Некогда автором настоящей рецензии была написана небольшая статья о трех очень хороших, на его вкус, поэтессах, у которых на тот момент по непостижимой случайности еще не выходили поэтические сборники [Баталов 2020]. Прошло не так уж много времени, и вот у одной из них, Юлии Крыловой, в начале 2022 года появился дебютный сборник — «На фоне белого». И сразу в издательстве «Воймега» — наверное, самом известном поэтическом издательстве страны1. Естественно, с обложкой белого цвета.
И это хорошо хотя бы потому, что Крылова — далеко не начинающий поэт. В Журнальном зале ее первая публикация датирована 2014 годом — и уже тогда у автора сложилась узнаваемая манера:
И чай наливает невидимая рука:
от дыханья безносой колышутся черные травы;
только смерть выходит за старика
и ночью заводит часы,
сломавшиеся с утра, и
стакан подает с памятью о воде,
ради которого пары доживают до смерти,
зная, что рядом совсем не те,
с кем закроешь глаза и почувствуешь
нестучащее сердце.
Это стихи из той самой подборки 2014 года — и одновременно из нового сборника. Так что книга — одновременно и дебют, и сборник избранного.
Поэзия Крыловой построена таким образом, что возможно ее прочтение на двух уровнях — как на социальном, так и на метафизическом. Очевидно, впрочем, что оба этих мотива переплетены, но тут важно, на чем сфокусировано внимание.
Как своего рода социальное высказывание прочитала книгу критик А. Нуждина. В своей рецензии на сборник она много и справедливо говорит о социальной, моральной зрелости и автора, и лирического героя, о его сформировавшемся взгляде на мир, о «глубинной уверенности в том, что жизнь, если смотреть на нее в целом, подчиняется законам логичным и правильным» [Нуждина 2022].
Нуждина подмечает и метафизические черты: «Эдем, которому <…> тоже нашлось место в этой книге, лишен плодового изобилия, утонченные образы в нем заменены бытовыми» [Нуждина 2022]. Но даже библейские сюжеты в крыловской поэзии она воспринимает через их социальное содержание. И нельзя сказать, чтобы возможность такого прочтения не была заложена поэтом.
Метафизический взгляд представлен в предисловии к сборнику за авторством поэта и критика А. Пермякова. Там говорятся важные вещи о поиске Отца и утраченного Эдема, о деликатности по отношению к любимому, о единстве с миром и о попытке — возможной ли? — разглядеть что-то за его пределами [Пермяков 2022].
Какое из этих двух прочтений ближе к истине? Попробуем зайти издалека. Когда-то автору данной рецензии довелось поразмышлять о новой волне российской метафизической поэзии, которая на тот момент практически захватила отечественные литературные журналы [Баталов 2017]. Суть явления состояла в том, что поэты описывали провинцию, наделяя ее чертами рая, то есть рассматривая ее как вечную и неизменную, словно бы выпавшую из времени, реальность. Тогда подобного было действительно много. Но дело не в этом.
Если взять сам принцип — сопоставление бытовых реалий и метафизических явлений, — то тут ведь можно придумать много интересных метафор и помимо довольно очевидной (провинция как рай). Можно. Но — мало кто придумывает. И стихи Крыловой интересны как раз тем, что она — одна из немногих поэтов, кто развивает эту — едва наметившуюся — метафизическую линию:
Мы плавали в окне второго этажа —
жара стояла в середине спальни,
светилась люстра облаком хрустальным,
я ела яблоко с широкого ножа.
Как люди первые, не видя наготы,
мешали жить соседям и пельмени.
На подоконнике под пеплом от пэлмэла
цвели фиалки или ноготки.
В этом стихотворении рай с «ангелом брелочным» — съемная квартира, и молодая пара в ней — новые Адам и Ева. Разлад в паре — изгнание из рая. Потом у пары появляется ребенок — и пространство меняется: перед нами уже не Адам и Ева, а Мария и Христос — вечные мать и сын. Иосиф отсутствует: отца в этой семье нет. Отец смотрит из-за пределов мироздания, в наших реалиях — со странички соцсети, являющейся неожиданной, но точной метафорой трансцендентного, нематериального мира.
