«Мы окончательно разучились концентрироваться, — констатировал композитор Антон Батагов в беседе с Дмитрием Бавильским. — Если бы Бах все это увидел, да еще ему показали бы современный рекламный ролик или видеоклип, где один план длится доли секунды, он бы подумал, что оказался в аду. А Гульд подумал бы, что он в психушке».
О клиповом мышлении и постепенной утрате способности длительно фокусироваться на одном объекте в последние годы говорят часто и с нескрываемой тревогой. Правда, имея в виду, как правило, носителей обыденного сознания и потребителей низовой культуры. Однако и в пространстве культуры, которую принято называть высокой, дела давно обстоят не лучше, притом что общение с искусством требует от принимающей стороны, будь то слушатели симфоний или читатели поэзии, навыка воспринимать произведение не как более-менее произвольную сумму отдельных элементов, а как неделимую целокупность. В противном случае публика рискует оказаться в положении пресловутых слепых, ощупывающих слона. Очередная прописная, казалось бы, истина.
Речь, впрочем, не столько о том, что квалифицированный читатель и слушатель нынче в абсолютном меньшинстве, сколько о том, что происходит в лагере деятелей культуры.
Давно уже не удивляет появление на страницах статусных изданий текстов — в столбик ли, в строчку, — рассыпающихся уже при черновом прочтении, или статей, изобилующих именами, сносками и цитатами, зачастую не имеющими к теме исследования никакого отношения. И дело — во всяком случае, не только — в невежестве или подтасовке фактов. Авторы, многие из которых изрядно образованны, добросовестно воспроизводят некую совокупность внешних признаков, в их представлении и являющуюся стихотворением или научной статьей, не задумываясь порою о функциональном назначении воспроизводимых элементов в системе целого.
Не так ли возводили свои соломенные аэропорты адепты карго-культа?..
Судя по всему, новое средневековье, которое мы, кажется, уже успели принять как должное, оказалось чересчур щадящим диагнозом. И переживаем мы не восстание масс и даже не нашествие варваров, а воскрешение человека архаического (увы, отнюдь не в смысле благородной античности).
Собственно говоря, торжествующий ныне в литературе и науке графоман и есть в первую очередь именно носитель архаического сознания, стремящийся через едва не ритуального характера имитацию образцов причаститься высокого канона (представления о каноне, разумеется, могут варьироваться в диапазоне от катренов с перекрестной рифмовкой и трехчастной академической статьи до асинтаксических верлибров и работ постструктуралистов). Он вовсе не обязательно бездарный неуч. Он вполне может быть начитан, эрудирован, даже остепенен. Он может быть возмутительно талантлив («Талант и графомания — понятия, не исключающие друг друга»). iГ. Иванов. Собр. соч. в 3-х тт. Т. 1. М.: Согласие, 1994. С. 495.Он может быть ошеломляюще искусен в частностях, вот только цельномраморные телефоны-автоматы не звонят, а подкованные блохи не скачут.
Имитируются, естественно, не только литературные практики. С достойным лучшего применения тщанием воспроизводятся речевые характеристики, модели поведения, формы коммуникации и культурные формулы, профессиональные сообщества и институты… Соломенное царство механически воспроизводящихся означающих без означаемого ширится что ни день.
Царство – ужели слово найдено? – карго-культуры.