Д. Быков. Борис Пастернак

Книга Быкова стала полной неожиданностью для читателей. Даже настроенные к автору самым лояльным образом предчувствовали какой-нибудь эпатаж, постмодернистскую выходку, выражаясь проще – журналистский трюк, добавляющий популярности пишущему за счет изображенного. Однако эти прогнозы как будто не оправдались. Книга, уже завоевавшая признание, распроданная в большинстве гуманитарных магазинов, справедливо расхваленная в прессе, поражает не только своим солидным объемом. Это детальное исследование творческого пути поэта, сделанное с намерением не упустить ничего существенного, объяснить не только каждый значительный пастернаковский текст, но и разобраться в истоках поступков Пастернака, сути принятых решений – интерпретировать личность как целое да еще на фоне сложной и страшной эпохи. Приятно удивляет тот факт, что написан труд Быкова с интонацией не просто уважения, но отчасти даже преклонения перед универсализмом и гармоничностью Пастернака. Первая фраза, представляющая героя книги, звучит совершенно апологетически: «Имя Пастернака – мгновенный укол счастья» (с. 9).

Несомненное достоинство книги – ее занимательность. Биография Пастернака в исполнении Быкова прочитывается на одном дыхании, как роман, при этом бросается в глаза степень проникновения автора в материал (в частности, в главах, посвященных концу 20-х годов и анализу романа в стихах «Спекторский» в контексте всего творчества Пастернака). Неудачи парадоксально связаны с достоинствами. Их причины понятны. Во-первых, это стремление автора объять необъятное: слишком многое и слишком о многом Быков пытается сказать. Во-вторых, биограф Пастернака убежден, что абсолютно понимает своего героя, – и часто попадает впросак. В-третьих, перефразируя известный пассаж, во многих местах книги Быков-журналист «прорывает полотно и высовывает свою голову». Гл. 48, посвященная циклу «Когда разгуляется», удивляет как раз поверхностностью выводов. Подмечая важное для позднего Пастернака родство с поэтикой Некрасова, Быков недоумевает: «решительно непонятно – как он, всегда бравший крупные темы, дотягивавший до символа и грозу, и мельницу, и ледоход, – способен теперь, в сущности, просто вести дневник в стихах…» (с. 824). Биограф явно недопонимает своего героя, который как раз сознательно не собирается что-то до чего-то дотягивать. Поэтическая задача цикла – передать сакральное чувство восхищения миром, что декларируется в каждом стихотворении, прежде всего – в одноименном («Большое озеро как блюдо»).

В гл. 2 («Детство») Быков цитирует воспоминания поэта: «…я преждевременно рано <…> вынес <…> нестерпимую жалость к родителям, которые умрут раньше меня и ради избавления которых от мук ада я должен совершить что-то неслыханно светлое, небывалое» («Люди и положения») (с. 22 – 23). На основании этого признания Быков приписывает Пастернаку чуждый для него мотив: якобы поэт стремится к преодолению смерти, идя в этом чуть ли не за Ницше, ощущая безграничность своих возможностей и отождествляя себя и своих протагонистов с Христом (с. 23). Это журналистская гипербола. При всей стихийности и пантеистичности своей веры (кстати, возможно, и преувеличенных) Пастернак был по духу настоящим христианином. Христианство не буддизм. Вовсе не обязательно ощущать себя Христом, чтобы стремиться к преодолению смерти и содействовать спасению своих близких. Понятно, все это материал скорее для богословской статьи, чем для биографической. Но автор книги считает себя склонным к универсализму ничуть не меньше своего героя.

Отдельно стоит поговорить об очерке «В зеркалах: Маяковский» (гл.16), который к финалу перерастает в страстный гимн Маяковскому. Получается, что не он, а именно Пастернак умело приспособился к действительности, избрав выгодную позицию самоуглубления, позволяющую выживать при любой власти (с. 278 – 280). Маяковский, по концепции Быкова, – личность цельно-героическая, склонная к самопожертвованию, не отступающая от своих убеждений, настоящий романтический герой среди персонажей реалистического романа. Не обошлось и без эффектного «акунинского» хода: «Этика Маяковского – по сути своей самурайская» (с. 277).

На фоне удачных интерпретаций явной неудачей выглядит разбор стихотворения Пастернака «Смерть поэта», в высшей мере тенденциозный: «автор долго медлит и топчется, отвлекаясь на ерунду…», «вместо скорбного прощания с любимым поэтом перед нами образуется какой-то живой уголок», «»нехолостые пласты» – это так неловко» и т.д. (с. 286 – 287). О строках Пастернака «Друзья же изощрялись в спорах, / Забыв, что рядом – жизнь и я», – Быков с раздражением пишет: «кто смеет спорить о пустяках, когда поблизости стоит Пастернак со своей сестрой!» (с. 290). Однако смысл фразы другой: лишь жизнь и автор-герой реквиема в отличие от спорящих знают правду о Маяковском.

Это искажение смысла стихотворения, как нередко и личности Пастернака, – результат чрезмерной заботы Быкова о собственном имидже, что в целом не так уж страшно. Первая удачная книга о Пастернаке, предназначенная для массового читателя, все равно состоялась.

А. СЕРГЕЕВА-КЛЯТИС