Аркадий Ковельман. Вошедшие в Пардес. Парадоксы иудейской, христианской и светской культуры

Книга А. Ковельмана посвящена важнейшему вопросу гуманитарных наук — языку науки и теории, в частности, взаимоотношениям рационализма и мифотворчества, в пределах которых, если использовать формулу Гераклита, «мерно вспыхивают и мерно угасают» самые разнообразные направления мысли. Автор сосредоточивается на логике перерастания одних направлений и связанных с ними ценностных рядов в другие. Таким образом, мы видим калейдоскопическую картину преобразования элементов интеллектуальной истории человечества.

В построении концептуального взгляда, исходящего из идей, а не образов, важно, чтобы все части конструкции складывались в единое целое, и даже если что-то остается, наподобие свободного радикала, то очевидно должно быть обосновано в своей неизбежности. В калейдоскопической картине части тоже складываются в целостное изображение, правда, подвижное, меняющееся. Часть такой картины иногда полярно меняет свое положение, оказываясь совсем другим элементом иного изображения, формально будучи элементом «тем же самым», то есть сохраняя свою атомарность.

Об этих атомарных сущностях идет речь в книге. В каждой главе они иначе сцеплены, представляют новые витки исторического пути, меняющего левое на правое, организм на механизм, рациональность на миф.

Книга состоит из девяти частей (включая Предисловие и Послесловие), посвященных сложным перипетиям «единых слов»¹ в истории и тем пластам реальности, в которые они вросли, проходя свой путь. В Предисловии задается тон повествования, где будут последовательно развиваться от главы к главе внутренние связи и сквозные сюжеты. Здесь разворачивается ключевая метафора для всей книги — Пардес («небесное святилище, куда возносятся те, кто причастен к тайному учению Маасе Меркава«, с. 10). «Пардес — «Сад наслаждений», как бы сошедший с одноименной картины Босха. Наслаждений интеллектуальных и чувственных. В рассказе о вошедших в него (трактат Вавилонского Талмуда Хагига, 14б. — Н. С.) предвосхищена судьба многих философов, поэтов, историков, композиторов. Подобно Бен Азаю, они рано умирали; подобно Бен Зоме — повреждались рассудком, подобно Ахеру — переходили на сторону зла или, подобно рабби Акиве, сохраняли живую душу, но погибали в муках, став жертвами зла» (с. 12).

Особенностью стиля книги следует считать повествовательную стратегию, позволяющую разворачивать сюжеты истории мировой культуры с опорой на их ключевые метафоры, располагающиеся в основе мышления конкретной эпохи. Так, например, одна из важнейших глав «Слово и дело.

1. Или основных слов культуры (А. Михайлов здесь следует за М. Бубером [Михайлов 2001: 252–253]. Ср.: основные слова, по Буберу, «не выражают нечто такое, что могло бы быть вне их, но, будучи сказанными, они полагают существование» [Бубер 1995: 16]).[↩]