Над чем вы в последнее время работаете (книги, статьи, курсы, проекты, конференции и т.д.)?
В середине прошлого века вектор популярности профессий был однозначно направлен в сторону точных наук. Как чутко подметил тогда Борис Слуцкий: «Что-то физики в почете, что-то лирики в загоне». Не удивительно, что и я подался после школы на физический факультет МГУ и окончил его через пять с половиной лет на кафедре математики. Этой областью науки и ее приложениями в теории оптимального управления я достаточно успешно занимался чуть ли не полвека – в разных организациях, на разных должностях, в разных странах. Но вектор популярности профессий не замер раз и навсегда, его направление с годами меняется: в XIX веке, например, в почете, наоборот, были гуманитарии, а физики в загоне. Примерно то же наблюдаем мы и в веке двадцать первом.
С наступлением нового века и я, не порывая с математикой, стал плотнее интересоваться историей: сначала историей Второй мировой войны, потом историей науки, прежде всего математики и физики. Меня интересовала история идей, которые вели к революциям в науке, и история людей, ставших героями этих революций. Особенно зацепила судьба профессора Альфреда Прингсхайма, которого сейчас мало кто помнит, а в конце XIX– начале XX века он считался одним из ведущих математиков того времени. Получив большое наследство, он стал тратить его в интересах культуры. Каждую неделю он устраивал у себя в доме литературно-музыкальные вечера, на которые собирался весь цвет интеллектуального Мюнхена. Коллекции художественных ценностей Прингсхайма (средневековой итальянской майолики, старинных картин, искусных изделий из золота, серебра и бронзы) были известны среди специалистов во всем мире. Прингсхайм был музыкален, в молодости гордился знакомством с Рихардом Вагнером, до глубокой старости исполнял его произведения в собственном переложении для фортепиано. Жизнь он прожил долгую, смог, несмотря на еврейское происхождение, вместе с женой в последний из еще «свободных» дней 1939 года вырваться из нацистской Германии в Швейцарию. Помогали ему в этом, как ни странно, офицер-эсэсовец и близкая к Гитлеру невестка и наследница композитора Винифред Вагнер. В общем, готовый сценарий для остросюжетного фильма! Материала по Прингсхаймам набралось достаточно для толстой книги, уже и название было готово – «Сага о Прингсхаймах». Оставалось написать немного о зяте Прингсхайма, муже его единственной дочери Кати, а им оказался волшебник слова Томас Манн. И чем больше я вникал в биографию писателя, вчитывался в тексты его романов и новелл, в дневниковые записи и письма, тем яснее мне становилось, что первоначальный замысел книги о Прингсхаймах трещит по швам, что литератор масштаба Томаса Манна не влезает в задуманные рамки, но требует своего отдельного воплощения. А все истории о семействе Прингсхаймов – лишь небольшие дополнения к его личности.
И вот уже более пятнадцати лет я усердно изучаю жизнь и тексты автора «Волшебной горы» и «Доктора Фаустуса», написал книгу «Томас Манн и физики ХХ века», десятки статей в различных журналах, прежде всего в «Вопросах литературы» и «Иностранной литературе», но до окончания задуманного широкого исследования еще далеко. Сейчас я с увлечением вчитываюсь во второй роман писателя, «Королевское высочество», законченный после женитьбы Томаса на Кате и впитавший в себя многие биографические подробности их жизни. Роман был особенно дорог писателю, имел большой успех у читателей, много раз переиздавался, но очень холодно встречен критикой, считавшей и все еще считающей его легковесным и опереточным. Эту коллизию между высокой авторской оценкой романа и низкой оценкой в глазах критиков мне представляется интересным раскрыть и объяснить, ведь попутно открываются многие особенности авторского стиля раннего Томаса Манна, использование им техники лейтмотивов и других литературных приемов.
Вот так, отталкиваясь от истории науки, я пришел к литературоведению и к истории литературы. Но и свою первую любовь я не оставляю, продолжая исследовать революции в физике и судьбы их героев. Об этом написаны еще две книги и серия статей, удостоенная литературной премии имени Александра Беляева за просветительство. А в качестве профессора Свободного университета (Москва) я веду курс лекций об Альберте Эйнштейне и других творцах современной физики.
Какие работы или выступления коллег привлекли ваше внимание в последний год?
Если позволите, я в виде исключения чуть-чуть расширю временные рамки вопроса и расскажу о работе известного литературоведа, профессора Игоря Николаевича Сухих в июльском номере «Нового мира» за 2020 год. Эта работа произвела на меня тяжелое впечатление. Речь в его статье идет о знаменитом стихотворении Иона Лазаревича Дегена «Мой товарищ, в смертельной агонии…», про которое Евгений Евтушенко сказал, что «ничего лучшего в поэзии о войне не было написано». Игорь Николаевич уже не в первый раз ставит под сомнение авторство Дегена, тем самым косвенно поддерживая мистификацию, запущенную в литературный мир более четверти века назад харьковским филологом Михаилом Красиковым. Красиков голословно распространяет версию, что это стихотворение написал другой поэт-фронтовик – Александр Коренев – в 1942 году, за два года до Дегена. Первый раз Игорь Николаевич поддержал эту мистификацию в 2005 году в предисловии к сборнику «Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне». И вот оказывается, что спустя пятнадцать лет он не изменил своего мнения, хотя с тех пор не один раз было убедительно показано, что эта версия не выдерживает критики. Об этом я писал в статье в «Вопросах литературы» №5 за 2021 год. Радует, что журнал твердо стоит в вопросе авторства на стороне Дегена, ведь еще в 2006 году тогдашний главный редактор «Воплей» Лазарь Ильич Лазарев в рецензии на упомянутый сборник твердо заявил: «Авторство И. Дегена неоспоримо».
Ставя под сомнение очевидную правду, мы оказываем существенную помощь лжи. Ложь, если с ней не бороться, сама не уступит место правде. Она, как опухоль, будет расти, пока не погубит весь организм. И тогда у новых поколений читателей и сомнений не возникнет, что знаменитое стихотворение «Мой товарищ…» написал не Деген, а Коренев. Но и просто промолчать, если видишь ложь, нельзя. Тот, кто замалчивает правду, вольно или невольно становится на сторону лжи, превращается в ее пособника. Это верно во все времена.