Над чем вы в последнее время работаете (книги, статьи, курсы, проекты, конференции и т. д.)?
Готовлю выступление на традиционных Толстовских чтениях в Государственном музее Л. Н. Толстого в Москве, которые в этом году будут посвящены, как говорится в приглашении, «145-летию окончания работы Толстого над романом «Анна Каренина», его изданию и проблемам понимания отечественной классики в контексте современного литературоведения». Думаю, что следует ожидать дискуссии о героинях (не только об Анне Карениной), дискуссии, которую можно будет назвать более чем оживленной, и все это в контексте не просто современного литературоведения, а в контексте современных гендерных представлений участников чтений. И эти свои представления очень многие проецировали и проецируют на воззрения Льва Николаевича, который до сих пор предстает, к сожалению, чуть ли не главным мизогином в русской литературе. Его «любимые» героини, Наташа Ростова и Кити Щербацкая, вызывали стойкое отвращение не только у поколений советских, перестроечных и постперестроечных школьниц, но и, например, у Тэффи и Тургенева. Однако эти героини назначались (и методистами, и даже видными толстоведами) воплощением толстовского идеала. Поэтому получалось, что идеальная героиня Толстого – всего лишь «верная супруга и добродетельная мать», а его гендерные воззрения не выходят за рамки одобрения чеховской «Душечки». Еще шестидесятница Мария Цебрикова в «Отечественных записках» сокрушалась по поводу «однообразия и бедности содержания» героинь русского романа, имея в виду именно «Войну и мир». М. Горький авторитетно объявил, что Толстой к женщине «относится непримиримо враждебно».
Чем больше на фоне «достижений народного хозяйства» «Войну и мир» объявляли «народной эпопеей», тем больше возрастала необходимость в героине эпопеи. В. Ермиловым образ Наташи Ростовой был интерпретирован в духе прославления «живой жизни», как того требовал «исторический оптимизм и социалистический реализм» ; далее эта концепция Наташиной витальности и «ума сердца» была в несколько смягченном виде развита в самой растиражированной книге о «Войне и мире» – «наташецентричном» пособии С. Бочарова для учителей, учеников и всех интересующихся «Роман Л. Толстого «Война и мир»».
Какими бы остроумными нюансами ни обрастала с тех пор концепция –вплоть до предположения о толстовском «страхе тела» Р. Фигута (в статье «Страх перед телом у Толстого», опубликованной в «Логосе») – идеалом Толстого в представлении толстоведов оставалась Наташа Ростова. Приходилось либо признавать, что писатель испытывает недоверие к духовным возможностям и потребностям женщины, либо приписывать Наташе несуществующие достоинства, делая ее чуть ли не советской общественницей и назначая ей центральную роль в системе персонажей, чтобы не уронить «идеал». Чаще всего, пожурив Толстого за неправильные гендерные воззрения, исследователи все же восхваляют Наташу, полагая, что национальной эпопее нельзя без «положительного женского образа».
Можно еще понять идеологизированное литературоведение, объявлявшее Пьера Безухова будущим декабристом и приписывавшее Наташе как супруге декабриста идейность (христианка княжна Марья, конечно, не годилась в таком случае на роль идеальной героини). В то же время в работах
А. Батюто и других исследователей убедительно доказано, что Наташу Ростову Тургенев даже не в силу идей «женского вопроса» современности, а в силу сюжетно-фабульной и жанровой традиции видел как авантюрно-бездуховный тип героини. Со своей инфантильностью и ограниченностью запросов она совершенно не вписывалась в ряд тургеневских девушек с их «довременной взрослостью» (Батюто). Если Толстой мог восхищаться, например, даже авантюрным сюжетом «Авроры Флойд» Мери Брэддон, то для Тургенева такой романный сюжет и такая героиня могли представлять интерес только в отрицательном смысле.
Но как мог Тургенев, создатель Лизы Калитиной, не заметить княжну Марью? Как мог практически мимо пройти И. Ильин, в своих немецких лекциях мимоходом обронивший о ней всего два слова: «благочестивая и чистая»? А ведь когда-то в дореволюционных гимназических учебниках русской литературы разбор женских образов «Войны и мира» начинался именно с образа Марьи Болконской!
Конечно, не обязательно соглашаться с Тургеневым, в одном из своих писем оценившим героинь Толстого как «золотушных кривляк», а тем более – с переизданной философской критикой русского зарубежья, назвавшей Кити Щербацкую «прозаической и в потенции крайне развратной» (Владимир Ильин), а Наташу Ростову – «погрязшей в бездуховности, примитивно-сексуальной» (Иван Ильин). Однако и «наташецентризм» в исследованиях толстовской «мысли семейной» не плодотворен, потому что искажает и понимание «мысли народной», то есть историософской стороны романа.
Остается надеяться на то, что стереотипы восприятия не вечны и что Юлий Айхенвальд (, писавший в начале прошлого века в своих «Силуэтах русских писателей», что «Толстой – друг и провидец женщины, ее заступник и поэт», найдет, наконец, единомышленников. Пора выстроить типологию толстовских героинь на фоне героини русского романа XIX века.
