№7, 1987/Заметки. Реплики. Отклики

Горестные заметы

Когда постоянно читаешь, обогащаешься все новыми мыслями и наблюдениями, узнаешь неизвестные до сих пор факты, становишься как бы свидетелем многих исторических событий.

Но в то же время встречаешься – и, к сожалению, нередко – с невероятными утверждениями, неточностями и грубыми ошибками. И это неизменно вызывает чувство уныния и досады. Это досадно еще и потому, что, как справедливо заметил французский писатель Роже Кайюа в недавно прочитанной мною повести «Понтий Пилат», «самые неправдоподобные измышления легко находят доверчивого читателя, если сопровождаются фамилиями, датами, точными указаниями места, цифрами». Досадно еще и потому, что эти неправдоподобные измышления имеют склонность путешествовать из одной статьи или книги в другие.

 

1

Без хронологии нет истории, не может быть и истории литературы. Однако мы то и дело сталкиваемся с весьма невнимательным, а порой и пренебрежительным отношением к ней.

Статья Л. Залесской «Десять веков русской литературы» («Книжное обозрение», 25 января 1985 года) посвящена вышедшей в 1983 году в издательстве «Наука» книге «История русской литературы XI – XX веков. Краткий очерк». В числе ее достоинств автор отмечает выделение в самостоятельный раздел литературы 1850-х годов. «Именно тогда, – пишет Л. Залесская, – в литературе формировался творческий облик и появились первые значительные произведения ряда выдающихся писателей, составивших в будущем славу и гордость отечественной литературы, – Островского, Тургенева, Толстого, Аксакова, Тютчева, Фета…» К числу первых значительных произведений Тургенева относятся, надо думать, и «Записки охотника». Но они начали печататься в «Современнике» в январе 1847 года, и подавляющее большинство составивших цикл очерков и рассказов появилось в 40-х, а не в 50-х годах. Что же касается Тютчева и Фета, то приведенные выше слова уже совершенно не соответствуют действительности. Такие перлы Фета, как «Когда мои мечты за гранью прошлых дней…», «К Офелии», «На заре ты ее не буди…», «Я пришел к тебе с приветом…», и немало других опубликованы еще в первой половине 40-х годов. Многие замечательные стихотворения Тютчева: «Весенняя гроза» («Люблю грозу в начале мая…»), «Бессонница», «Осенний вечер» («Есть в светлости осенних вечеров…»), «Цицерон» («Оратор римский говорил…»), «Silentium!» («Молчи, скрывайся и таи…»), «В душном воздуха молчанье…», «О чем ты воешь, ветр ночной…» и другие появились еще в 20 – 30-х годах. Напомню, что свыше двадцати стихотворений Тютчева Пушкин напечатал в своем «Современнике» в 1836 году. Все это было задолго до 50-х годов. Не берусь судить о том, с чем мы в данном случае имеем дело, в чем причина такого опрометчивого суждения: небрежность, спешка или неясное представление о фактах русской литературы.

В статье Л. Агеевой «Жанры перепева и пародии в сатире Д. Д. Минаева» (сборник Кубанского гос. университета «Эстетические взгляды писателей и художественное творчество», Краснодар, 1981, стр. 64) говорится: «Жанр перепева получил широкое развитие и популярность в 60-е годы. К нему обращались Добролюбов («Чернь», «Грустная дума гимназиста»), Некрасов («Колыбельная песня»), В. Курочкин…» Таким образом, «Колыбельная песня» Некрасова отнесена к 60-м годам. Но она впервые появилась в печати в «Петербургском сборнике» еще в 1846 году.

«К середине 50-х годов, – пишет О. Кузнецова о Л. Мее, – им был сделан перевод «Слова о полку Игореве» («Русские поэты 50-х годов XIX в.». – «Филологические науки», 1986, N 6, стр. 69), Но почему же к середине 50-х годов, если уже в 1850 году он был напечатан в журнале «Москвитянин»? Кстати сказать, Мей начал переводить «Слово» еще в лицее, то есть в конце 30-х или начале 40-х годов1.

