Искусство ленинской публицистики

К. В. Наумов, Литературное мастерство Ленина-публициста. Очерки и исследования, Изд. Львовского университета, 1970, 176 стр.

Искусство ленинской публицистики привлекает все более пристальное и углубленное внимание исследователей литературы. Тому свидетельство – вышедшие в последнее время крупные работы А. Цейтлина, Я. Эльсберга, А. Западова¹. К этим работам примыкает и рецензируемая книга К. Наумова.

Опираясь на достижения предшественников, автор ее ставит своей целью «рассмотреть те стороны и грани литературного мастерства Ленина-публициста, которые не получили до сего времени достаточного освещения в литературе» (стр. 13). Он анализирует широко используемые Лениным приемы аллегории и публицистической карикатуры, сатирические прозвища и клички, выясняет место и функции образа-картины, иронии и сарказма, исследует особенности юмора и эзоповского языка в ленинской публицистике.

Одна из главных мыслей книги состоит в том, что «публицистика Ленина имеет не только познавательное, но и эстетическое значение» (стр. 13). Автор не отождествляет публицистику с художественной литературой, подчеркивая, что публицистический образ не равнозначен образу художественному. Но при этом он не ограничивает образность ленинских произведений функцией иллюстративной, справедливо полагая, что она служит одним из средств раскрытия понятий и абстракций, общественных явлений и процессов, а потому не просто иллюстрирует, но художественно конкретизирует их: научно-логическое познание дополняется познанием образным.

Такое понимание определило подход исследователя к анализу конкретных особенностей языка и стиля Ленина-публициста. Это видно, например, в очерке, посвященном аллегории – одному из самых разнообразных и художественно действенных средств ленинской публицистики.

К. Наумов выясняет ошибочность мнения, согласно которому аллегория служила Ленину исключительно средством эзоповского языка, а потому употреблялась им будто бы лишь в дореволюционных подцензурных произведениях. На самом деле, показывает автор, аллегория широко использовалась Лениным и как средство эзоповского иносказания, и как прием картинного изображения, причем использовалась и в дореволюционные годы, и в советское время. Обращение Ленина к политической аллегории нередко объяснялось отнюдь не цензурными условиями, принуждавшими к иносказательной речи, а «стремлением к наглядности, к воздействию на читателя не только с помощью логических рассуждений, но и посредством эмоционально-образной картины» (стр. 29).

Особое качество ленинских аллегорий К. Наумов видит в том, что они «часто сочетают в себе разоблачение старого с утверждением нового, обличительную сатиру с революционной романтикой» (стр. 42). И не случайно аллегорические образы огня, искр, пламени, пожара, факела, светильника, широко распространенные в ленинской публицистике, вошли в советскую литературу с первых же дней Октября.

На протяжении всей книги автор проводит мысль о том, что ленинская публицистика впитала в себя лучшие достижения мастеров политической речи и художественной литературы. Он выясняет, как живо воспринимал и творчески развивал Ленин многие приемы публицистической патетики и сатиры, утвердившиеся в произведениях основоположников марксизма, русских революционно-демократических публицистов и художников.

Большое место в работе К. Наумова уделено юмористическим и сатирическим средствам и приемам ленинской публицистики.

Свежи, интересны страницы, посвященные публицистической карикатуре, ее образной специфике и идейно-политической нацеленности. В книге выясняется, что словесная карикатура строится Лениным подобно живописному рисунку – по принципу «задержанного мгновения», с намеренно резким преувеличением отдельных элементов изображения, даже с гротескным выделением характеризующих деталей. Такая публицистическая карикатура позволяет представить объекты окарикатуривания не просто смешными, но и несостоятельными по сути – и тем самым беспощадно развенчать их. Не удивительно, что «из всех оттенков смеха в ленинских карикатурах громче всего звучит смех саркастический, пренебрежительный и уничтожающий» (стр. 63).

Литературовед устанавливает: полемическое развенчание идейных противников в ленинской публицистике достигалось – в стилистическом плане – очень разнообразными средствами: от смешения различных речевых стилей, подчеркивания явного несоответствия формы речи ее содержанию до каламбурного использования фразеологизмов, обыгрывания названий буржуазных партий, политических групп, фракций, газет и т. д. Но во всех случаях достигалась и словесно-образная выразительность («Ленин свободно оперировал заключенными в слове возможностями, богатством смысловых оттенков, многозначностью слова» – стр. 118), и идейная острота.

Подробно рассматриваются в работе приемы, с помощью которых Ленин передавал самые многообразные иронические интонации: выделение отдельных слов и словосочетаний курсивом, кавычками, многоточием; иронические вопросы и восклицания; «уточнения» в скобках и подстрочные «примечания»; преувеличенно вежливый тон при явном иронизировании над противником; нарочито выражаемые сожаление или благодарность; «похвала» или «защита» оппонента, которая оборачивалась насмешкой над ним; умышленные обмолвки, случайные «оговорки» и сопровождающие их «поправки».

