C. А. Матяш. Стихотворный перенос (enjambement) в русской поэзии (очерки теории и истории). СПб.: РГПУ им. А. И. Герцена, 2017. 464 с.

Изучением стихотворного переноса у нас за пределами столиц занимались преимущественно в Смоленске (школа В. Баевского) и Оренбурге, где работает Светлана Алексеевна Матяш — крупнейший специалист в этой области. В отзыве на ее докторскую диссертацию о вольном ямбе М. Гаспаров писал: «Мне жаль, что я сам не имел возможности исследовать столь бесконечно интересный материал, но я рад, что исследователем его оказалась именно С. Матяш, потому что сам бы я его исследовал именно так» (цит. по: [Пыхтина, Борисова, Дымова 2019: 9]).

Мы не знаем, как бы исследовал М. Гаспаров материал, вошедший в книгу о стихотворном переносе, но радость от знакомства с ней он бы, несомненно, испытал.

Л.  Ляпина определила монографию как «целостное и концептуально выверенное, аргументированное исследование», в котором осуществляется переход от рассмотрения «отдельных стиховых формантов к изучению их взаимодействия в структуре целого» [Ляпина 2018: 267]. Достоинство работы, по ее мнению, состоит в успешном «использовании конкретных стиховедческих знаний и разработок для решения больших и малых проблем теории и истории литературы, углубления интерпретации и анализа художественных текстов» [Ляпина 2018: 268].

Высоко оценивая масштабность труда («энциклопедия отечественных анжамбеманов»), О. Федотов предложил дискуссию. С его точки зрения, «имевшая место недооценка синтаксиса <…> не должна превратиться в свою противоположность, поскольку синтаксис в стихотворной речи неотделим от метрики, а enj возникает в динамике их диалектического взаимодействия; учитывая силу синтаксических связей, нельзя забывать и о силе связей метрических, ибо они соотносимы» [Федотов 2018: 383]. Вот почему он настаивает на строфическом переносе между XXXIX и XL строфами 8-й главы «Евгения Онегина» («…Куда по нем свой быстрый бег / Стремит Евгений?..») и отказывается считать переносом пример: «В слезах отчаянья, Людмила / От ужаса лицо закрыла» или «И важно подбочась, Фарлаф / Надувшись ехал за Русланом». Отсюда упрек в методологическом дисбалансе, когда абсолютизируется лингвистический подход и недооценивается стиховой, а количественный аспект преобладает над качественным.

Эта дискуссионность — показатель продуктивности исследования, когда научный спор важнее апологетики.

Книга С.  Матяш — итог многолетних изысканий. Ее особен­ность в том, что внимание к индивидуальным поэтикам сочетается с интересом к типологии. Наблюдения над функцией переносов у конкретного поэта сопровождаются определением их структуры и соотнесены с общими закономерностями переносного стиля в тот или иной исторический период. Другая особенность, на которую обратил внимание О. Федотов, — последовательная ориентация на «лингвистику стиха». Это направление в стиховедении нацелено на установление связей явлений стиха с явлениями других уровней строения поэтического произведения. Анжамбеман оказывается в выигрышном положении, потому что тесно связан с метром, ритмом, рифмой, строфой.

Методологическая восприимчивость автора проявилась в стремлении раскрыть механизмы семантики стихотворной формы, или, как сказано в книге со ссылкой на А. Жовтиса, «выявить механизмы формирования идейно-эмоционального комплекса произведения, с которым переносы связаны теснее других стиховых формантов» (с. 10). Это важно и актуально, хотя и нелегко, поскольку не всегда удается установить, где содержательность стихотворной формы обусловлена «органическими», а где — историческими связями (М. Гаспаров).

Принципиален раздел, посвященный методике выявления переносов. Она опирается на градацию силы (тесноты) синтаксических связей, предложенную М. Гаспаровым — Т. Скулачевой, а позже М. Шапиром. Обе иерархии восходят к Б. Ярхо, который еще в 20–30-х годах XX века наметил группы синтаксических связей и иерархические отношения между ними. Согласно С. Матяш, сначала необходимо определить силу синтаксических связей между всеми метрическими словами, а затем сравнивать связи «горизонтальные» (внутри каждой строки) со связями «вертикальными» (между концом верхней строки и началом нижней). Появление и отсутствие переносов подчиняются четкому правилу: «…в стихотворном тексте перенос возникает в том случае, если связи вертикальные оказываются сильнее горизонтальных, и он не возникает, если вертикальные связи по силе меньше или равны горизонтальным» (с. 19).

Литературоведу, который привык мыслить темами, проблемами и образами, установление силы синтаксических связей может показаться неоправданным педантизмом. Но для лингвиста и стиховеда с их опорой на измеряемые характеристики текста это не так. И тот и другой различают неодинаковую силу, например, горизонтальной определительной и вертикальной предикативной связи, что сказывается на интонации конца стиховых рядов. С. Матяш убедительно показала, как недооценка характера синтаксических связей в строках, образующих структуру переноса, заставляет даже серьезных исследователей находить анжамбеман там, где его нет. Предлагаемая методика почти избавляет от подобных неточностей и открывает новые возможности для классификации переносов. И хотя О. Федотов справедливо указывает на необходимость учета синтаксических связей в единстве с метрическими, поскольку те и другие находятся в отношениях взаимодополнительности, систему определения анжамбеманов, используемую С. Матяш, можно считать важным достижением в области стиховедения и поэтики. Эмпирическую ценность книге придают таблицы, подводящие итог статистического обследования сотен тысяч стихотворных строк русской поэзии XVIII–XX веков.