В сборнике «Стилевые традиции русской реалистической прозы XIX века» (Челябинск, 1983) я прочитал статью Ю. Проскуриной «Стилевые традиции в русской прозе середины XIX века». Судя по этой и некоторым другим работам, ее автор – осведомленный специалист в своей области. Но вот пример того, как тот или иной ход рассуждений без тщательной проверки фактов часто приводит к ошибкам. Говоря о прозе 40 – 50-х годов и ее стремлении изображать обыкновенных людей и повседневную жизнь, Ю. Проскурина замечает: «В это время встречаются литературные спекуляции на культе обыкновенного. Например, желание не отстать «от моды и современности» побуждает Ф. Булгарина издать «Памятные записки титулярного советника Чухина, или Простую историю обыкновенной жизни», а фактически – обывательского прозябания» (стр.7). Однако «Памятные записки» появились не в 50-х и не в 40-х, а в 1835 году и потому попадают совсем не в тот историко-литературный контекст.

Книга Н. Нагорной «Русская демократическая поэзия второй половины XIX века» (Изд. Киевского гос. университета, 1984) – результат серьезного труда – в ней немало интересных сведений и наблюдений. И тем более бросаются в глаза странные промахи по части хронологии. Справедливо считая, что 70 – 80-е годы, хотя многими нитями и связаны с 60-ми, представляют собой самостоятельный период русской демократической поэзии, она часто путает факты, относящиеся к этим двум эпохам. Так, на стр. 6 говоря о демократической лирике 80-х годов, Н. Нагорная рядом с широко известными «Отречемся от старого мира…» П. Лаврова и «Последним прости» Г. Мачтета называет «Requiem» («Не плачьте над трупами павших борцов…») Л. Пальмина, который был напечатан в 1865 году. За год до этого, в 1864 году, появилась и названная здесь же «Рябина» И. Сурикова.

На стр. 40 читаем: «Приобретение эстетического и социологического статуса массовой крестьянской лирикой в 70 – 80-е годы XIX в. не случайно совпало с периодом интенсивного развития фольклористики, этнографии, народознания, когда появились многочисленные сборники – своды русского фольклора, подготовленные А. Н. Афанасьевым, П. Н. Рыбниковым, В И. Далем, П. В. Шейном, Е. В. Барсовым». И опять-таки «Народные русские сказки» А Афанасьева изданы в 1855 – 1864 годах, «Песни, собранные П. Н. Рыбниковым» – в 1861 – 1867 годах, «Пословицы русского народа» В. Даля – в 1861 – 1862 годах. Так что слово «совпало» вряд ли здесь подходит. И еще на стр. 45: «Идеи «Русского слова» и «Современника»… были развиты на новом историческом этапе 70 – 80-х годов XIX в. практиками революционно-народнического движения, фольклористами, народоведами, этнографами, открывшими новую главу в истории бытования «народной» массовой литературы в России, — И. Г. Прыжовым, П. И. Якушкиным, И. А. Худяковым, Д. А. Клеменцем». Но ведь книги Прыжова, Якушкина и Худякова также вышли не в 70 – 80-е, а в 60-е годы.

Наконец, зачем называть Л. Пальмина и П. Шумахера «сатириками нового призыва» (стр. 16), если они начали свою литературную деятельность значительно раньше 70-х годов.

Но вот совсем, как говорят, «из другой оперы»: «В начале 70-х годов… – читаем на стр. 21, – вновь заявляют о себе поэты «чистого искусства», а в следующее десятилетие… их деятельность становится езде более активной. В 80-е годы выходят сборники стихотворений уже известных приверженцев «чистой лирики» А. А. Фета, Л. А. Мея, Я. П. Полонского, Н. Ф. Щербины». Действительно, в 1873 году (а не в 1880-е годы) выходит «Полное собрание сочинений» Щербины, а в 1887 году – «Полное собрание сочинений» Мея. Подчеркиваю – полные собрания сочинений, а не сборники. Но, увы, деятельность их никак не могла быть «еще более активной», потому что Мей умер в 1862, а Щербина – в 1869 году.

С забавным казусом встречаемся мы в книге «Д. Давыдов. Дневник партизанских действий 1812 г. – Н. Дурова. Записки кавалериста-девицы» (Лениздат, 1985). В примечаниях Л. Емельянова имеются краткие справки о ряде генералов – участников Отечественной войны 1812 года. Об одном из них – А. И. Кутайсове – мы с удивлением узнаем, что он умер в 1829 году и вместе с тем погиб в Бородинском сражении (стр. 505)2.

