В девяностые годы Денис Новиков написал стихотворение:
если прожил я в полусне и пути мои занесло и стихи мои в том числе заплутали на полусло если улицы и дома сговорившись с ума свести — самых склонных свели с ума в том числе и мои стихи если ты поправляя прядь так и вспыхнешь читая их будто это не просто б**дь а к невесте писал жених
С 1990-х по 2021 год много новых стихов было написано. Например, стихотворение Д. Веденяпина «Стихи и птицы». Оно начинается так:
— Есть только птицы и стихи. — А как же львицы и грехи, Болезни, приступы тоски, Беда и гибе... — ДэДэ, да-да, спасибо.
Или из той же книги «Птичка» другое стихотворение, где:
Мы устроили ужин (кстати, может, и нет), Точно чего-то выпили — in vina ve... — иначе… Что ж за кино? Когда я позже выключил свет, Снова стал виден сад и крыша соседней дачи.
Вы уже поняли, что общего в стихах Новикова и Веденяпина?
Оба поэта использовали характерный прием, когда слово обрывается на каком-то слоге, не дописывается до конца. При этом оборванное слово читатель может легко восстановить в уме: «полуслове» (Новиков), «гибель» и «veritas» (Веденяпин).
Прием этот используют не только маститые поэты, но и так называемые «молодые». Например, Е. Ульянкина, чья книга «Как живое» вышла в «Воймеге»:
это птица или камушек не увидели стекла снега западает клавиша западает кла
Что характерно для приема? Обычно «недослово» расположено в самой сильной позиции, в конце строки, стоит под смысловым ударением, должно восстанавливаться из контекста стихотворения и благодаря познаниям читателя. Чтобы читатель получил удовольствие и задачку решил, как правило, неподалеку есть одно слово (часто глагол), подсказывающее, что с обрубком произошло, и помогающее читателю произвести несложную операцию по восстановлению.
Вот еще несколько стихотворных отрывков (формат не позволяет приводить стихи целиком). Поищем слова-подсказки.
Г. Власов:
А как мы кончимся, — кто будет говорить, от смеха корчиться, тебе цветы дарить? Тот сине-розовый, кто станет день вмещать, — пожмем как воздух мы, нашарим выключа…
И. Евса:
Пуля — дура. Комп с разбитым ртом. Врассыпную — треть клавиатуры. Шрам зарубцевался на плече. Под штормовкой — маечка с принтом Че Гевары или Че Петлюры — не имеет, собственно, значе…
У Власова «нашарим выключа…» Нашарили. Во-первых, рифмуется с «вмещать» — что и подсказало автору этот «выключа». Во-вторых, «нашарим», чтобы читатель не сомневался — да, речь о выключателе. Именно выключатель нашаривают, чтобы им пстрикнуть во тьме. Поэт и пстрикнул.
У Евсы не важно, какой принт размещен на маечке — какого Че. Действительно не имеет, когда герои стихотворения живут в мире, где свищут пули. У пуль нет эстетического вкуса. Именно поэтому Евса и написала строку «не имеет, собственно, значе…». Оборванное слово зарифмовано с «плече», а рядом стоит глагол «не имеет» — чтобы мы убедились: да-да, речь, действительно о значении, точнее, о том, что что-то не имеет значения.
Вот так и работает этот прием. В стихах Власова и Евсы — лучше, в стихотворении Ульянкиной — хуже. (Но работает.) У Евгении западает кла. Она бы западала эффектнее, если бы строкой выше поэт не разгадала загадку за нас и не написала бы «снега западает клавиша». С другой стороны, обычно клавиш много, какая-то западает, а какая-то — нет…
А что происходит в стихотворениях Веденяпина? Поэт не щадит читателей и не дает им соответствующих слов-подсказок, не подмигивает, мол, молодцы, правильно все поняли. Да и использует прием по-своему: ну что мешало ему дописать еще две буквы «ль»? Они не добавляют слог, не затрудняют движение стихотворения, не удлиняют строку, не нарушают гармонию. Что «гибе», что «гибель» — все одно!
Нет, не все одно. Потому и «гибе», что речь о гибели. Гибель не дает договорить.
Еще отрывки из стихотворений:
Попробуй, милый, хоть разок, то время на себя примерить — и честно сам ответь себе: а что ты сделал для Побе…?
Работает прием в стихах В. Куллэ или нет?
А вот стихи О. Дозморова:
Мне приснилось, отец написал мне письмо, пишет он: "молодец, я приеду, посмо..." Я проснулся в тоске, не скажу, что слеза, но стучало в виске: "Да, отец, обяза..."
Автор отдает себе отчет в очевидности приема, поэтому использует его в коротеньком стихотворении дважды (здесь повторение — самостоятельный прием), и в каждом из двух случаев прием оправдан: в первом автор не дочитал письмо, потому что резко проснулся. Оборванное «посмо…» почти физически дает ощутить, как автор вздергивается во сне, из сна. Во втором случае слово не досказано, потому что досказанность станет ложью, а поэт не хочет умножать ложь этого мира. И читатель эмпатически разделяет эмоции автора, его тоску, боль и отчаяние.
Прием может не работать в каком-то отдельном стихотворении, если им неумело воспользоваться. Но в целом, в пределах всей нынешней поэзии, он работает. Работает, пока мы получаем от него удовольствие. Но почему его стало так много?
Потому что так развивается поэзия. Сначала кто-то — первым на земле — сравнивает старость с осенью, проводит параллели. И он гений. Потом приходят авторы, которые углубляют метафору, оттачивают прием. Затем приходят графоманы, которые прием убивают, метафору затирают.
А еще социальные сети делают свое дело. Все подсматривают и воруют друг у друга. Откройте френдленту и начните читать…
Мы прочитали восемь стихотворений. Кто-то навесит на них ярлык так называемой традиционной поэзии. Хорошо, а что же тогда в другом лагере? А вот что:
снег лежит посредине зимы на поминках по здравому смы опускается в воду весло о психической норме ни сло поселяется в теле душа у реального мира нет ша (О. Зондберг, книга "Вопреки нежеланию и занятости")
С каких-то пор мне приятнее почему-то, если в прочитанной книге я на этот прием ни разу не наткну