Чешский антифашистский роман
И. Е. Журавская, Чешский антифашистский роман, «Наукова думка», Киев, 1989, 267 стр.
Борьба с фашизмом определила на долгие годы пути многих крупнейших европейских художников. Закономерно, что антифашистская тема стала одной из центральных и в литературе Чехословакии – страны, оказавшейся среди первых жертв фашистской агрессии.
И. Журавская в книге «Чешский антифашистский роман» рассматривает характерную для этого романа этическую и философскую проблематику в ее важнейших аспектах, привлекая широкий материал – в том числе и из западноевропейской и советской (в частности, украинской) литературы. Три основных раздела книги названы «Человечность», «Формирование личности», «Ответственность». Такая композиция допускает большую свободу изложения, широту сопоставлений и ассоциаций. И все эти преимущества автор умело использует. Вместе с тем она таит в себе и некоторые опасности. Ведь нелегко показать динамику развития антифашистской темы в чешском романе и охарактеризовать литературные направления в целом. И. Журавская не стремилась обойти эти вопросы, однако избранный ею принцип построения книги порой затрудняет их решение.
Исследование антифашистского чешского романа И. Журавская начинает с его истоков, с 30-х годов, выдвигая на первый план Карела Чапека. Это вполне справедливо. Думается только, что «Война с саламандрами» заслуживала более пристального внимания, потому что в этом романе сконцентрированы многие центральные проблемы европейской антифашистской литературы. Чапек не только разоблачает фашистское варварство и с пугающей точностью предсказывает попытки откупиться от агрессора за счет слабейших; кроме этих конкретных откликов на самую жгучую современность, в романе содержится подлинно философская постановка проблемы стандартизации, «осаламандривания» человека в современном обществе. Чапек с безжалостной трезвостью проанализировал процесс «изготовления» подходящего человеческого материала для античеловеческой фашистской диктатуры и военных авантюр. И более того, в романе мы найдем и очень острую постановку проблемы ответственности; она связана, например, с образом Повондры, вначале исполненного гордости из-за своего участия в организации саламандрового бизнеса, а потом готового обвинить себя в гибели человечества. Можно сказать, что в «Войне с саламандрами» мы встретимся с той проблематикой, которую в дальнейшем разрабатывал весь чешский, да и не только чешский антифашистский роман.
И. Журавская уделяет серьезное внимание и развитию романа в годы гитлеровской оккупации Чехословакии, хотя в условиях жесточайшей цензуры антифашистская тема не могла, конечно, звучать в полный голос. Нельзя не согласиться с тем, что глубокая человечность произведений М. Пуймановой или В. Ржезача, написанных в эти годы, противостояла фашистскому варварству. Особенно убедительно это доказывается И. Журавской на примере романа Ржезача «Рубеж». Но, думается, следовало бы более конкретно показать актуальное значение моральной проблематики в произведениях этих лет, в частности и в других романах Ржезача («Свидетель», «Черный свет»), в романе К. Шульца «Камень и боль» в т. д. В то время когда страх и порожденная им пассивность стали самым страшным общественным злом, разоблачение трусости, предательства, подлости, приспособленчества и, с другой стороны, утверждение человеческого мужества и солидарности приобретали особую действенность. Жаль, что в книге не сказано о посвященных антифашистскому сопротивлению книгах, которые вышли вскоре после освобождения. Так, особый интерес представляет роман Енчика «Были потери убитыми», написанный по горячим следам в годы протектората (автор умер 10 мая 1945 года) и изображающий подпольную антифашистскую борьбу рабочих-коммунистов в оккупированной Праге.
В книге И. Журавской справедливо утверждается, что антифашистская тема в разные периоды звучала по-разному. Первой реакцией на злодеяния фашизма была потребность в свидетельских показаниях, вызвавшая к жизни множество дневников, беллетризованных и подлинных документов и самых различных произведений документального жанра. В 50-е годы появляются романы, в которых делается попытка осмыслить, что же делала страшная действительность времен оккупации с человеком и как он боролся против нее. 60-е годы ознаменовались в Чехословакии новой волной антифашистской литературы; И. Журавская права, связывая это явление с возросшим интересом к моральным проблемам. Однако именно этот период, чрезвычайно важный для Чехословакии также и потому, что в эти годы давала себя чувствовать в литературе острая идейная борьба, привлек, сожалению, меньше внимание автора. Кстати, в 60-е годы произошло своего рода возрождение литературы факта: можно назвать хотя бы документальную повесть Д. Гамшика и И. Пражака «Бомба для Гейдриха», о которой пишет и И. Журавская.
В целом этот период характерен большей дифференциацией жанров, тогда как для 50-х годов был более показателен их синтез. Документалистика оказывает в 60-е годы свое воздействие на антифашистский роман, и в то же время некоторые писатели предпринимают довольно энергичную попытку «эмансипировать» роман от фактографии.