Отмечу еще один странный промах, правда, не в критической или историко-литературной работе. В статье историка Н. Молчанова «Революция на гильотине» («Литературная газета», 9 июля 1986 года) читаем: «В октябре 1985 года широко отмечалось 300-летие Нантского эдикта Людовика XIV, открывшего эпоху преследований сотен тысяч гугенотов». И дальше: «…отмечая в октябре прошлого года 300-летие Нантского эдикта Людовика XIV…». Однако Нантский эдикт был издан не в 1685, а в 1598 году, и не Людовиком XIV, а Генрихом IV. К тому же он не открывал эпоху преследований гугенотов, а, напротив, как указано в «Советской исторической энциклопедии» (т. 9, М., 1966, стлб. 890), «завершил религиозные войны во Франции. Явился мирным договором между гугенотами и правительством» и т. д. К 1685 году относится не Нантский эдикт, а его отмена Людовиком XIV. Разумеется, это описка, но кто знает, скольких читателей такого распространенного издания, как «Литературная газета», она ввела в заблуждение. 

2

Смутные представления о биографии и литературной деятельности людей, о которых пишешь, могут привести иногда, как это отчасти видно из сказанного выше, к неожиданным последствиям.

В сборнике «Панорама искусств» (т. 8, «Советский художник», М, 1985) помещена статья И. Даниловой «Уффици глазами русских второй половины XIX – начала XX века». Несколько страниц (314 – 317) отведено в ней Александру Блоку и его впечатлениям от знаменитого флорентийского музея, от художников эпохи Возрождения и отдельных картин.

При этом И. Данилова говорит о двух посещениях Флоренции Блоком – в 1902 и 1909 годах. «В 1902 году во Флоренцию едет Александр Блок» – так начинается отрывок статьи, посвященный поэту. «Спустя семь лет, в 1909 году, Блок снова приезжает во Флоренцию…». «Возможно, за семь лет, отделявших первый визит Блока во Флоренцию от второго, в ней действительно произошли изменения…» – читаем дальше.

И. Данилова пытается наметить некую эволюцию в оценках и характеристиках Блока. Все это было бы интересно, если бы опиралось на действительные факты, но, как известно, в 1902 году поэт во Флоренции не был, и его первая поездка, о которой пишет И. Данилова, – плод какого-то странного недоразумения; говоря о первой поездке, она цитирует записные книжки не 1902, а 1909 года. Как это могло произойти – непонятно. Тут уже не простая неточность, а ошибка, повлекшая за собою фантастические выводы.

В «Литературной России» (21 марта 1986 года) помещена статья О. Точеного «Брюсовские надписи» – о дарственных надписях на книгах. Об одной из таких дарственных надписей – университетскому товарищу Брюсова, историку литературы и педагогу В. Ф. Саводнику – О. Точеный пишет: «Известность принес ему капитальный труд «Очерки по истории русской литературы XIX века». Саводнику действительно принадлежит ряд серьезных историко-литературных работ, например книга «Чувство природы в поэзии Пушкина, Лермонтова и Тютчева» (1911), комментарии к «Дневнику» Пушкина (1923), но названные О. Точеным «Очерки» – это учебник для средней школы, для своего времени удачный, живо написанный, пользовавшийся большой популярностью, но все же учебник, а не «капитальный труд».

Из статьи В. Бесперстова «Адреса поэта» – о Сергее Есенине в Петрограде-Ленинграде («Ленинградская правда», 28 сентября 1985 года) мы узнаем, что в предреволюционные годы он сблизился с Н. Клюевым и «нередко бывал у него в комнатке на Большой Морской (ныне улица Герцена)… где можно было встретить Николая Заболоцкого, Алексея Чапыгина». Но в эти годы совсем юный Заболоцкий, ученик реального училища, жил в Уржуме; он переехал в Петроград лишь в 1921 году. Очевидно, по оплошности пропущено слово «впоследствии» («где впоследствии можно было встретить»), но читатель, незнакомый с биографией Заболоцкого, таким образом, вводится в заблуждение.