Особо останавливается исследователь на сатирически заостренных ленинских неологизмах – типа «пустоболтунство», «судоговорение», «кадетофилы», «кадетоподобные», «распренаивластное», «возбудировать», «хвостизм», «глупизм», «шарлатанизм». Он уместно замечает, в частности: «Глупизм», «шарлатанизм» и т. п. – это не просто глупость и шарлатанство, это глупость и шарлатанство, надевшие на себя личину глубокомыслия и добропорядочности, жонглирующие словесными вывертами и фальшивыми аргументами» (стр. 140).

Анализируется в работе К. Наумова и такой эффективный сатирический прием, как публицистическая пародия. Исследователь выясняет, что, прибегая к ней, Ленин доводил «до абсурда, до логического завершения вычурный, вымученный, оглушающий и отупляющий читателя язык публицистов, не имевших ясных ответов на жизненно важные вопросы и в связи с этим прибегавших к напыщенному фразерству» (стр. 149). Так, в памфлете «Герои «оговорочки» пародируются пустозвонные «декламации» меньшевика М. Неведомского о Л. Толстом; а в статье «Принципиальные вопросы избирательной кампании», назвав писания ликвидаторов «разгулом «…тартареновской фразы», Ленин подвергает блестящему пародированию самый стиль этой «фразы».

Можно было бы привести немало других интересных и точных, «выверенных» наблюдений и мыслей, содержащихся в работе К. Наумова.

Однако не все положения, формулировки и выводы этой книги можно принять безоговорочно; есть в ней и неточности, и недочеты, и пробелы.

Хорошо, например, что исследователь обращает внимание на разнообразные, «тончайшие оттенки юмора», но нельзя согласиться с ним, когда он при этом неправомерно широко раздвигает границы юмора, включая в него и тот «грозный» смех (стр. 103), который, конечно же, является не юмором, а сатирой.

А с другой стороны, только рамками сатиры литературовед ограничивает иронию, утверждая: «Иронический смех – смех обличительный, беспощадный, рассчитанный на то, чтобы разоблачить и унизить противника» (стр. 125). Нужно ли доказывать, что ирония далеко не всегда имеет характер сатирический, выступает как средство обличения, развенчания и унижения, – она часто бывает и добродушной, и дружеской, и печальной, и ласковой.

В этой связи оказывается не случайным, что К. Наумов не проводит разграничения иронии и сарказма, не отделяет при анализе одну от другого и тем самым, по сути, смешивает их. А различать их необходимо. Ирония – троп поэтической речи, в котором «играет» не прямое, а переносное, точнее, противоположное прямому, отрицающее его значение слова. Сарказм же лишен качества иносказательности, это прямое выражение – через прямое, а не переносное значение слов – возмущения, негодования, гнева, ненависти, презрения, высказанное с «горечью и злостью». Напоминать об этом приходится, и напоминать не одному, а многим литературоведам, которые почему-то очень часто ставят иронию и сарказм в один образно-словесный ряд…

Думается также, что автору книги – с целью полноты исследования – надо было проанализировать не только языково-стилистические, но и жанровые средства ленинской публицистики, выясняя при этом специфические отличия – именно в жанрово-стилистическом плане – статей Ленина от его речей, книг от заметок^— и тезисов, научно-исследовательских трудов от агитационно-пропагандистских работ и т. д.

Полноте освещения выдвинутой К. Наумовым проблемы, несомненно, способствовало бы, если бы он, тщательно характеризуя разновидности определенных стилистических форм, одновременно рассматривал их историческое движение, живую эволюцию ленинского стиля. Анализируя те или иные художественно-публицистические приемы, ему следовало бы также вникнуть в процесс их становления и развития, изменения, обогащения, а порой и трансформации на различных исторических этапах, в частности раскрыть те новые качества, какие они получили после Октября. Иначе у читателей может создаться впечатление, что стилистические формы в публицистике Ленина определились с самого начала раз и навсегда и оставались до конца неизменными.

Однако это уже разговор о том, чего в работе нет. Важнее же все-таки, как мы и старались показать, то, что в ней есть, новое и интересное. То, что делает книгу К. Наумова нужной и полезной.

г. Ровно

1. См.: А. Цейтлин, Стиль Ленина-публициста, «Наука», М. 1969; Я. Эльсберг, Черты ленинского литературного стиля и наша современность, в сб. «Ленинское наследие и литература XX века», «Художественная литература», М. 1969; А. Западов, Мысль и слово, «Советский писатель», М. 1970.[↩]