Продолжим разговор о том, как чувствует себя литература в «постковидную» эпоху. С какими проблемами сталкиваются прозаики и поэты?
Откровенно говоря, прозаикам не позавидуешь. Давление на них чудовищное, и связано оно далеко не только с пандемическим издательским коллапсом. Увы, их кризис глубже и системнее. Похоже, это кризис читательского восприятия, развивавшийся долгие годы, и коронавирусный «черный лебедь» даже не усилил, а окончательно обозначил грустную ситуацию.
Читатель превратился в зрителя. Во всяком случае, читатель объемных романов. Причем даже не всякое отечественное кино на большом экране кажется ему привлекательным: «Зрителей по-прежнему «притягивают» наши высокобюджетные фильмы-события, пусть они и никак не отражают их жизнь. Спроса на реальность нет, и это тема для отдельного исследования«.
Похожая история и с другими зрелищами, требующими личного присутствия потребителя культурного продукта. Наш массовый российский театрал, как выяснилось, консервативный конформист, и театр услужливо подстраивается под его вкусы: «Доминирование классических произведений, современного непритязательного комедийного материала, расхожего набора произведений для детей и юношества слабо оттеняется наличием материала из «зоны риска», коей является актуальная литература более глубокого содержания. Талантливые авторы, стремящиеся к новаторству и осмыслению насущных современных проблем, к сожалению, особой тенденции не создают и никакую моду не диктуют». iПрощин Е. Репертуарная политика современных российских театров в сезоне 2018–2019 годов // Палимпсест. 2019. № 2. С. 95-96.
Тут бы и развернуться современной русской прозе — и привлечь вдумчивого читателя исследованием пресловутых зон риска. Но у нее есть мощнейший конкурент. Даже два: телевидение и Интернет с их сериалами. Причем это не внутрироссийская, а мировая тенденция. Вот как ее изображает Александр Генис, характеризуя отношения литературы и визуального контента в Америке: «Сериалы дают то, что раньше предлагали другие виды искусства, то есть массированную иллюзию реальности, вкрадчивое погружение в вымышленную жизнь, мерную ритмически организованную композицию, чередование нарративной активности и темпераментных всплесков, океан занимательных подробностей и море интересных лиц. Короче, все то, что нам давали толстые книги Диккенса и Толстого. Собственно, они вместе со всеми авторами «романов с продолжением» и были родоначальниками сериалов».
Следом за классиками поближе к сериальности тянутся и современники. И вот уже многие нынешние романы откровенно пишутся с прицелом на экранизацию.
Ну, хорошо (то есть, плохо…). А что же у поэтов?
А у поэтов все по-старому. Массового читателя, разумеется, как не было, так и нет (хочется спрогнозировать — и не будет). Но прежний никуда не делся. И книжно-издательские проблемы поэта тоже, в общем-то, задевают не сильно, поскольку ему и так нечего терять, кроме своего ноутбука, а книжки, выпущенные на собственные средства тиражом в 300 экземпляров, он уже давно раздает знакомым и незнакомым людям безвозмездно, то есть даром.
Итак, ощутимо страдают прозаики и драматурги, худо-бедно приспосабливаются к нынешней ситуации литераторы-прикладники, способные быстро делать киносценарии и адаптации художественных текстов для малого экрана.
Вот и получается, что в поле литературы такое глубоко архаичное дело, как стихописание, оказывается, значительно лучше приспособлено к выживанию, чем все прочее.
Отсюда следует много интересных выводов и предположений. В частности, такое: а что, если от околокороновирусного времени останется в истории литературы лишь несколько сотен стихотворений?..
Право, для литературы это был бы не худший итог.