Легкая кавалерия/Выпуск №6, 2022

Василий Ширяев

О книге Николая Эппле «Неудобное прошлое. Память о государственных преступлениях в России и других странах»

Это крепкая обзорная компиляция на тему «коллективной вины», «мемориальной культуры» и «войн памяти». Прочитавшие книгу разделились на две группы. Одни считают, что это очень своевременная книжка о проработке коллективной травмы. Другие восприняли это как предложение «доброго следователя» дать показания на себя.

Сосредоточимся на лингвистической стороне вопроса.

При словах «мемориальная культура» вспоминается «кто кого перемемуарит» из «Записей и Выписок» Гаспарова. Какие суть еще волшебные слова?

а) Покаяние. Чередуется с «цена». «Покаяние» – это выкуп. Любое преступление можно выкупить по «Русской Правде». Ассоциация с Каином – вторичная. Характерно развитие в сербском «уценивати» – шантажировать, взяв заложников. Греческое покаяние, «метанойя», в новогреческом произношении «метания» вторично ассоциировалось у протопопа Аввакума с глаголом «метать» – «бить поклоны». За грех – столько-то метаний.

б) Вина-Schuld. Николай Эппле немецкого происхождения, однако не поясняет: экономическая подоплека «Немецкой вины» в том, что Schuld по-немецки – это и «вина», и «долг» в денежном эквиваленте. Тоже как по «Русской Правде». Проработка вины – обслуживание долга. Все по Ясперсу: долг-вина – ответственность – на свободу с чистой совестью. 

в) По-русски «вина» чередуется с «война». «Преступление и наказание» в переводе на древнерусский звучало бы – «Вина и война».

г) Есть и другие «волшебные слова»: террор, геноцид, тоталитаризм. «Репрессии» переименовываются в «террор», «резня» в «геноцид», «социализм» в «тоталитаризм». Когда сербский президент произнесет слово «геноцид», он автоматически обязывается выплатами. Похоже на особенности ловли воров в законе в Грузии. 

Порча языка – источник ренты для филологов, которые определяют пределы свободы слова, и юристов, которые определяют пределы свободы как таковой. Право базируется на поиске двусмысленностей в законе. Создать эти двусмысленности – задача филологов. «Репрессии» переименовываются в «государственный терроризм», чтоб ловчей кидать заяву в Гаагу. Гаагу не возбуждают «репрессии» и «резня», Гаагу возбуждает «геноцид» и «террор».

Ирландские коллеги спорят, чем был «Черный 47-й» – резней или все-таки геноцидом? Чтобы король не выплачивал ирландцам, придумывается термин genoslaughter, «геноцид по неосторожности». Поэтому Николай Эппле, отвечая на выпад корреспондентки «Сноба», что, мол, в Северной Ирландии политика памяти зашла в тупик – превратилась в обоюдную пилку лицемерий и бюджетов, говорит: «До уровня Северной Ирландии надо еще дорасти!»

Зачем дорастать до уровня Северной Ирландии?

Евросоюзу нужен единый учебник истории. История Франции начинается с 1789 года, а Евросоюза – с 1992 года. До этого – было ничего. Помню те баснословные времена, когда мы тоже собирались вступать в НАТО/ЕС. Под устав ЕС должны были быть подогнаны учебники истории. История начиналась в 1992 году, а до этого клубилась хтонь, земля была пуста, и дух фон Хайека носился над водами.

Ситуация не нова. Вот «Повесть временных лет». Начинается с выписки из Библии (устава ЕС того времени) про Вавилонскую башню. Славянам нужно было вписаться «от Яфета». Рюрик, Синеус и Трувор взяты из англо-саксонской хроники о призвании Хенгиста и Хорсы. Геноцид древлян св. равноапостольной кн. Ольгой – древнеукраинский Холокост. Думаю, за это ей и присвоили звание святой, иную святость наши норманнские предки не могли себе представить.

Проясним один логический момент. Если Николай Эппле выступает за критическое отношение к истории, то критическое отношение должно коснуться и его книги. Если же Николай Эппле занимает метапозицию, то его оттуда не достать. Критическое отношение к его книге неприменимо – она проходит по ведомству «гражданской религии», и Николай Эппле занимается раскаянием в миссионерской позиции.

Психоаналитический момент «политики памяти» пародирован в сериале «Клан Сопрано». Есть мафиозо, который убивает людей, и у него есть психоаналитик, который отпускает ему грехи. Грех – то, что Николай Эппле предпочитает называть «не виной, но ответственностью».

Религиозный момент «политики памяти» затронут в «Крестном отце». В оригинальном названии «Godfather» есть двусмысленность: крестный отец и – Бог-Отец. Атеистам не понять, зачем семье Корлеоне засылать своего человека в Ватикан. Это нужно, чтобы а) отмывать через Ватикан деньги, б) быть Godfather’ом для первого после Бога.

До 6 лет рассказанное ребенку переживается им как свое – нет разницы между пережитым лично и рассказанным старшими. Живая история – 3 поколения. С ликвидацией крестьянства и больших семей образовался вакуум историй, который охотно заполнит индустрия идентичности.

Для тех, кто может заплатить – Папа.

Для людей попроще – психоаналитик.

Для простых людей, чья вина передается половым путем и через социальные сети – мемориальная культура. Она же – гражданская религия.