Кроме разработки темы о женских образах в творчестве Толстого
(моя последняя статья на эту тему «Гендерные стереотипы в читательской и исследовательской рецепции героинь Л. Н. Толстого» опубликована в толстовском номере «Филологии и культуры», 2021, № 2), продолжаю работу над изучением своеобразия русского историософского романа. Статью о перекличках «Капитанской дочки» Пушкина с вальтерскоттовским «Вудстоком» надеюсь предложить «Вопросам литературы».
Какие работы или выступления коллег привлекли ваше внимание в последний год?
В этом году вышел очередной сборник (коллективная монография) из серии «Природный мир в пространстве культуры». На этот раз монография посвящена водной стихии и называется «Символика воды в русской словесности и мировой культуре» (М.: МГПУ; Книгодел, 2022). Она содержит материалы конференции, организованной МГПУ в прошлом году. А в этом году состоялась конференция под названием «Жизнь и нравы животных в зеркале словесности, изобразительного искусства и кино», на которой выступил с пленарным докладом В. Михайлин, автор замечательной монографии «Тропа звериных слов» (М.: НЛО, 2005).
Из зарубежных интересных (переведенных) исследований назову переиздание книги Т. Фостера «Искусство чтения» под новым названием «Как читать художественную литературу как профессор» (М.: КоЛибри; Азбука-Аттикус, 2021) и продолжение ее «Как читать романы как профессор» (М.: КоЛибри; Азбука-Аттикус, 2021). И вот еще издание в таком духе: Дж. Сондерс, «Купание в пруду под дождем» (М.: Эксмо, 2022), где успела прочитать главу «Соображения о рассказе «Хозяин и работник»» (речь идет о рассказе Л. Толстого). Это любопытные примеры предназначенного для начинающих соединения методики «тщательного прочтения» с элементами кодового анализа. Как преподавателю, мне интересно было обсудить с магистрантами эссе «S/Z»
Р. Барта, а потом предложить взглянуть на, допустим, «Хозяина и работника» глазами Фостера.
Всю жизнь слежу, буквально затаив дыхание, за изданиями серии «Литературные памятники». Недавно, в 2019 году, в серии вышли романы Н. Каразина «На далеких окраинах» и «Погоня за наживой» (Каразин Н. На далеких окраинах. Погоня за наживой: Романы / Подгот. Э. Ф. Шафранская.
М.: Наука, 2019). Издание подготовлено Э. Шафранской, ею же составлены хронологический указатель журнальных публикаций Каразина, роскошные примечания, которые представляют собой, по сути, ценнейший функциональный комментарий, и написана обстоятельная статья об этом прекрасном писателе. В статье, помимо прочего, прослежены связи толстовских «Анны Карениной» и «Крейцеровой сонаты» с романом Каразина «Погоня за наживой», каразинский Лопатин рассмотрен как предшественник чеховского, заложены основы изучения «ташкентского текста» русской литературы. Надеюсь, что Шафранской будет откомментирован и переиздан и самый, как мне кажется, интересный (философский и мистический) роман Каразина «Наль».
Упоительным чтением в последнее время были две статьи – примеры высокой, если можно так выразиться, герменевтики. Это статья С. Шульца «Неосуждение и/или прощение: наблюдения о теологии Л. Н. Толстого на фоне философии И. Канта и М. М. Бахтина» (Slavica. 2019. XLVIII (Debrecen). С. 48–57) и статья С. Герасимовой «Архетип и логос печи и камина» (Вестник РУДН. Серия: «Теория языка. Семиотика. Семантика». 2019. Т.10. № 2. С. 353–372).
В «Вопросах литературы» нашла рецензию И. Шайтанова на исследование В. Мюллера о Пушкине и Шекспире
(В. К. Мюллер. Пушкин и Шекспир. Драма и театр эпохи Шекспира. М.: AuditoriA, 2015 // Вопросы литературы. 2021. № 1. С. 298–303), это был импульс к прочтению (с восторгом!) самого исследования – в нем еще и скрупулезный отчет об изучении Пушкиным английского языка. В том же номере – статья В. Линкова (Категория простоты в мировоззрении и творчестве А. С. Пушкина // Вопросы литературы. 2021. № 1. С. 13–28) о категории простоты в мировоззрении Пушкина.
Передо мною номер «Вопросов литературы» более чем полувековой давности: 1966, № 12. Со статьей Б. Реизова (Понятие свободы у Пушкина // Вопросы литературы. 1966. № 12. С. 109–134) о категории свободы у Пушкина. И с обсуждением работы А. Нуйкина (Еще раз о природе красоты // Вопросы литературы. 1966. № 3. C. 92–117) о природе красоты. Участником этого обсуждения был мой покойный муж В. Недзвецкий, он писал о стихотворении Пушкина «Поэт» (Если вспомнить опыт творцов… // Вопросы литературы. 1966. № 12. C. 64–72).
И в 2023 говорим о простоте, свободе, красоте… Они будут жить!