Впрочем, как мы уже заметили, И. Журавская сосредоточивает внимание в основном не на жанровых особенностях антифашистского романа, а на его моральной и философской проблематике. При этом бросается в глаза, что проблемы, рассматриваемые крупным планом, настолько тесно взаимосвязаны, что иногда становится затруднительным их «размежевание» по предложенным разделам. Так, разговор о гуманизме возникает не в главе под названием «Человечность», а в разделе о формировании личности, в связи с трилогией М. Пуймановой. Это имеет свой резон; однако возникает некоторое несогласие по существу разговора. Автор, видимо, считает непременным признаком революционного гуманизма отсутствие всяких сомнений и колебаний. «Для Анны-пролетарки, героини одноименного романа Ольбрахта, не существует проблемы правомочности революционного действия», – пишет И. Журавская. В этом смысле героиня Ольбрахта сравнивается в книге с Ниловной Горького и с героиней романа Майеровой «Лучший из миров», которой, как утверждает автор, тоже «не приходится заниматься проблемами революционного действия с точки зрения общечеловеческого или христианского гуманизма». Не думаю, чтобы дело обстояло так. Известно, какой большой путь пришлось пройти Ниловне, чтобы встретиться на нем с сыном-революционером. И робкая, забитая, воспитанная на религиозном смирении, Анна поначалу страшно пугалась революционных речей своего возлюбленного – Тоника. Сложным был и путь Ленки Виланской у Майеровой. Проблема так называемого общечеловеческого, или христианского, гуманизма чрезвычайно важна для чешской литературы, получившей ее в наследство от масариковской идеологии, и борьба за революционный гуманизм была непростой. Когда же в антифашистском романе появлялись нерассуждающие герои, они оставались в памяти читателя разве лишь как удручающие схемы. Как раз на примере трилогии Пуймановой, проанализированной, в общем, убедительно, видно, каким сложным и многогранным процессом представляется формирование личности подлинному художнику.
И. Журавская в удачной главе «Человечность» сама выступает против упрощенного и прямолинейного истолкования человеческого смысла антифашистской борьбы и ее роли в становлении человеческой личности и пишет: «Каждый поступок, свидетельствующий об уважении и любви к человеку, был актом борьбы против человеконенавистнической фашистской философии, был актом сопротивления». С этой точки зрения аргументированно анализируются такие действительно выдающиеся произведения, как, например, «Картотека живых» Н. Фрида и др. Автор убедительно доказывает, что без пробуждения подлинной человечности невозможно и то политическое развитие, которое оказывается в центре внимания в главе, посвященной формированию личности.
Интересно, что проблема ответственности за прямое соучастие в фашистских преступлениях настойчивее и глубже ставится не в чешской, а в словацкой литературе. Это понятно, ведь коллаборационистское словацкое правительство, кичившееся своей мнимой независимостью, втянуло свой народ в преступную войну против Советского Союза. Об этой горькой исторической трагедии повествуется и в интересно разобранном И. Журавской романе Р. Яшина «Мертвые не поют».
Привлечение для анализа словацкого материала представляется очень правильным и необходимым. Ведь антифашистская тема обеспечила словацкому роману, пожалуй, ведущее место в литературе Чехословакии конца 50-х годов. Воспоминания о словацком восстании 1944 года обогатили романы Минача, Яшина подлинной эпичностью и ярким изображением героического. Чешскому роману, в отличие от словацкого, более свойствен тонкий психологизм, склонность к сложным интеллектуальным конструкциям, к гротеску, к параболичности сюжета.
Но вернемся к основной проблематике книги И. Журавской. Говоря об ответственности, автор ставит и сложную проблему соучастия, греха пассивности, удачно используя в ходе анализа сопоставления с романом Ганса Фаллады «Каждый умирает в одиночку». Проблема ответственности и соучастия неотделима от той или иной концепция смысла человеческой активности. Роман социалистических стран преодолевает упрощенное понимание активности чисто политической, свойственное этим литературам на раннем этапе. Вместе с тем чешский роман не ограничивается и представлениями о самоценности акта сопротивления, вызванного исключительно моральной потребностью, столь характерными для экзистенциализма. Такое понимание сопротивления, выраженное с классической четкостью в словах Антигоны в пьесе Ануйя: «Ни для кого, для самой себя», – вызвало полемический отклик в драме словацкого писателя П. Карваша «Антигона и другие». В этой драме акт индивидуального протеста, необходимый для сохранения человеческого достоинства, вливается в коллективное, целенаправленное сопротивление узников фашистского концлагеря.
Проблема человеческой активности или пассивности в условиях фашистского гнета ставится в чешском романе очень многообразно. Идеология и человеконенавистническая практика фашизма направляли все усилия к тому, чтобы убедить каждого в полном бессилии, в бесполезности всякого протеста.
В романе Л. Фукса «Пан Теодор Мундшток» найден очень своеобразный поворот этой проблематики. Герой романа, чувствуя себя обреченным в условиях фашистской оккупации, как «расово неполноценный» гражданин, не хочет пассивно ждать гибели и тренируется, чтобы заранее приучить себя ко всем ожидающим его терзаниям. Парадоксальным образом эта деятельность помогает старому, беспомощному, одинокому человеку не только сохранить свое достоинство, но я пробуждать достоинство в таких же несчастных жертвах, его окружающих, раздувать искру сопротивления. В другом, тоже очень талантливом романе – «Злоключения пана Гумбла» В. Неффа – воссоздана история приспособленца, рассказанная им самим, и дан тонкий и беспощадный анализ психологии человека, искусственно создающего себе моральные алиби. Герой романа, в прошлом страстный приверженец Масарика, убеждает себя, что его прямой долг, чуть ли не Патриотическая обязанность – сотрудничать с немцами, а впоследствии столь же искусно находит моральное обоснование для своей меняющейся в зависимости от обстоятельств, но всегда шкурнической позиции. К сожалению, об этих романах не говорится в книге И. Журавской, а между тем они очень важны для понимания проблемы ответственности и особенностей того этапа развития, который наступил в чешской литературе в 60-е годы.
К несомненным достоинствам книги И. Журавской надо отнести стремление автора внимательно анализировать художественную ткань произведений, в частности метафорику некоторых романистов, чрезвычайно показательную для их мироощущения. Можно только пожалеть, что И. Журавская не сделала следующего шага и не попыталась проанализировать целостную структуру романов во взаимосвязи различных художественных компонентов,
Книга И. Журавской, посвященная чешскому антифашистскому роману, вызывает желание не столько спорить с автором, сколько попытаться домыслить и продолжить то, что в ней высказано. А ведь это свойство всех хороших литературоведческих книг.