Дело Гердера живет и побеждает, или Готовьте белые саваны, братья русичи!

Более двух столетий назад великий немецкий мыслитель Иоганн Готфрид Гердер в своем знаменитом труде «Идеи к философии истории человечества», давая краткий обзор судеб и современного (для той эпохи, естественно) состояния населяющих Европу народов, добрался и до венгров. «Тут (в Европе. – Ю. Г.), между славян, немцев, валахов и других народностей, венгры составляют меньшую часть населения, так что через несколько веков, наверное, нельзя будет найти даже и самый их язык» ¹.

Сказал – как припечатал. Это даже не предсказание, а приговор. Который негде было обжаловать, поскольку Гердер в те времена сам мог считаться высшей инстанцией в вопросах прошлого, настоящего, а значит, и будущего.

Можно было бы предположить, что у Гердера с венграми были связаны какие- то отрицательные субъективные впечатления (мало ли: скажем, в студенчестве какой-нибудь забияка венгр с горячими глазами увел у занудливого зубрилы Гердера хорошенькую медхен, которая пробуждала у будущего философа сладостное томление и романтические мечты); впечатления те он и перенес, пускай невольно, на нацию в целом. Но – непохоже. В словах Гердера сквозит скорее бесстрастная категоричность человека, привыкшего доверять своим умозрительным заключениям, своей логике: ход событий, имеющиеся в наличии факты подсказывают такой-то вывод, – значит, так оно и будет, иначе просто быть не может.

(Как сказано в послесловии к цитированному изданию, написанном А. Гулыгой, «чрезмерный ригоризм» Гердера оттолкнул от него даже его бывшего друга и соратника по сражениям эпохи «Бури и натиска» Гете ², который, как известно, недостатком самоуверенности тоже не страдал.)

В конце XVIII – начале XIX века Венгрия являлась частью Австрийской империи, и венгерская культура, при всех ее богатых национальных традициях, была тесно связана с культурой австрийской, а следовательно, и немецкой в целом. Ясно, что такой фундаментальный труд, как «Идеи к философии истории человечества», принадлежащий перу авторитетнейшего немецкого мыслителя той эпохи, не мог не стать известным культурной прослойке венгерской нации. И, значит, не мог не стать болезненным ударом по национальному самосознанию.

Каковы были последствия такого удара? В своем эссе «Ответ Гердеру и Ади» ³(1972) классик венгерской поэзии XX века Дюла Ийеш доказывает, что равнодушно-жестокий диагноз, поставленный Гердером, вполне мог бы сыграть роль смертного приговора для венгерского национального духа, находившегося, после почти столетнего упадка, в критическом состоянии, и лишь потому не стал таковым, что венгерский народ как раз набирался сил перед очередным подъемом.

Действительно, предсказание Гердера прозвучало накануне периода быстрого и интенсивного расцвета венгерской культуры, периода национального возрождения. В первые два десятилетия XIX века разворачивается движение за обновление языка, связанное с именем Ференца Казинци. В литературе появляются такие мощные и самобытные таланты, как Михай Верешмарти, Даниель Бержени, Йожеф Этвеш, наконец – Шандор Петефи. А там, за ними, уже встают Янош Арань, Мор Йокаи, Калман Миксат.

Собственно говоря, свою жизнестойкость венгры убедительно доказали на протяжении более чем тысячелетней истории: не раз находясь на грани почти полного физического или духовного истребления (татарами в XIII веке, турками в XVI веке, австрийцами в XVIII), они каждый раз возрождались, восстанавливая не только государственность, но и свой язык, свой духовный потенциал, свою культуру, давая миру блестящих ученых, художников, музыкантов, писателей (хотя эти последние, по причине языка, такого чужого для языков европейских, куда с большим трудом входили в обиход мировой культуры, чем, скажем, живопись Чонтвари или музыка Бартока).

Таким образом, предсказание Гердера блистательно не оправдалось. Добавим: и слава Богу.

Но вот что интересно: спустя два столетия, в наши дни, «почин» Гердера нашел последователей. Теперь духовную, а может быть, и физическую кончину предрекают России; причем пророки объявились именно в Венгрии.

Невольно пытаешься найти этому некие глубинные психологические причины. Вероятно, зловещий вывод Гердера не был просто забыт, вычеркнут из национальной памяти венгров как курьез, над которым можно лишь снисходительно посмеяться. Ведь еще и в XX веке гердеровский прогноз, подобно нарывающей занозе, сидел в сознании – или в подсознании – выдающихся деятелей венгерского искусства (об этом Дюла Ийеш тоже пишет в упомянутом эссе).

Мудрено ли, что давняя, но все еще, видимо, действующая отрава побуждает некоторых представителей современной венгерской культуры и сейчас, спустя двести с лишним лет, искать (тоже скорее всего неосознанно) способа избавиться от нее, сделать ответный выпад.

