Билет на поездку… к себе. Бунтующие персонажи Василия Аксенова

Страстные монологи Александра Андреевича Чацкого сделались в русской литературе парадигмой, образцом, лекалом, по которому кроятся инвективы писателей, впитавших самый дух отечественного бунтарства. Не всегда бессмысленного, но, как правило, — беспощадного:

Твоя жизнь, Виктор, придумана папой и мамой, когда ты еще лежал в колыбели… Ведь ты ни разу в жизни не принял по-настоящему серьезного решения, ни разу не пошел на риск. К черту!.. Лучше быть бродягой и терпеть неудачи, чем всю жизнь быть мальчиком, выполняющим чужие решения…¹

Так кричит старшему брату Димка Денисов — герой романа Василия Аксенова «Звездный билет».

Эта книга стала значимой для нескольких поколений. Люди 1920-х годов, рождения прошедшие войну, их младшие братья рождения, довоенного, их дети, родившиеся в конце 1940-х — начале 1950-х, — все они находили в судьбах персонажей «Билета» отражение если не своих судеб, то хотя бы их потенций.

Роман Аксенова сейчас снова появился на прилавках книжных магазинов и газетных ларьков. Покет-бук в дешевом издании — но все-таки книга, послание сегодняшним молодым. На первой странице обложки — картинка, отсылающая к недавнему фильму Валерия Тодоровского «Стиляги». Но подобная отсылка — только рекламная акция; суть романа куда как глубже, чем просто объявление о некоей молодежной субкультуре. Мы сейчас шарахаемся от ребят, гордо проносящих свои колючие ирокезы. А чем лучше (или хуже) были набриолиненные коки и брюки дудочкой? Молодые люди всегда старались шумно и ярко заявить о себе миру. Но большинство так и остается на уровне самопрезентации. Сущностные изменения удаются единицам — индивидам, которые намерены стать личностями.

Но, повторюсь, бывают периоды, когда целые поколения собираются резко изменить вектор существования. Одна из таких эпох — «оттепель», случившаяся в СССР после ХХ съезда правящей тогда партии. Доклад Никиты Хрущева взломал толстый покров льда, сковывавший общество в тоталитарной системе сталинской эпохи. По мощной струе понеслись, крутясь, грязные льдины, как в картине Григория Чухрая «Чистое небо».

Симптомом резкой смены системы ценностей оказалась проза молодых писателей, родившихся перед самой войной. Их творчество обрело черты вполне узнаваемого художественного течения — со своим героем, своим кругом проблем, своими стилевыми и жанровыми константами. Это течение чаще всего называли «исповедальной прозой». Тогда читающей публике стали известны имена Василия Аксенова, Анатолия Гладилина, Игоря Ефимова, Валерия Алексеева, Фазиля Искандера, Булата Окуджавы, Андрея Битова, Ильи Штемлера, Анатолия Кузнецова и многих других. Не все они сохранились в литературе, но общими их усилиями составился портрет поколения. Генерации, которая обрела голос после ХХ съезда и сделала своим литературным принципом рефлексию, исповедь, кричащую почти на «разрыв аорты». Вскоре их окрестили шестидесятниками, по названию статьи Станислава Рассадина². Самыми заметными произведениями авторов, принадлежащих этой писательской генерации, стали романы Василия Аксенова.

«Звездный билет» появился в 1961 году на страницах журнала «Юность». И оказался, по наблюдению Владимира Солоненко³, едва ли не единственным крупным текстом писателя, так и не изданным в советское время отдельной книгой. Все-таки у редакторов и цензоров тоталитарного государства был вкус к прозе. Своеобразный, но несомненный. Они делали карьеру, они подчинялись правилам, писаным и неписаным, они действовали в рамках идеологической парадигмы, но они хорошо разбирались в литературе. «Как-то Борис Сучков отвел Аксенова в сторону и с дрожью в голосе сказал: «Знаете, я завтра выступаю и буду хвалить то, что ненавижу, и ругать то, что люблю»»⁴.

Многие, впрочем, искренне ненавидели шестидесятников. Помню, уже в начале 1980-х годов литературный рецензент одного ленинградского журнала сказал мне, что недоволен языком моих персонажей. Я наивно возразил, что после работ Аксенова молодежный жаргон сделался естественной частью языка литературного. И тогда собеседник закричал, округляя глаза и надувая щеки: «Публикация текстов Аксенова была гигантской провокацией «Юности»!..» Дело не в названии журнала и не в фамилии литературного чиновника. Проблема в том, что выступление шестидесятников пришлось не по нраву людям, настроенным консервативно, а таких всегда большинство. Теперь язык героев исповедальной прозы кажется наивным и робким, но тогда их диалоги были сродни струе свежего воздуха. «Герои исповедальной прозы демонстративно отказываются от общепринятых норм литературной речи, зато они буквально купаются в молодежном жаргоне…»⁵ Как и полагается в литературе, идеологический бунт начался с языка.

