Еще об одном пушкинском семинарии…

Л. Фризман, Семинарий по Пушкину, Харьков, «ЭНГРАМ», 1995, с. 367,

Свою книгу Л. Фризман открывает словами: «Семинарии, первоначально задуманные как учебно-методические пособия, рассчитанные на обслуживание преподавания литературы в высшей школе, переросли эти рамки, став жанром не только методической, но и научной, и справочно-библиографической литературы. К этим книгам, помимо преподавателей и студентов-словесников, обращаются и научные работники, и учителя, и библиотекари, и работники культуры и театра, а также широкий круг мыслящих читателей, углубленно познающих литературное наследие» (с. 7).

Действительно, адрес семинариев с течением времени расширился, но главный их «потребитель» остался прежним – студент-филолог и преподаватель вуза. В основе семинария всегда лежал личный опыт преподавателя, проводящего идеи того научного направления или той научной «школы», в которых этот опыт сложился, и учитывающего, конечно, общее состояние науки, изучение определенного писателя в стране и – в меньшей степени – в мире.

До сравнительно недавнего времени семинарии создавались преимущественно в двух городах – Санкт-Петербурге (Ленинграде) и Москве, потому что именно там были сосредоточены ведущие филологические силы¹. Для того чтобы оказать помощь преподавателям и студентам вузов, необходимо было наметить круг решенных и нерешенных проблем, подлежащих рассмотрению на занятиях. Семинарии успешно выполняли эту задачу. Но, помимо чисто научных и научно-просветительных целей, семинарии имели и другую. Они, по условиям того времени, осуществляли своего рода «руководство» изучением того или иного писателя и требовали некоего единообразия в освещении научных дисциплин. Например, вполне допускались темы об атеистических, антирелигиозных, антиклерикальных мотивах в творчестве Пушкина, Лермонтова и любого другого писателя, но исключались темы, касающиеся мотивов религиозных. Если же религиозные идеи, разделяемые писателем, нельзя было опустить, как в случаях с Гоголем или Л. Толстым, то они всегда сопровождались определением «реакционные».

Точно так же поступали и с другими темами: молодой Пушкин причислялся к революционным романтикам чуть ли не декабристского толка, а Жуковский – к реакционным, консервативным романтикам, защитникам «средневековья и феодальных порядков» ². Играя роль не научных, а скорее политических установок, подобные формулировки подрывали идею семинария – пробуждать самостоятельность студентов и всячески развивать ее. Особенно это касалось сложных вопросов биографии и творчества писателя. Даже в семинарии Б. Мейлаха и Н. Горницкой, одном из самых удачных для своего времени, направление научных исканий во многих случаях жестко декларировалось. Так, в разделе «Проблемы изучения биографии Пушкина» читаем: «Пушкин в эпоху николаевской реакции. Версия о «смирении» поэта; данные, опровергающие эту версию» ³. Между тем и в то время, когда эти строки печатались, уже было ясно, что Пушкин решился на компромисс с самодержавием. Или, например, весьма трудный вопрос о реализме Пушкина, трактуемый в семинарии как «изображение типических характеров в типических обстоятельствах» и сводящийся по существу к изображению Пушкиным героев из социальных низов, к образам героев из народа и самого народа⁴. Между тем проблема пушкинского реализма не заключается только в расширении объектов действительности, а предполагает качество и своеобразие «истинного романтизма», как называл Пушкин свой новый принцип художественного письма. Формулировки семинария исключали всякие сомнения в реализме Пушкина и не допускали дискуссий по этому поводу, наталкивая студентов на проторенную дорогу. Так как типические характеры проявлялись в типических обстоятельствах, то отсюда вытекало, что реализм Пушкина мог иметь только различные по сравнению с другими писателями оттенки, и его своеобразие затушевывалось. В этом русле, не подвергая «сомнению и проверке на истинность самое понятие реализма в применении к Пушкину, и предлагалось исследовать все последующие за «Борисом Годуновым» произведения.

Семинарии, таким образом, не только положительно влияли на развитие пушкинистики, но и суживали научный поиск. На практике наука о Пушкине, конечно, не стояла на месте, но ее дальнейшее движение мало стимулировалось семинариями, более подводившими итог изучению и менее нацеливавшими на самостоятельные научные изыскания, которым препятствовали «охранительные» политические установки. Семинарии давали вузовским преподавателям и студентам надежные ориентиры в ходе предшествующего изучения писателя, в уже существующих трактовках его произведений. Но так как эта их – бесспорно, нужная и важная – сторона не существовала отдельно, а связывалась с идеей единообразия в постановке и решении проблем, с другой ее стороной, то они в известной мере суживали и сдерживали научную самостоятельность преподавателей и студентов. Наконец, та же «охранительная» тенденция приводила к тому, что огромный пласт зарубежной пушкинистики не был востребован и оставался вне научного анализа. В значительной степени это было обусловлено незнанием языков, но даже русская зарубежная пушкинистика, как правило, не привлекалась в процессе изучения. Справедливости ради надо сказать, что, по условиям времени, доступ к ней был огражден, особенно для периферии. Так или иначе семинарии отражали только научные труды, вышедшие в отечестве, а работы о Пушкине, появившиеся и появлявшиеся вне страны, оставались неучтенными. Этот пробел присущ и «Семинарию по Пушкину» Л. Фризмана, хотя в нем намечены обещающие перемены. В книге, например, упомянут видный американский пушкинист Т. Шоу, отмечены разыскания В. Набокова, исследования С. Франка и другие материалы, часть которых еще не опубликована в России.

Поскольку любой семинарий, в том числе и пушкинский, преследует прежде всего научно-методические цели и предназначен преподавателям и студентам, то его содержательно-формальное изложение включает внутреннее противоречие, внутреннюю коллизию. Их необходимо примирить каждому, кто выбирает этот жанр. Противоречие заключается в том, что, с одной стороны, в семинарии нужно подвести итог состоянию науки в данный момент, а с другой – наметить перспективы дальнейших исследований. Семинарий обязан представить «школу» в широком смысле слова. Иначе говоря, автор семинария должен сформулировать проблемы, уже решенные наукой, и сообщить знания, не усвоив которые студент не может двинуться дальше.

1. Сейчас положение радикально изменилось и среди преподавателей нестоличных вузов появилось немало одаренных и очень квалифицированных литературоведов, пользующихся заслуженным уважением и на родине, и за ее пределами.[↩]
2. См., например, формулировки в разделе «Романтизм Пушкина». – Б. С. Мейлах, Н. С. Горницкая, А. С. Пушкин. Семинарий, Л., 1959, с. 111.[↩]
3. Там же, с. 93.[↩]
4. Там же, с. 113.[↩]