Момент пробуждения, когда мы возвращаем себе власть над телом, но все еще мыслим в русле только что пережитых грез, утрата чувства реальности – похожее чувство испытываешь, когда читаешь сборник «Фашисты» Кирилла Рябова. Грань между реальным и ирреальным в нем настолько эфемерна, а переход через нее происходит так часто, что к концу последнего рассказа она и вовсе стирается. Не случайно автор использует сны главных героев как один из основных приемов.
Как и сны, рассказы Рябова не имеют начала и конца. То есть технически у них, конечно, есть первые и последние предложения, но сами истории даны читателю только в моменте движения. Каждый рассказ — произвольно взятый отрезок пути главного героя, который предлагается пройти вместе с ним.
Отправимся в этот путь, сделав акцент на двух рассказах: первом и последнем. И дело тут не в желании искусственно создать рамки, которые отсутствуют у Рябова. Просто первый создает иллюзию того, как будет выглядеть сборник, а последний — ее окончательно развеивает.
Главный герой первого рассказа, Селиванов, отправляется одновременно в запой и на встречу с отцом. Так, собственно, рассказ и называется — «Отец ждет». Пытаясь помешать путешествию, супруга Селиванова прячет от него кроссовки. Но такие мелочи не могут остановить человека, осознавшего свою миссию в этом мире. Идти к цели ему приходится в одних носках.
С первых же страниц в голове появляется чувство дежа вю: бесконечный запой, случайные собутыльники, поиски близкого человека… Да это же очередное переосмысление поэмы «Москва-Петушки» Венедикта Ерофеева! Однако эта аналогия оказывается преждевременной, как и другие аналогии с алкогольными скитаниями в мировой литературе: будь то Ерофеев, Довлатов, Сенчин или Буковски.
Алкоголь у Рябова все-таки играет второстепенную роль. Главное — это желание персонажей достигнуть своей цели, не имеющее ни должной причины, ни исполнения. Селиванов, разумеется, с отцом так и не встречается, и читателю остается только гадать, кто подразумевался под недостижимой фигурой: то ли просто родственник, то ли сам Бог Отец.
Главный герой последнего рассказа «Человеку плохо», Вольский, страдает сразу от двух вещей: нереализованного писательского таланта и страшных болей в боку. Врач ставит ему по-научному точный диагноз — бесы, от которых поможет только обряд экзорцизма. Но к последнему произведению читатель уже догадывается, что и здесь все дело будет не в разрешении проблемы, а в муках, которые она создает. Вольский пускается в жуткое путешествие по изнанке своего сознания. Чем сильнее вгрызаются ему в плоть бесы, тем более извращенными и садистскими становятся его фантазии. Да и просто фантазии ли это?
«Человеку плохо» убеждает нас в том, что «Фашисты» стоят в одном ряду не с известными алкогольными произведениями, а скорее с модернистскими работами первой половины ХХ века (которые тоже зачастую были написаны под влиянием дурманящих веществ). На ум приходят аналогии с Гессе, Джойсом и особенно — с Кафкой. Только в случае с Рябовым мы имеем дело с Кафкой, который жил в Питере и вдохновлялся местной новостной хроникой.
Как и работы немецкоязычного писателя, рассказы Рябова погружают читателя в вязкую, тягучую атмосферу сновидения, которое не подчиняется законам логики и здравого смысла. Но если у Кафки этот процесс постепенного раскручивания спирали безумия происходит плавно, путем бесконечных диалогов персонажей, то герои сборника «Фашисты» словоблудием не страдают. Они говорят коротко, по существу, но зато не стесняются идти на поводу у дикого, первобытного естества.
Эффект комизма у Кафки достигается за счет постепенного повышения градуса абсурда, когда читатель вместе с главным героем шаг за шагом утрачивает доверие к окружающей реальности. Похожий прием использует и Рябов. Но улыбку вызывает также ироничный и хлесткий стиль автора. Ему удается представить читателю оформленные остроты в рамках нескольких предложений или даже нескольких слов:
— Я работаю на мясокомбинате.
«Свиньей», — злобно подумала Полина.
Ткачев поцеловал жену в уголок рта и вышел из квартиры. Его старенькая «девятка» стояла у подъезда. Кто-то прилепил к лобовому стеклу листок бумаги. Ткачев прочитал, что там написано: «Козел, ты перекрываешь въезд, ты будешь наказан!» Он скомкал листок и кинул через плечо. Бред какой-то! Наказан?
Французская писательница Натали Саррот в своей классической работе «Эра подозренья», посвященной модернистской литературе, писала, что в новых произведениях главное место заняло анонимное «я», которое оказалось самим автором. Поскольку главным стало отображение противоречивых чувств психологической жизни, писатель начал прямо говорить о себе. Психологический элемент в литературе освободился от предмета, с которым был неразрывно слит.
Рябов наследует этой традиции, но идет дальше. Психологический элемент в его прозе освобождается не только от предмета, но и от самого автора и его «я». При первом прочтении возникает ощущение, что это просто истории про неудачливых людей в погоне за счастьем. Но потом приходит озарение — они ведь понятия не имеют, что такое счастье! Как можно стремиться к тому, чего не можешь даже представить?
Автор лишь провоцирует читателя на сильные, знакомые каждому человеку эмоции: страсть, ревность, ненависть, страх. И в поисках разрядки тот уже сам закладывает в персонажей Рябова свои желания и искренне огорчается, когда они оказываются невыполнимыми. Вместе с протагонистами рассказов «Отец ждет» и «Полина» мы тоскуем по близким, с героиней из «Фашистов» хотим вырваться из серого быта, а с персонажами «Хуже героина» и «Корыта» — стремимся быть кому-то нужными и любимыми. В этом процессе не может быть начала и завершения, как нет их у наших душевных порывов.
На смену авторскому «я» приходит «я» читателя, чьи горести, чаяния и нужды стали лейтмотивом всего сборника. Только не стоит забывать, что мы имеем дело с кошмарным сном, отражающим наше коллективное бессознательное, и счастье в нем по определению недостижимо. С персонажами Рябова мы можем попытаться покорить вершину, чтобы тут же упасть в грязь, подняться и снова поползти наверх. И каждый раз кажется, что цель — вот она, уже близко, только рукой подать; но тут наступает пробуждение.