Авантюрный роман как зеркало русского символизма

Осенью 1923 года знаменитая впоследствии советская писательница, лауреат, орденоносец и пр. Мариэтта Шагинян написала приключенческий роман «Месс-менд», ставший едва ли не лучшим ее прозаическим произведением. Уже в двадцатые годы он получил немалую популярность, стал основой для немого кинофильма, да и потом не был забыт, хотя со временем отнесся к разряду детского или в лучшем случае подросткового чтения. Но роман выпал из поля зрения серьезных исследователей, и оставалось незамеченным, что он является не просто «советским Пинкертоном», каким был объявлен, не просто остросюжетным и временами остроумным авантюрным повествованием, не только утопией, столь характерной для литературы первых послеоктябрьских лет, но еще и романом «с ключом», откликающимся на проблемы, поставленные предшествовавшим литературным поколением¹.

В этом своем качестве «Месс-менд» далеко не является единственным. Как блестяще показал в свое время М. Петровский, «Золотой ключик» А. Н. Толстого, не очень сложная да еще к тому же полупереводная сказка для детей, несла в себе пародийный заряд, направленный на осмеяние и преодоление символистских штампов ². То, что в серьезной форме проделывалось в «Хождении по мукам», насмешливо и в мистифицированном виде преображалось в сказке.

Чтение «Месс-менд» показывает, что и этот роман также писался на фоне символистской мифологии. Автор то подтрунивал над ней, то просто окликал схожими именами, то всерьез пытался решить те же самые проблемы, которые были вынуждены решать писатели-символисты.

Начнем с мелочей. Так, хозяин нью-йоркской гостиницы для титулованных особ Сетто из Диарбекира описывается следующим образом: «Ни один Рокфеллер, ни один Морган, ни даже сам Николай Рябушинский не смели у него остановиться» ³. Нормальная логика фразы должна была бы заставить написать: «…ни один Рябушинский», благо семейство знаменитых фабрикантов было весьма разветвленным и многочисленным. Как кажется,, иная логика была вызвана лишь одним: это имя появилось потому, что именно Николай Павлович Рябушинский был издателем журнала «Золотое руно», писателем и художником с претензиями на символичность своего творчества ⁴.

Жестокий незнакомец, собирающийся убить жену американского коммуниста Василова, заманивает ее в свои сети: «Женщина!.. Будь ангелом! Будь сестрой милосердия. Пожертвуй мне час, два часа, отгони от меня демона самоубийства». Память немедленно подсказывает, что «Демон самоубийства» – весьма известное стихотворение Валерия Брюсова.

В одном из драматических эпизодов поминаются «бомбы адского содержания». Конечно, основная игра здесь идет на трансформации фразеологизма «адская машина», но вряд ли можно упустить из виду, что писательница достаточно внятно отсылает читателей к «сардиннице ужасного содержания» из «Петербурга» Андрея Белого.

В рассказе мисс Юноны Мильки упоминаются лишь два представителя культуры, и оба они входят в число первостепенных для символизма, – Шопенгауэр (правда, комически переиначенный в композитора Шопена Гауэра) и Кнут Гамсун.

Чуть более сложна с интертекстуальной точки зрения история кошки мистрисс Друк в тридцать пятой главе. Напомним, что она, выведенная из себя бесконечными слезами хозяйки, бежит из квартиры, падает на голову экономки доктора Лепсиуса, а потом, преследуемая толпой, влезает на дерево, где и погибает, заклеванная вороной. Трудно представить себе, чтобы эта история имела какой-то подводный смысл, – однако он есть, и достаточно очевиден.

Вспомним, как описано бегство кошки Молли из квартиры мистрисс Друк:

«Молли… прыгнула в окно, оттуда на водосточную трубу, с трубы в чей-то цветочный горшок, с цветочного горшка кубарем по каменным выступам вниз, вниз, еще вниз, пока не вцепилась со всего размаху в пышную дамскую прическу из белокурых локонов, утыканных гребешками, шпильками и незабудками». Этот эпизод вызывает в памяти кота Передонова из «Мелкого беса» Ф. Сологуба: «Кот дико мяукал, прижимался к стене и вдруг, с громким и резким мяуканьем, шмыгнул меж рук у Передонова и выскочил из горницы… совсем одичал кот, погладить не дается, ровно в него черт вселился». Чуть позже одичание кота конкретизируется: «Кот у Передонова дичал, фыркал, не шел по зову», а кошка Молли «фыркая и дрожа… двинулась на ворону». Не говоря уж об общей функции двух представителей животного царства (оба они своей реакцией обозначают неблагополучие в доме), отметим их стремительное бегство с превращением во что-то инфернальное. В случае передоновского кота – это черт (или еще резче: «Черт голландский!» – с очевидной фаллической аллюзией), кошка же мистрисс Друк в восприятии других людей становится вампиром («Она вгрызлась в мои внутренности! Она меня высосет!») или саламандрой ⁵.

Последнее именование еще больше подчеркивает сходство с «Мелким бесом». Очевидно, что в романе Сологуба кот является реальной параллелью к инфернальной недотыкомке.

