Каждый из нас бывал Грегором Замзой. Как правило, во сне и ненадолго. В смысле, испытывал чувство вселения в некий очень неприятный организм. Ну вот. Я очень боюсь пауков и недавно почти себя ощутил таковым. Ибо при чтении романа Игоря Савельева1 будто отрастил себе еще две пары глаз. У паука этих пар четыре, у меня было три.
Сейчас объясню, отчего так. О книгах Савельева я собирался написать очень давно. С тех пор, как прочитал «Бледный город. Повесть про автостоп». Иной взгляд на любимое занятие и любимый фрагмент мира интересен всегда. Но вдруг оказалось: к моменту, когда мне попалась эта повесть, автор уже выпустил роман «Терешкова летит на Марс», где речь шла о менее известных мне сущностях. Хотя про финал юности и начало молодости новых поколений читать интересно всегда. Спустя малое время вышли «ZЕВС» и «Верхом на малиновом козле». Их читал с удивлением, понимая, что надо б поподробнее изучить, но в целом соглашался с критиками, благо их вниманием Савельев никогда не был обижен. Общее мнение коллективного разума звучало так, что, мол, автор удивительно талантлив, становится все лучше и лучше, но его истинного уровня никто не знает, и неизвестно, где этот самый уровень. В целом, повторю, соглашаясь, отмечал один момент: стилистические неровности обусловлены разнообразием тематик и соответствующим ходом авторской стилистики — ходом во многие стороны одновременно.
С тем и сел читать «Айронмаску» — думая: пора ли уже написать о Савельеве нечто обзорное и большое либо составить заметку-зарубку на будущее. Победил второй вариант, однако не будем спешить. Итак, первой парой глаз читал книгу, определяя ее место в контексте писательских поисков. Отметил сохранившиеся стилистические моменты. Савельев всегда интересно и на драйве излагает микросюжеты, но между ними следуют короткие вставки, которые писатель будто стремится завершить как можно скорее. Получается нечто вроде колец между звеньями бамбуковой удочки — явные неровности на приятной поверхности удилища.
Из добрых моментов сохранилось умение технично обмануть читателя. Скажем, мы привыкли: когда в книге вне видимого иронического контекста упоминается, что герой «все понял», герой, как правило, действительно что-то понимает. А здесь иначе:
Это конвой, понял Алекс.
— Завтра попозже, в десять, в половине одиннадцатого, а на сегодня вы свободны.
Это не конвой, понял Алекс.
И так всю книгу. В финале, правда, герой что-то поймет, но совсем немножко и не то. У него другая суперспособность, описанная вполне однозначно: «Алекс перетерпел и победил — как делал в жизни не раз». А вот где не дотерпел, там проигрывает. Это и про особенности русской жизни, и не только о ней.
Мир книги вообще оказался довольно удобным для изучения нюансов авторского стиля. Мир сей населен олигархами, министрами, их детьми, пассажирами бизнес-класса, элитными охранниками, балеринами, участниками госпереворота, бывшими героями 1990-х — словом, теми, кого я не знаю. И действие происходит тоже не в самой знакомой локации: в центре Москвы. Нет, я в принципе могу догадаться, кто такой Владилен Сурикатов, но на этом познания в отечественной политике заканчиваются.
Поэтому для отслеживания сюжета пришлось отрастить вторую пару глаз. Эта пара заметила некоторые особенности жизни богачей. К примеру, почему в Шереметьево нельзя идти в Аэроэкспресс, когда боишься слежки, а надо топать на открытую стоянку такси? Тем более если Алекс «секьюрити вычислял профессионально» (кстати, где научился)? Или откуда отец мог знать, что Алекс не выкинет пистолет, а вернет утром обратно по первому требованию? Или отчего переворотная Москва так пуста, что балерина может плясать на танке? Или с чем связана удивительная доброта секьюрити? Когда отец Алекса пал, они, всего лишь символически вломив главному герою за борзое поведение, выкинули его из «Объекта «Шипр»» вон. В романе о ближневосточных или латиноамериканских реалиях тут бы воспоследовало описание пыток страниц на десять. Смотрим хотя бы «Праздник козла» В. Льосы.
Или вот: книга в количествах содержит мат-перемат — и в авторской речи, и в диалогах. Но речь отца передана так: «»Мне плевать, с кем ты трахаешься!» — на самом деле отец выразился покрепче». Почему? А очень просто. Это не совсем отец.
Когда я понял (или придумал) дальний слой книги, пришлось вырастить еще одну пару глаз, а затем собрать все глаза в кучу и читать уже нормально. Реальность «Айронмаски» очевидным образом напоминает вселенные Кафки. Герой и не свободен, и не арестован формально; отец вроде и рядом, вроде и недоступен; вроде и преступник, вроде и спаситель; вроде и мертв, но тела его никто не видел, а прах или имитацию праха украли, как воруют священные артефакты. Короче, это бог. Именно так, со строчной буквы. Ибо Бога в той Вселенной нет. Загадочный [Mr. P.] (кстати, кто это?) с присными и весьма абстрактное население являют собой некие силы, влияющие на богов, но по сути своей неразумные, хаотические.
Кстати, до вульгарной интерпретации леваком В. Беньямином прозу Кафки неизменно интерпретировали в сходном ключе — как рассказ о вечной и непонятной виноватости человека перед истинными владыками реальности. Это уж позже переключились на тупое социальное восприятие…
Так и у Савельева — получилась книга о некоторых моментах иерархии и общего устройства мира. О неудачных попытках говорить с богом на человеческом языке и неумении воспринимать язык божественный, принимая его за казенный.
Словом, я вечно ною на ужасно тесный формат заметок в «Легкой кавалерии»: тесно, дескать. Но сей раз ныть не буду: написал чего хотел, дабы в дальнейшем подумать о грядущих и старых книгах Савельева подробней. Только вот жаль пропавшей в никуда линии Максима — брата или лжебрата Алекса Николаева: тоже ж весьма архетипический образ. Трикстер, например.
- И. Савельев. Как тебе такое, Iron Mask? М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2020.[↩]