почти открытое предупреждение о возмездии, страх которого ломает и увечит души чиновников и помещиков. Таким образом, полагают они, «Повесть…» становится ключом ко всей поэме.

Введение Гоголем в «Повесть…» героя-инвалида Отечественной войны 1812 года, которому «оторвало руку и ногу… под Красным ли или под Лейпцигом» (то есть при решающих судьбы России и Европы боях), резко усиливало трагизм ситуации, когда офицер, дворянин, не имея средств к существованию, вынужден был выпрашивать их у власть имущих. Повествование в поэме ведется от лица почтмейстера Ивана Андреевича. Вот как он рассказывает о Копейкине:

«И на деревяшке своей, можете вообразить, отправился к своему начальнику, к вельможе. Расспросил квартиру. «Вон», – говорят, указав ему дом на Дворцовой набережной. Избенка, понимаете, мужичья: стеклушки в окнах, можете себе представить, полуторасаженные зеркала, так что вазы и все, что там ни есть в комнатах, кажутся как бы внаруже… Один швейцар уже смотрит генералиссимусом: вызолоченная булава, графская физиогномия, как откормленный жирный мопс…

Копейкин мой встащился кое-как с своей деревяшкой в приемную, прижался там в уголку себе… Ждет мой Копейкин часа четыре… А в приемной уж народу, как бобов на тарелке. Все это не то, что наш брат холоп, все четвертого или пятого класса, полковники, а кое-где и толстый макарон блестит на эполете – генералитет, словом, такой. Вдруг в комнате, понимаете, пронеслась чуть заметная суета… тишина настала страшная. Вельможа входит. Ну… можете представить себе: государственный человек! В лице, так сказать… ну, сообразно с званием, понимаете… такое и выражение…

1. А. И. Герцен, Собр. соч. в 30-ти томах, т. 2, М., 1954, с. 220.[↩]
2. В. Г. Белинский, Полн. собр. соч. в 13-ти томах, т. 10, М., 1956, с. 293.[↩]