Легкая кавалерия/Выпуск №4, 2020

Василий Ширяев

О критике Сергее Морозове

iПунктуация и орфография автора сохранены. — Ред. В сатире на «новых традиционалистов» Сергей Морозов сравнивает Андрея Тимофеева с Хлестаковым и напоминает при этом хлестаковского слугу Осипа, резонера, который «сам себе читает мораль для своего барина», валяясь на постели в его отсутствие. Где Гоголь, там и Гегель. Рацеи построены так: сложные периоды с «абстрактной» лексикой (словами типа: артикуляция, стратификация, абстрактный, социальный) уравновешиваются пословицами и поговорками: «На безрыбье и рак рыба», «ни Богу свечка ни черту кочерга» etc. Существительные он связывает попарно союзом «и», как во время «гражданских свадеб»-noyades в революционной Франции, и обременяет прилагательными: прагматичный, социальный etc. Иногда Сергей Морозов сбивается на стихотворный размер: 

Кто его знает, 
может, всех одолеем.
Неважно, что мы 
ничего не умеем.

Из своих достаточно туманных рассуждений Сергей Морозов извлекает забавные диалектические парадоксы:

«Не пытаясь войти в литературу, ты получаешь шанс действительно к ней приобщиться» («Как не попасть в литературу»), «Я всегда говорил, нет ничего скучнее индивида» («Книги-самобранки, авторы-самогуды»). Толстяк как скрепа-институт в «Бедный, толстый, живой» противопоставляется конкретному толстяку. Толстяк как скрепа мертв, а конкретный толстяк еще нет. — В общем, диалектику можно учить по статьям Сергей Морозова.

«Лес и деревья теперь не представляют собой единства». Отсюда же и апория: «хороший человек» versus профессионал. Тут Сергей Морозов не доводит противоречие до подлинно диалектической остроты. Совершенный профессионал — это аутист, который хорошо работает, но человеческого в нем не так много и связи с миром никакой. А на противоположном полюсе «хороший человек», что, конечно, не профессия, но — вам любой психолог скажет — это гораздо важнее. 

Словоупотребление Сергея Морозова столь прихотливо, что ошибкой было бы не обратить на него внимание.

Например, старый монголизм «ярлык» Сергей Морозов всегда использует с уменьшительным суффиксом, «ярлычок», чтобы, видимо, отличать от «ханского ярлыка», прообразом которого вероятно была и греческая «грамота» и тюркская «книга». Вот это был текст, который и жизнь менял, и немалых денег стоил!

Общее настроение Сергея Морозова — несколько удрученный философский фатализм и перманентная гибель богов. Оркеструется массой слов с приставкой раз-: распад, раздрай, распятие, разглагольствования, расхлябанность, распоясаться, расчеловечивание. 

Во «Времени сахибов» Сергей Морозов повторяет свои любимые парадоксы про книгу (ханский ярлык, наш патент на благородство!) как способ отделить элиту от быдла. Вообще любопытны сельскохозяйственные или, как сказал бы сам Сергей Морозов, «агрокультурные» метафоры в его творчестве. Вот, элита и быдло, да. Элита — то же быдло, только отборное. Или «сбиться покрепче, потеснее, чтоб руно за чернотой голов не проглядывало». Специально проверил, что за порода. Оказалось — дорпер, мясная овца из ЮАР, классической страны апартеида. Выглядит действительно устрашающе.

Сахибы взяты из Киплинга. Однако, Индия — пожалуй и есть искомая Сергеем Морозовым в «Может быть сегодня» страна будущего. Индия как раз показывает нам, как мы будем жить в будущем, всегда показывала (заразился я тут интонациями Сергея Морозова). А «сахибы», если проследить их до арабских корней, окажутся эквивалентными латинским sociis, от коих — любимое прилагательное Сергея Морозова «социальный» (в «Месте которого нет и не будет» употреблено аж 9 раз. После этого как не заподозрить Сергея Морозова в социализме-соцреализме.) Сахиб — socius — товарищ — Parteigenosse. А владельцем сахиб сделался в том древнем понимании принадлежности, когда ты в той же мере зависишь от объекта, в которой и владеешь им. 

«Тот апломб с которым держится российский литературный дехканин», «прополка текста, окучивание отдельных глав и частей» и «читателя еще вырастить надо» в «Клубе литературных самоубийц» — прекрасны, но что Россия — крестьянская страна, пожалуй такой же миф, как и ее готовность к социальной революции по Марксу. Откуда она будет крестьянской в условиях рискованного земледелия?.. Французский крестьянин только 2 месяца в году не проводил в поле, а русский крестьянин только 2 месяца и проводил, в силу погодных условий. Краше поля межа: Гардарики — рейх огородов. Россия, как и Русь до нее — страна промысловая, и земледелие — замаскированный (превращенный, по Марксу) промысел. Так что и литература у нас рискованная — на ловушках, пасеках, огородах и тонях. И читателя не выращивают, а добывают, выкуривают, загоняют и бьют, как белку. «Бедной стране — бедная литература».

В ответ на statement Романа Сенчина «они попросту ленятся читать» Сергей Морозов утрирует: «лентяй, дармоед не может задницу оторвать от дивана». Но читать как раз удобней, лежа на диване, как мечтал Александр Агеев, и задницу от него отрывать как раз античитабельно.

Но, кроме шуток, как и зачем выращивается читатель?.. Читатель выращивается — иншАлло — родителями и в школе, зрительные доли мозга увязываются со слуховыми. Зачем читать с листа, когда кругом подкасты, блоги и horribile dictu аудиокниги?.. Чтоб мочь перечесть, сообразить, увеличить оперативку мозга. Зачем читать с листа стихи, когда кругом великая О. Бузова и гнойный Оксимирон?.. Чтобы уразуметь ритм и фонетику языка. А теперь, как любит Сергей Морозов, срезонируем от противного: а не будет ли вообще лучше для всех, если все мы вовсе никаких книжек и не будем читать и даже поглупеем елико возможно?.. А ведь, пожалуй, будет.

Рекомендую издать статьи Сергея Морозова с подробным комментарием.