Чем отличаются голые гады от пресмыкающихся?
М. Булгаков. Роковые яйца
Юзефович говорит, что она «человек про книжки» и что любит читать. В фильме «Гоморра» портной Паскуале говорит, что чтобы раскроить корсаж «нужно много любви». То же Юзефович. Можно было сказать: «Как-то так» или «Такая вот фигня приключилась». В общем она так строит ответы, чтоб там поменьше торчало причин и следствий — чтоб не за что зацепиться. Образ Юзефович, который строит Юзефович же, очень аэродинамический получается. Любила читать — и вот книжки рецензировывает… Как такое может быть?..
«Мне приятно думать, что если нас будет достаточно много и мы будем достаточно энергично взбивать молоко лапками, то рано или поздно мы нащупаем твердую почву» (из интервью «Сегодняшняя литературная Россия очень маленькая и провинциальная«) — эта метафара достаточно часто мелькает в интервью Юзефович, равно как и уверения в том, что «я люблю читать» — но «лягушка в банке» и «любовь к чтению» — это разное. Или она отдущи — или она «лягушка, тонущая в банке». Тут одно из двух. Ну или специальная аэродинамическая стокгольмская лягушка.
Это такой хорошо темперированный пир во время чумы. Юзефович расслабляется и получает удовольствие. Книгосфера все равно упадет, но — умри ты сегодня, а я завтра. Но не лучше ли падающего толкни?.. Не лучше ли понадеятся на вспышку на Солнце, которая обрушит сеть и всю электронику?..
Каждый истинный критик – полубог от рождения…iДж. Свифт. Сказка бочки.
Из этого стокгольмского вытекает все остальное: «критериев нет», «я не отличаюсь от своего читателя«, и собственно тогда какие могут возникнуть вопросы между мной и ним, когда мы однаковые и камлаем в такт. Я недавно перечитывал «Сказку бочки» старика Свифта и его пародийные экспликации звучат вполне серьезно в устах Юзефович.
Читатель «должен научиться сам для себя стать книжным навигатором» — а в просторечии стать примочкой к книгобизнесу. Но зачем такое нагнетание модальности?.. Может быть проще будет самому книжку написать?
Юзефович не задает себе вопросов: «Почему мне это нравится? Зачем мне это знать? Как именно я читаю то, что я читаю и возможно ли читать иначе?» — и суггестует похожих на нее. Потому что зачем же мыслящему бакланату задаваться такими вопросами?.. Не дай Бог скорость чтения упадет, а за ним и продажи.
Критерии суть вполне: эуфония, ритм, выбор и порядок слов. А книги имярек — (следуют выражения неупотребительные в печати), потому что читатель книг имярека не поднимется уже перечитать Толстого, а будет все вот это вот все читать и читать.
Чтение вообще не самоцель. Юзефович отстаивает схему «писатель пописывает, критик покрикивает, читатель почитывает». Вспоминается старик Берджесс. Добивал добавочную коппеечку к оплате рецензента, сбывая отрецензованное в два чемодана за полцены электричкой в Лондон.
Повторю банально, чтение книжки не само цель. Есть качество чтения: от по слогам до наизусть. Хорошее чтение — это лазая в словарь и перечитывая 2-3-4 раза предложение, оркеструя его внутри головы. И далее — перечитывание, переперечитывание, перепереперечитывание и знание наизусть. «Евгения Онегина» и «Ревизора» целиком. «Войны и мир» — близко к тексту. Для хорошего чтения — поверьте! — костры из книг на прощадях и стогнах гораздо пользительней, чем книжный бизнес и служилый бакланат, который читают книжку, чтоб потом о нее потрындеть.
Письменная речь в книжки не упирается. Я напимер с увлечением читаю надписи на кабаках и футболкох. Есть Толстой и статусы вконтакте. Все остальное — бумага с закорючками для утренней закофейной или вечерней предсонной попробежки глазами.
Фуяслице.i«На столике у них маслице да фуяслице…» – А. Солженицын, «Один день Ивана Денисовича».
Неслучайна защита Донцовой «Я считаю, что Донцова — хороший массовый продукт«. Очень помню, как Донцова в оправдание своего многописания говорила, что, дескать, ну вот она пишет постоянно. Юзефович так же говорит, что, дескать, постоянно читает, а музыку кино не любит. Но лучше смотреть хорошее кино, чем читать плохую книгу. Надо действовать по обстановке, как учил товарищ Сталин.
Юзефович пишет, что «исторический взгляд на литературу мне гораздо ближе, чем филологический«. Тут у Юзефович умственная синекдоха, потому что история-history — это просто подотдел прозы, притом дурная. Из чего логично вытекает: «Вкус у меня прокачанный, разработанный» — говорит Юзефович и попадает в предвосхищение основания, ибо поелику вкус ее будто бы такой из-за тысяч прочитанных книг, ну и для дальшейшего прочтения очередных тысяч. Но стоит задаться вопосом — а нахейра читать все эти тысячи, если тебе некогда Толстого перечитать?.. «Вкус» свой Юзефович сервирует тут обоюдоостро: как орудие и как некую ценность. Как орудие может быть, но какая в нем ценность?.. Какая ценность вкуса от прочтенных тысяч?.. Это просто дурное копошение, равно как и «тропинки в толще». Ну куда могут вести «тропинки в толще»?.. Это уже не лягушка в банке молока, а трупные черви в могиле. Лягушек в банке было двое, так что «искомая твердь под ногами» — это не масло, а труп одной из них.