В последнем своем эссе для «Легкой кавалерии» я говорил о сложившейся в современной поэзии моде на определенный тип верлибра. В этом хочу остановиться еще на одном модном направлении, возможно, не столь распространенном среди поэтов, но зато крайне востребованном среди читателей и критиков.
Эта новая поэтика характеризуется легкостью, музыкальностью, умеренной суггестивностью и крайней сентиментальностью. А еще — неожиданной для XXI века обветшалостью поэтического словаря.
но сгущается усталая тоска над зловещей пустотой колючих снов если тусклая беспомощность близка я просунулся в ушко и был таков
Даже если не обращать внимания на вкусовые провалы вроде «зловещей пустоты», кажется, что вся поэтика Ростислава Ярцева пришла напрямую из начала прошлого столетия. Не случайно при обсуждении подборки поэта в проекте «Полет разборов» его сравнивали то с Рубцовым, то с Есениным, то с Цветаевой, то с Мандельштамом, а чаще всего — с Бальмонтом.
К слову, это вот «был таков» — тоже оттуда, из хрестоматийного стихотворения Бальмонта. Впрочем, сам сюжет для Ярцева типичен: его лирический герой прячется от внешнего мира при первом удобном случае. Для него важнее мир собственных душевных переживаний.
Переживание, в общем-то, у него только одно. Зато всеобъемлющее. Это переживание собственной нежности, чувствительности, ранимости. Окружающее пространство слишком жестоко к герою, оно абсурдно и опасно, что вербализуется в распаде логических связей стиха. Сам герой парит как бы поверх происходящего, он легок, как легок и его стих, и постоянно находится словно бы на грани воплощения, что в свою очередь подчеркивается уже грамматически, оборванными на середине словами. И этот полет повторяется из раза в раз, словно бы мы читаем одно бесконечное стихотворение.
Схожее лирическое переживание прослеживается и у Василия Бородина.
тихо наплывает покой потому что есть что любить и кого беречь от себя и куда смотреть целиком глухо ночь салютом гремит золотые лужи стоят не о чем ни плакать, ни петь потому что все — и так все
Стоит признать, что Бородин не допускает в стихах столь банальных оборотов, как Ярцев. Но и у него есть эта стилистика Серебряного века, что-то то ли от Блока, то ли от Северянина. И эта вот закрытость лирического героя от внешнего мира — та же. Если принять во внимание, что во внутренний мир героя включены и те, кого стоит «беречь от себя».
Да и вообще все эти воздушные музыкальные переливы кажутся очень уж знакомыми. Не случайно в разговоре о них так часто вспоминают имя Бальмонта. Рецепт этих стихов очевиден: немного меланхолии, много музыки и много «общепоэтических» слов. К слову, сделать это не так-то просто, и по-своему эти стихи написаны виртуозно.
Но как же скучно их читать! Одна легкость, печаль, переливы словесных созвучий. Этой печали не веришь, точнее, чувствуешь ее легковесность по сравнению с подлинными человеческими чувствами.
Самое же главное, это путь в никуда. В русской поэзии уже были и Бенедиктов, и Северянин, и тот же Бальмонт. Они, безусловно, вошли в историю литературы, но сейчас мы перечитываем не их, а других поэтов.
И возникает вопрос. Почему эта поэтика так популярна сейчас? А она популярна. Многие разбирающиеся в поэзии люди называли и Ярцева, и Бородина в числе значимых для себя поэтов. Так, стихи Ярцева похвалили все критики в приведенном выше выпуске «Полета разборов», а в опросе портала «Textura» о поэте десятилетия1 среди названных имен фигурировало в том числе имя Василия Бородина. Добавьте к этому недавнее возвращение в поэзию Дмитрия Воденникова, в 90-е годы создававшего схожую поэтику, и картина станет полной.
Мне кажется, данная поэтика — еще одно преломление доминирующего в нашей поэзии взгляда на мир как чуждое и непонятное пространство. Только реакцией на него стало не тревожное вглядывание в окружающую пустоту, как у верлибристов, а, напротив, уход в себя. По большому счету, это такая приятная меланхолия, наслаждение собственным одиночеством. Разновидность все того же отрицания как реакции на травмирующий мир.
Схожую потребность испытывают и читатели. Они ищут в этих стихах отточенную форму и лексику классической поэзии, в общем, что-то знакомое и привычное. Скажем прямо, ждут от поэзии «поэтичности». А то, что эта поэзия без драм и сложных переживаний, что за ней не стоит сложный опыт человеческого существования, — так для них это и к лучшему: драм людям хватает и в обычной жизни.
Потребности, как и любые другие, имеют право на существование. И такая поэзия, безусловно, тоже. Но надолго ли читатели этих стихов будут заворожены ее напевами? Как показывает история, в перспективе подобная поэзия остается на периферии читательского внимания.
Проблема в том, что в этой поэзии отсутствует рефлексия человека над мирозданием. А это означает, что, по большому счету, мы не видим ни человека, ни мироздания, потому что раскрыться они могут только посредством друг друга. Будем надеяться, что такая поэзия ждет нас впереди.
- Гуманитарные итоги 2010–2020. Поэт десятилетия. Опрос (в двух частях) // Тextura.club. 2020. 3 октября.[↩]