Но дело даже не в том, что поэт подбирает библейские аналогии к реалиям собственной жизни. Это было бы слишком просто. В конце концов, почти у каждого из нас был и свой рай, и свое изгнание из него. Ну, просто потому, что детство было у каждого — и аналогии помимовольно напрашиваются. Но в случае Крыловой эти метафорические аналогии — не только библейские. Наверное, не менее важными для нее являются метафоры литературные.
Точнее, даже не метафоры — а целая клавиатура явных и скрытых цитат. Отталкиваясь от чужих стихов, Крылова вступает в своеобразный диалог с классиками:
год вместе прожили и стихотворный метр
квадратным стал и сузился мирок
до новой мебели невымытой посуды
и невозможности познать свой потолок
В этом стихотворении не просто слышится «Так мало вместе прожили, что вновь…» И. Бродского. Крылова как бы входит в реальность данного стихотворения и переделывает там все по-своему, ведя свой диалог, если не сказать — спор с классиком.
Еще более интересными являются языковые игры, на которые Крылова столь щедра. «Долгая пауза, и время уложено в дольник, / ты уложен в постель и ритм создаешь тишине, / ударяешь по клавишам…» И это тоже не просто игра — поэт вглядывается в самую суть, в тайную реальность языка, где слова предоставляют свои вторые смыслы для создания второй — дополнительной — реальности, и вторые смыслы слов становятся первыми, а абстрактные понятия обретают плоть и кровь материального мира:
Московское море
волнуется меньше меня,
и спускается связь
по ступенькам 3G,
повисают бельем
влажные наши слова,
и качает их ветер —
туда и сюда…
Кстати, эти словесные игры оказываются неплохим способом передать «привет» близким людям, которые способны уловить тайные смыслы определенных слов. Книга полна таких — невидимых для широкого читателя — посланий. Я знаю о некоторых из них просто потому, что знаком с адресатами…
Впрочем, сила поэзии Крыловой не в том, что она разрабатывает определенный вид метафор. Сила ее поэзии в том, что она собственную жизнь помещает в пространство слова. В литературное, а чаще — в библейское измерение. Для кого-то Библия — это книга. Для кого-то — Книга. Нет, Крылова не снижает библейские сюжеты до бытовых сцен. Наоборот. Подобно русским летописцам, она собственную жизнь рассматривает как не написанную еще часть священной истории.
Когда-то, в упомянутой выше рецензии, я писал, что в поэзии Крыловой «бытовое не просто сочетается с метафизическим, а кажется, что и не расставалось с ним никогда, будучи просто разными языками для описания одного и того же явления» [Баталов 2020]. Новая книга лишь подтвердила тот давний вывод.
Но для того, чтобы смотреть на свою — не на чужую, не на чью-то абстрактную — жизнь таким взглядом, нужна определенная отвага. И определенная осторожность. Тут уместно вспомнить и про отмеченную Пермяковым деликатность, и про отмеченную Нуждиной зрелость. Все это — качества сильной личности.
Потому что когда твоя — такая родная — реальность помещается на фоне не то что белого, но ослепительно-белого цвета — это страшно. И неподготовленный человек может просто не выдержать. Ведь даже задуматься о подобном сопоставлении — и то жутко.
Но задумываться надо. И поможет здесь нам эта книга. Как пример того, что можно еще и так. Ведь взяв в руки сборник Крыловой, проницательный читатель не может не примерить на себя ее взгляд. И не начать понемножку переосмысливать и собственную жизнь…
- К сожалению, в декабре 2022 года главный редактор «Воймеги», поэт А. Переверзин, объявил о закрытии издательства, безусловно бывшего знаковым — как для молодых авторов-дебютантов, так и для современной поэзии в целом.[↩]