Проза, настоящая проза, всегда питалась и питается бунтом. Герой — вот кто становится в центр повествования. Даже если он способен лишь погрозить кулаком мирозданию: «Ужо тебе!..» Основной корпус текстов советской литературы 1950-х годов как будто тоже составляли повествования о подвигах: военных и производственных. Но и в том и в другом случае свершение было направлено на внешние условия, внешние обстоятельства. Истинность или неистинность жизни не проверялась поступком. Больше убитых врагов, больше сжатых гектаров — ценность бытия определялась количеством, числом заштрихованных полей в четко очерченной парадигме существования. Вырваться за ее пределы литературный герой не имел возможности, да и не испытывал к этому внутреннего побуждения. А ведь «жить — значит переступать границы», говорил Альбер Камю.

Не знаю, знаком ли был Василий Аксенов с трактатами французского коллеги, но персонажей своих ранних повестей и романов он осознанно отправлял исследовать пределы человеческого существования. Герои «Звездного билета» Димка Денисов и его друзья Алик, Юрка и Галя решаются на поступок экстравагантный. Закончив десятилетку, они не собираются сдавать вступительные экзамены в вуз, а отправляются в путешествие к Балтийскому морю. По сути, прорываются за границу, переступают рубежи не только социальные, но и политические. Эстония в те времена виделась жителям обеих столиц едва ли не форпостом Европы.

Планы ребят, надежды на самостоятельную жизнь оказываются несбыточными. Галя надеется стать актрисой, но всего лишь сходится с одним бонвиваном, премьером столичной сцены и мосфильмовских лент. Мальчишки тоже не могут найти средства к существованию и в конце концов устраиваются матросами в рыболовецкий совхоз. Бунт, заявленный в начале повествования, как-то успокаивается и рассасывается. Кажется, герои Аксенова принимают окружающий социум, вливаются в него, находят ячейки по своим желаниям и возможностям. Но в успокоенное море человеческого существования врывается вдруг истинная трагедия: на испытаниях гибнет Виктор, старший брат Димки. Это в корне меняет отношение Димки к себе и миру. До сих пор он совершенно не интересовался целью своего существования. Он не тянулся, он — убегал. Он не ставил себе конкретных задач, дальних и ближних; он возмущался границами, которые стесняли его свободу. Человеческая особь решилась вдруг на восстание против жестких условий существования. Рабский протест, как определил его Альбер Камю в трактате «Человек бунтующий»: «бунт порождается осознанием увиденной бессмысленности, осознанием непонятного и несправедливого удела человеческого»⁶.

Но этот бунт не ограничен местом и временем. Каждое поколение нащупывает собственный путь в жизни, а следовательно, протестует против сложившихся этических норм. В середине прошлого века громкое протестное движение молодых сделалось значимым не только в Советском Союзе.

В наши дни почти во всех языках мира есть специальные слова или выражения, обозначающие подростков, поведение и вкусы которых настолько отклоняются от нормы, что возбуждают подозрение, если не тревогу… Французы их называют «блузон нуар», в Польше «хулиганы», в Советском Союзе «стиляги»…⁷

Цитата из знаменитой статьи Майи Туровской, напечатанной уже на исходе «оттепели», на исходе движения шестидесятников.

1. Аксенов В. Апельсины из Марокко. М.: Изографус, ЭКСМО, 2003. (Далее цитируется по этому изданию.)[↩]
2. Рассадин С. Шестидесятники. Книги о молодом современнике // Юность. 1960. № 12.[↩]
3. Солоненко В. О книгах, книжниках и писателе Василии Аксенове. М.: Три квадрата, 2010. С. 307. [↩]
4. Петров Д. Аксенов. М.: Молодая гвардия, 2012. С. 119.[↩]
5. Лейдерман Н. Л., Липовецкий М. Н. Современная русская литература: 1950-1990-е годы. В 2 тт. Т. 1. М.: Академия, 2003. С. 156. [↩]
6. Камю А. Сочинения в 5 тт. Т. 3. Харьков: Фолио, 1998. С. 69.[↩]
7. Туровская М. «Преступления века» и «массовая цивилизация». Новый мир. 1968. № 7. С. 222.[↩]