Работа богата по материалу. Исследованы 43 поэмы XIX–
ХХ веков, написанные 4-стопным ямбом (всего 35 714 строк, в которых обнаружено 2 510 переносов). Основной массив эпического, драматического и лирического стиха представлен текстами А. Пушкина и М. Лермонтова. При изучении переноса и рифмы в астрофическом стихе 4-стопного ямба к ним добавлены поэмы В. Жуковского и Е. Баратынского. Поэзия Жуковского привлечена при рассмотрении типов интонации и типов переносов.

Наряду с традиционными переносами, которые имеют в своей структуре две строки — верхнюю и нижнюю, С. Матяш выделяет в самостоятельную группу переносы нетрадиционные, до нее не замеченные и не рассмотренные: «затяжной», «левый», «сказовый». Разнообразный материал для анализа «затяжных» переносов дают стихотворения Н. Карамзина, произведения А. Пушкина, поэмы «Василий Теркин» А. Твардовского и «Новогоднее» М. Цветаевой. «Сказовые» переносы исследуются в русском басенном стихе его крупнейших представителей от А. Сумарокова до С. Михалкова.

Особый интерес представляет вторая часть книги, посвященная семантике переносов. Классификаторский подход реализуется в разноуровневой системе функций — попытке учесть максимальное число семантических изменений, на которые способен анжамбеман. А способен он на многое: например на то, чтобы совмещать эстетические функции. При этом их перечень принципиально открыт: «Перенос — это ритмико-синтаксический прием, который может быть повторен с любым другим или близким лексическим наполнением» (с. 236). Среди изобразительных функций выделяется прием маркирования первого появления персонажа, или «визитный» перенос, рассмотренный на материале поэм Пушкина. Композиционные возможности исследуются в стихотворениях Карамзина, стихотворном эпосе Пушкина и восточных поэмах Жуковского и Пушкина. «Бахчисарайский фонтан» и «Домик в Коломне» рассматриваются с точки зрения маркирования переносом контраста тем и образов. Реминисцентная функция иллюстрируется примерами из М. Лермонтова, склонного к литературным заимствованиям, и А. Тарковского.

Обращаясь к истории приема, С. Матяш предлагает аналитический обзор высказываний Тредиаковского о переносе и соотносит его теоретические установки с поэтической практикой. Анжамбеманы Карамзина исследуются с точки зрения рецепции им опыта предшественников, а переносы Баратынского — в контексте пушкинской традиции. Из поэтов XX века выделены Вяч. Иванов, И. Бродский, Т. Кибиров, из лирических жанров и твердых форм — элегия и сонет.

Увеличение числа параметров описания анжамбеманов позволило расширить и уточнить представления об их структуре и бытовании. Преобладающим типом оказывается «contre-rejet», а его доминирующая клаузула на раннем этапе — мужская. Из синтаксических связей лидируют (в порядке убывания частотности) обстоятельственные, предикативные и с косвенным дополнением. В рецепции стиховых форм можно выделить три типа: первый — отталкивание и сближение, второй — сближение и отталкивание, третий — эксперимент. В истории переноса этим типам соответствуют поэтические практики Н. Карамзина, Е. Баратынского, Вяч. Иванова. На материале стихотворений Карамзина, поэм Жуковского и Пушкина показано, как интерпретация переносов способствует выявлению новых смыслов произведения и как анжамбеманы в комплексе с другими стиховыми формантами задают новое толкование текста или корректируют абберацию его восприятия.

Книга построена по концентрическому принципу: один и тот же материал рассматривается повторно под иным углом зрения, с учетом новых исследовательских задач. Отсюда многоуровневость ее структуры, имеющая в генезисе цикл филологических очерков.

Неужели, удивится иной скептик, до книги Матяш не знали, что такое анжамбеман и как он влияет на семантику стиха? Знали и, благодаря Ю. Тынянову, представляли, как перенос передает оттенки смысла, недоступные линейно-синтаксической сегментации. Вот только определяли его чаще всего интуи­тивно, а спектр функций был довольно узок. Теперь у нас есть тщательно апробированная методика, позволяющая добиться точности в определении стихотворного переноса. Исследование С. Матяш подтверждает мысль Б. Макхейла о том, что «поэзия — это форма дискурса, в котором порождение смысла зависит от сегментации, от «пробелов», от необходимости оперировать зазорами (gaps) — граница стиха, строфы…» [McHale 2009: 14]. Близкое суждение высказывал М. Шапир, подчеркивая, что enjambement, реализующий «противоречие между грамматикой и стихом», — едва ли «не самое «интимное» свойство поэтической речи, единственный ритмический ход, который ни при каких условиях не может быть ассимилирован прозой» [Шапир 2000: 50].