И. Шевцов, автор статьи «Сполохи» – о художнике П. Корине, говоря об «эпидемии модерна», достигшего своего апогея в предреволюционные и первые послереволюционные годы, замечает: «Это было смутное время в искусстве, когда идейный «вождь» одного «нового» направления Осип Брик провозглашал: «Искусство – опиум для народа», а вождь другого «революционного» направления – Леопольд Авербах требовал сбросить классиков с корабля современности» («Наш современник», 1986, N 12, стр. 176).

У более или менее осведомленного человека, естественно, возникает вопрос: какое отношение имел Авербах к пропаганде модернистского искусства, и еще – он ли придумал лозунг «сбросить классиков» и т. д. Если последнее известно И. Шевцову, то с какой целью он утаил это от читателей? Если же он запамятовал, то напомним. В 1913 году вышел сборник футуристов «Пощечина общественному вкусу». Во введении к этому сборнику, подписанном Бурлюком, Крученых, Маяковским и Хлебниковым, читаем: «Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с Парохода современности» (стр. 3). Каждому вольно толковать это заявление по-своему, но факт остается фактом.

Не может не удивлять небрежность, торопливость, с которой пишутся иные статьи или отдельные страницы книг вполне осведомленными и уважаемыми авторами.

И. Панаев вспоминает, что в 1839 году, когда он шел с Белинским по Невскому проспекту, его остановил Булгарин и спросил, кто это с ним. Узнав, что Белинский, Булгарин сказал: «Так это бульдог-то, которого выписали из Москвы, чтобы травить нас?» В связи с этим И. Золотусский в своей книге о Гоголе (М., «Молодая гвардия», 1984, стр. 274) замечает: «Белинский приехал в Петербург не громить Булгарина (тот уже сошел с литературной арены)…» Последнее решительно противоречит тому, что мы о нем знаем. В 40-е годы Булгарин продолжал активно действовать – редактировал вместе с Гречем «Северную пчелу» и систематически помещал там свои статьи и фельетоны, напечатал немало рассказов, повестей и очерков, издал сборники «Комары» и «Очерки русских нравов», обширные воспоминания, травил писателей «натуральной школы» и по-прежнему писал доносы. И потому Белинский нередко откликался на его писания, о чем свидетельствует хотя бы именной указатель к академическому изданию сочинений Белинского. Да и другие литераторы 40-х годов (Например, Некрасов в своих рецензиях и художественных произведениях) вовсе не считали, что Булгарин уже сошел со сцены, и потому по мере возможности боролись со своим литературным и политическим врагом.

На стр. 109 той же книги читаем: «Собственной прозы у «Литературной газеты» не было, она обходилась переводами из Тика, Вальтера Скотта, Поль де Кока, отрывками из повестей и романов Сомова, Яковлева, Байского». В этом перечислении Байский фигурирует как реальное лицо, наряду с Сомовым. Но ведь Байский это тот же Сомов, его псевдоним.

Статья Л. Озерова под несколько претенциозным заглавием «Сказ об Иннокентии Анненском» («Литературная Россия», 17 мая 1985 года) начинается следующим абзацем: «После Тютчева трудно найти другого поэта, который в такой же степени, как он, был бы равнодушен к славе и литературным почестям. Таким наиболее вероятным «другим поэтом» можно назвать Иннокентия Анненского. Каждый – и Тютчев, и Анненский – при жизни увидели изданными только по одной своей книге. Первый не интересовался ею (год издания – 1854), второй свои «Тихие песни» через полустолетье после Тютчева подписал странным и уничижительным псевдонимом «Ник. Т-о» (1904 год)».

Многое здесь вызывает сомнение. Во-первых, кроме «Тихих песен» при жизни Анненского, если даже не считать сборника статей «Книга отражений», вышли отдельными изданиями его стихотворные трагедии «Меланиппа-философ» и «Царь Иксион». А затем Л.

  1. См.: Л. А. Мей, Стихотворения и драмы, Л., 1947, с. 545.[]
  2. Отмечу попутно, что об А. П. Ермолове сказано: «военачальник в наполеоновских (!) войсках». Рассеянность автора примечаний? Несомненно. Но не чрезмерная ли все-таки? А как не обратили на это внимания те лица, через руки которых проходили рукопись и корректура…[]

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №7, 1987

Цитировать

Ямпольский, И. Горестные заметы / И. Ямпольский // Вопросы литературы. - 1987 - №7. - C. 153-169
Копировать