В первом своем появлении она прячется от Передонова, так же точно, как и кот постоянно забивается под диван, чтобы его нельзя было обнаружить: «Иришка-то! со злобы еще новую штуку выкинула. Опять мальчишка прибежал, принес кота и бросил, а у кота на хвосте гремушки, – так и гремят. Кот забился под диван и не выходит». Ср. о недотыкомке: «…хорошо если она совсем укатилась. А может быть, она живет в этой квартире, где-нибудь под полом… Передонов долго думал о том, где бы могла скрываться недотыкомка… Не в кармане ли унесла ее Варвара?», и далее он обращается к Варваре: «Ты, может быть, черта в кармане носишь», – на что получает в ответ: «Это ты, может быть, черта в кармане носишь, а у меня нет никакого черта. Откуда я тебе черта возьму? Разве по заказу из Голландии тебе выписать!» ⁶ Характерно, что при появлении недотыкомки единственный способ от нее избавиться: «Передонов догадался и зачурался шепотом». Кот требует такого же с собою обхождения: «Иногда Передонов чурался от кота».

Но и кошка мистрисс Друк более чем напоминает недотыкомку. С самого своего появления недотыкомка катится: «Недотыкомка зашипела тихо-тихо, сжалась в малый комок и укатилась за дверь», «И вот живет она… то по полу катается…» Вспомним вышеприведенную цитату о кошке, которая катится кубарем, а потом и просто превращается в колесо: «…что-то… колесом полетело на дорогу… покатилась вперед колесом… пролетающее колесо… понесся вслед за колесом… колесо катилось и катилось». При этом кошка может оказываться в воздухе: «…оно [колесо] подпрыгнуло, укусило его в нос и, перекувырнувшись в воздухе, полетело дальше», равно как и недотыкомка, являющаяся в церкви, представлена взлетающей: «Порою, меж клубами ладанного дыма, являлась недотыкомка, дымная, синеватая, глазки блестели огоньками, она с легким звяканьем носилась иногда по воздуху, но недолго, а все больше каталась в ногах у прихожан…»

Заметим к слову, что и у кошки мистрисс Друк особо отмечены глаза: «…желтые глаза сверкали в полном безумии…», и она связана с церковью: во время ее бегства «староста церкви сорока мучеников разрешил желающим за небольшое вспомоществование приходу усесться на балюстрадах церкви», чтобы наблюдать за этим зрелищем.

Кошка Молли соединена (см. начальную цитату) с париком экономки доктора Лепсиуса, причем это парик сперва являет собою довольно пышное сооружение, а потом превращается в элемент уличного мусора: «Несчастная Молли, запутавшись в локонах и незабудках мисс Смоуль, обезумела окончательно и покатилась вперед колесом, нацепляя на себя в пути бумажки, тряпки, солому, лошадиный помет и папиросные окурки», а в конце концов описывается как пребывающая «в локонах, незабудках, бумажках и навозе». Напомним, что при первом появлении недотыкомки Передонов, пытаясь отыскать ее, натыкается на предмет, вполне напоминающий парик экономки: «Одно Варварино платье привлекло внимание Передонова. Оно все было в сборках, бантиках, лентах, словно нарочно сшито, чтобы можно было спрятать кого-нибудь», в дальнейшем она постоянно появляется в пыли (= мусору): «В клубах пыли по ветру мелькала иногда серая недотыкомка», да и самое подробное ее описание включает элементы, повторенные в описании Шагинян: «И вот живет она, ему на страх и на погибель, волшебная, многовидная, – следит за ним, обманывает, смеется, – то по полу катается, то прикинется тряпкою, лентою, веткою, флагом, тучкою, собачкою, столбом пыли на улице, и везде ползет и бежит за Передоновым, – измаяла, истомила его зыбкою своею пляскою. Хоть бы кто- нибудь избавил словом каким или ударом наотмашь». В «Месс- менд», непосредственно в занимающем нас месте, есть тряпки, ветки, флаги, собачка (бульдог депутата Пируэта), подразумеваемый столб пыли, поднимаемый катящейся колесом кошкой и включающий в себя сыплющуюся с булочника муку; ленты функционально заменены локонами (ленты на Варварином платье = локонам на парике), а тучки метонимически замещаются зонтиком. Таким образом, кошка мистрисс Друк становится недотыкомкой – естественно, в комическом ключе.

1. Оставляем в стороне проблему связи «Месс-менд» с литературой «серапионов», которая абсолютно очевидна хотя бы в связи с обсуждением проблем авантюрной остросюжетности и с кинематографической природой повествования, что было столь важно для литературной позиции «серапионов». [↩]
2. См.: Мирон Петровский, Книги нашего детства, М., 1986. Впервые – «Вопросы литературы», 1979, N 4. [↩]
3. Мариэтта Шагинян, Месс-менд, М., 1988. Далее всюду цитируется по этому изданию. Оно довольно случайное, обнаруживает характерные особенности: к примеру, во втором томе собрания сочинений Шагинян (М., 1971) цитируемая фраза отсутствует; как можно предположить – из-за неугодных фамилий капиталистов. [↩]
4. О нем и обо всем семействе Рябушинских см.: Наталья Д у м о-в а. Московские меценаты, М., 1992; В. Д. Калинин. Из истории предпринимательства в России: династии Прохоровых и Рябушинских, М., 1992; «Династия Рябушинских». Сост. Ю. А. Петрова, М., [1997], и др. [↩]
5. Может быть, небесполезно напомнить, что живущая в пламени саламандра имплицирует заглавие наиболее известного сборника стихов Сологуба – «Пламенный круг». [↩]
6. Напомним, что «черт голландский» – именование передоновского кота, то есть здесь он совершенно уравнивается с недотыкомкой. [↩]