Если бы не категоричность

Некоторые из выступающих, говоря разными словами, сходятся на одном: книгу П. Палиевского надо не обсуждать, а только читать, – так она противостоит всякой линейности, однозначности.

С этим можно согласиться, если забыть, что книга и выступление – разные жанры.

Закон выступления – выяснение согласий и несогласий.

С точки зрения уровня книга статей П. Палиевского исполнена так, как и должна быть исполнена литература. Именно литература: не знаю, критика, проза ли. (Образ, понравившийся Л. Аннинскому: «футбол как маленькая укрощенная война», – что это?) При этом в манере П. Палиевского есть то, чего теперь иногда как воздуха не хватает текущей критике. Книга построена на мыслительных эссенциях, порою – даже слишком густых. А многим нынешним критикам если чего и не хватает, так не блестящих выражений и красивых общих мест, а именно «мыслей и мыслей». А критика требует «мыслей и мыслей» гораздо резче, чем проза. Поэтому книга П. Палиевского в данном отношении – хороший камертон.

Как иногда бывает у живо мыслящих людей, некоторые исходные и конечные тезисы П. Палиевского противоречат собственной его атмосфере, кругу идей.

Не останавливаясь на том, что уже говорилось, хотел бы сказать только об одном – об отношении П. Палиевского к рациональному началу в искусстве. Ясно, что, говоря о «гносеологии» такого уровня, мы при желании можем в любую минуту спроецировать ее на более конкретные категории.

Я не бог весть какой рационалист. Но меня тревожит то презрение к разуму, которое ныне сквозит у многих литераторов – представителей последних поколений. Откуда оно? Можно сказать: от знания о классовых проблемах Запада, о войнах, о разрушительных средствах, об «индустриальном отчуждении» и пр., но ясно, что, во всяком случае, не от традиций русской литературы. «Да здравствуют музы, да здравствует разум! Ты, солнце святое, гори…» Толстой и Достоевский боролись с рационализмом средствами рационалистического романа, что П. Палиевскому прекрасно известно; да и сам «ураган идей» (стр. 7) есть ураган идей, а не чего-либо.

Конечно, разум (как, кстати, и любовь и иное) бывает разный, и как раз с плоским-то, специализированным, односторонне разросшимся рассудком и боролись Толстой, Достоевский и другие деятели русской культуры, вечно мечтавшей о полноте человеческой жизни.

Я сказал – «полноте» и думаю вот о чем.

Почему П.