Правда, ответить, так сказать, по адресу, предрекая в обозримом будущем духовную или даже физическую гибель «обидчикам», то есть именно немецкой нации, было бы в высшей степени нелепо. Тем более сейчас, когда венгры спят и видят, как бы им оказаться с этой нацией в одном элитном клубе, пускай в роли младшего брата.

Что ж, если не с руки отомстить немцам, можно выместить давнюю обиду еще на ком-нибудь. Тем более, что и ходить далеко не надо – лишь обрати взгляд в другую сторону. Самый подходящий нынче объект – Россия. Ведь так интересно замахнуться в ее сторону, выкрикнуть что-нибудь оскорбительное (там, в России, по-венгерски все равно мало кто понимает), а то даже взять и перевести выкрикнутое – нет-нет, конечно, смягчив и придав научную форму, – на русский язык. (Именно такое впечатление вызвал у меня, – может быть, только у меня, не знаю, – изданный в Будапеште на русском языке сборник «Конец ельцинщины», 1999.)

Да, конечно, у венгров обид на Россию накопилось немало: и за 1849 год, когда русский царь помог Габсбургам разгромить венгерскую революцию и когда русские казаки (по всей вероятности) убили Шандора Петефи; и за 1956-й, когда советские танки расстреливали восставший против коммунистической диктатуры Будапешт; и за все десятилетия «строительства социализма», когда народ должен был жить по указке «старшего брата». К тому же в обеих мировых войнах венгры и русские оказывались по разные стороны фронта, что, естественно, к укреплению взаимных симпатий никогда не ведет.

И тем не менее: не нужно быть ученым, не нужно быть историком, не нужно быть интеллигентом, чтобы понимать, что насилие, несправедливость, диктат по отношению к венграм (как и по отношению ко многим другим нациям) исходили не от русского народа (равно как и не от украинцев, казахов, грузин и т. д. и т. д.), а от российской или советской политической верхушки, олицетворением которой были царский двор, Кремль, Политбюро.

И уж тем более зло исходит не от русской культуры. Даже в самые мрачные для российско-венгерских и советско-венгерских отношений времена притягательность великих творений искусства, в которых нашел выражение русский гений, не подвергалась венгерской интеллигенцией, как и европейской, как и мировой в целом, никакому сомнению. (Конечно, это касается не только данной ситуации, не только русской культуры: скажем, даже в период торжества гитлеризма, когда весь мир проклинал Германию, никому не пришло в голову поставить под вопрос величие Гете, Шиллера, Канта, того же Гердера и других гигантов духа, представляющих в мировой культуре немецкую нацию.) Для меня тут самый убедительный пример – настоящий культ Пушкина в Венгрии, начавшийся где-то в 60-х годах XIX века и, можно сказать, продолжающийся до сих пор ⁴. Но не намного менее известны и популярны у венгров такие имена, как Достоевский, Толстой, Чехов, как Чайковский, а в XX веке – Белый, Ахматова, Пастернак, Солженицын, Шостакович и т. д. Да и такие противоречивые фигуры, как Горький, Маяковский, Шолохов, никто не может пока – несмотря на все споры вокруг них – вычеркнуть из мировой литературы.

Однако охотники поставить крест на русской духовности, на русской культуре появились.

Такая гер… (чуть не сказал: геростратова) гердерова попытка видится мне в работах венгерского поэта, литературоведа, эстетика, историка Акоша Силади. К тому же – русиста, великолепно говорящего по-русски, довольно много писавшего о русской литературе и переводившего с русского (в частности, Гоголя, Маяковского и даже В. Хлебникова).

Не зная Акоша Силади лично, я, конечно, не рискну даже намекать на какие- либо субъективные, вненаучные мотивы. Но, имея некоторое представление о его работах, о его стиле, для которого характерна любовь к парадоксам, к гротеску, я бы сказал, что к утверждению о близкой – или даже наступившей – духовной смерти русского народа его привело именно это пристрастие к крайностям, к нестандартным, парадоксальным выводам.

История, и особенно современное развитие России, интересует Акоша Силади, насколько я знаю, давно. В этом плане обращает на себя внимание его статья «Боги, цари, генсеки», опубликованная в 1992 году (венгерский журнал «Рубикон», № 7);

1. Иоганн Готфрид Гердер, Идеи к философии истории человечества, М., 1977, с. 465.[↩]
2. Там же, с. 615.[↩]
3. Сокращенный перевод этого эссе опубликован в «Вопросах литературы», 1996, № 6.[↩]
4. В начале 90-х годов появился четвертый венгерский перевод «Евгения Онегина». См. мое сообщение об этом в «Вопросах литературы», 1994, вып. II.[↩]