Что останется

«Души в вас нет, господа: и не выходит литературы» – В. В. Розанов, «Опавшие листья» (1-й короб), -таким мне и видится постсоветский период литературы и – ведения.

Но три большие удачи, на мой взгляд, все же есть.

Анатолий Гаврилов, чью единственную подборку рассказов я читала в сборнике, изданном Олегом Дарком, «Видимость нас», 91-й год.

К сожалению, больше публикаций этого замечательного прозаика я не встречала.

Асар Эппель – «Травяная улица», издательство «Третья волна», 94-й год.

Творчество Юрия Мамлеева, в частности его роман «Шатуны», выходящий на днях в издательстве «Терра».

Вначале, прочитав «Травяную улицу» А. Эппеля, я удивилась, что литературные обозреватели не узрели ее. Сдается, что и на Букера ее не выдвинут. Серьезную книгу осмыслить трудно: необходим профессионализм для этого.

«Травяная улица» -это из детства. В моем -улицы были травяные, в одуванчиках и битых стеклах. Эппель обладает редчайшим даром (такое же умение у Саши Соколова в его «Школе для дураков») – он помнит детство. В детстве мир иной, он богат. Вырастая, человек стирает этот мир, часто безвозвратно, иногда ностальгический укол в сердце, как память об утерянном рае. Эппель помнит в мельчайших подробностях, тема лета – через весь сборник рассказов; Эппель – мастер детали, он останавливает мгновение и длит его, его герои копошатся в нескончаемом лете окраины, протирают стеклышки, клеят бумажки, строгают палочки – живут полной, насыщенной жизнью. Не ведая о бедах своих, не понимая войны, не зная, что они плохо кушают, – не понимая, что они обделены, потому что они – «с травяной улицы». Рассказ «Темной теплой_г ночью» – о мальчике, который, шаля, преследует ночью пожилую женщину. Он кажется себе Томом Сойером. Но он и понимает страх своей жертвы. Потом, через многие годы, будет клясть и ненавидеть себя – несмываемый позор, ярость и ненависть к самому себе, но сейчас происходит вот что: зачарованный ночной мир, живущий сам по себе (и страшно далеки светящиеся окна домишек, хотя знакомы все кусты, все тропинки к ним), хотя, на ощупь и закрыв глаза, он может найти любую канавку, ложбинку, нет – это ночной мир, и человек в нем одинок безмерно. От этого дурная, горячечная игра – догнать, загнать другого такого же, оказавшегося случайно в этом ночном мире. Слияние жертвы и преследователя в одно бредущее по летней, равнодушной ночи первозданное существо (ради чего и совершается преследование, ведь ночью человек особенно никому не нужен, и мальчик- преследователь более одинок, чем жертва, так как она вслух выкрикивает свой страх, а он не смеет даже голоса подать, чтоб не выдать себя, так таится, что его будто и нет совсем нигде, вот-вот не будет…), это их общее потрясение, эта игра не кончается и днем. Когда мир трезв, груб, понятен и плосок. Узнав друг друга днем, они продолжиди гонку. Ребенку понравилась его власть над чужой жизнью, а пожилая женщина не смеет пресечь эту власть. Или поразительный рассказ «Вы у меня второй». Дотошно, мучительно, хирургически писатель расчленяет сущность младшего лейтенанта Василия. Мы вольны узнать в нем хоть того же Смердякова. Но у Достоевского у самого потрясение от Смердякова-лакея, а у Эппеля не-потрясение, от этого еще невыносимей «мрадший рейтенант Васирий». Писатель показывает его как бы глазами «травяной улицы», а та не умеет высоко морализировать. Она неразвитая, маленькая, нищая, у ней и душа нищая. И этот козявочка-лакей-холуй мучаем королевой-прачкой. И у лакея этого: «А оно (детство) там вообще никак не складывалось, будучи зря потраченным временем, когда бьют тебя по золотушным, ушам и больше ничего». У него никогда ничего не было. Й как насмешка, как нескончаемое издевательство над холуем-лейтенантом дана ему в подруги жена элитарного военного, вхожего в Кремль… Как и положено королеве, та не видит, что новый-то ее друг- холуй. Потому что не подозревает вообще об их существовании. Потому и позорится на всю улицу, работая прачкой, а могла ведь «шикарные пояски плести из киноленты». Кроме этих двоих, в рассказе есть еще два персонажа – мальчик и девочка.