Легкая кавалерия/Выпуск №4, 2019

Анна Жучкова

О критике Александре Кузьменкове и нейролингвистическом программировании

«Не факты сами по себе поражают народное воображение, а то, каким образом они представляются«,iЗдесь и далее – цитаты из текстов Александра Кузьменкова в рубрике «Черная метка» журнала «Урал» с 2013 по 2017 годы. — писал Кузьменков в 2013 году, открывая рубрику «Черная метка». Самое главное для него — поразить воображение народа. С помощью хитрого обращения с фактами, «опуская ненужные детали»: «Первая повесть „Восьмерки» начинается фразой „Пацан улыбался…». Ближе к концу пятилетний Витек именует себя по-взрослому: „Я Виктор. Это мое имя». Опустив ненужные детали, получим: пацан — Виктор, сиречь победитель. Это и есть клаузула сборника <…> все остальные тексты суть бесплатное приложение».

Нормальная практика, все критические реалисты так делали: эпоху сводили к типу, тип — к детали. А на выходе получали субъективную картину, ничего общего не имеющую с реальностью. У Бальзака в «Человеческой комедии» на 1225 буржуа и 425 аристократов — 13 крестьян, например.

Но критический реализм был только в советском литературоведении, в истории мировой литературы его не было. Так и Кузьменков вроде есть, а критики у него нет. Есть только три приема литературно-критического НЛП, iНейролингвистическое программирование. – Ред.на которых держатся его статьи.

1. Чем известнее писатель, тем ярче статья. От степени раздутости шарика зависит громкость хлопка. Всегда приятно узнать, что тот, кто известнее тебя, — дурак. Неважно почему: «Прилепинскую прозу я не люблю. По той же самой причине, что и шашлыки на природе». Обратное тоже верно: чем неизвестнее автор, тем скучнее статья. И бедный Кузьменков вынужден пастись исключительно на полях премиальной литературы, жалуясь на «однообразие материала», но продолжая жрать кактусы.

2. В жизни так не бывает. Снова здравствуйте, реализм критический, проверьте, пожалуйста, художественность бытом в духе кумушек, обсуждающих сериал: мол, кто так полы-то моет! «»Слезы вытекали из прохудившихся глаз». Надо же, а я-то наивно полагал, что из прохудившихся глаз вытекает стекловидное тело». «Как убойной силы папка оказалась в руках у Пятого? <…> в журналистские расследования я категорически не верю».

Проверка вымысла реальностью приводит Кузьменкова к банальщине. Он кидает предъяву, что мистические видения героини «F20» не соответствуют клинической картине (это про роман, где шизофрения изначально метафора):

«»Я увидела странных существ, они играли в меня и в других людей. Я спросила, зачем они это делают, и они сказали, что им тяжело и холодно в космическом пространстве, они греются об людей…». Тут я не стал полагаться на себя и отправил несколько подобных пассажей психиатру Вадиму Молодому (курсив А. К. – А. Ж.), директору американского отделения Международного института социального и психологического здоровья. Эксперт высказался лаконично: «Ничего общего с реальной клиникой. Литературщина-с. Героиня даже и не шизофреничка, а придуманно сумасшедшая»».

Уф, отлегло, директор психического здоровья увидел в героине героиню. Но Александр-то, молодец, «не стал полагаться на себя», а мог бы, значит. Был, наверное, опыт реальной клиники.

3. Срочно за парту — грамматику учить! Все пишут безграмотно. Безграмотно, Карл! Вообще непонятно, как среднюю школу закончили. «За такие образцы красноречия надо премировать не  «Нацбестом», а комплектом учебников русского языка». «С грамматикой родного языка у Новикова заметные нелады». «Изъясняться на родном языке для Терехова — непосильный труд».

Из выпуска в выпуск «Черной метки» — разговор о грамматике вместо поэтики. За одним исключением. Нет, вы не поверите… единственный, кто сподвиг Кузьменкова на разговор о поэтике, это Петр Алешковский. Нашел, нашел-таки понятного писателя! Было у меня подозрение, что Кузьменков не понимает тропы, называя их грамматическими ошибками, и — бинго! Найдя язык, где их нет, он расцвел и занялся понятным — эпитетами: «всякое существительное изнемогает в веригах эпитетов — и каких!»

Надо сказать, Кузьменков не одинок в дилетантском рвении исправления ошибок. Вот что делает общее образование, когда всякая кухарка знает, как правильно. Фэндом горячится по поводу боллитры: «Да кто так пишет! Я лучше умею! Как это героиня «Рюрика» достала пистолет из бака мотоцикла, не умещается туда пистолет, я пробовал!» Детписы обвиняют ведущего литкритика, кандидата филологических наук, в «потрясающем убожестве слов, мыслей и стиля». Так что дело Александра Кузьменкова живет и процветает.

Итак, НЛП от Кузьменкова: обвини автора в неладах с грамматикой. Скажи, что он жизни не нюхал. Придумай обзывательное слово.

Попробуем?

С языком у Кузьменкова нелады: «…достает телеграмму из почтового ящика — а я-то думал, их вручали лично, с непременной росписью в квитанции». Ну и фантазия, товарищ критик! Вам квитанцию под хохлому или под гжель?

Из литературоведения знает только три слова: сюжет, характеры, язык. Утверждает, что ни у кого их нет. Больше ни про что не пишет, каждый раз изобретая, как сказать по-новому «ни-у-ко-го-нет»: «Ничего другого в репертуаре А. Г. попросту нет: ни продуманной интриги, ни характеров, ни даже грамотной речи». «Любой сюжет в руках Осокина моментально заболевает рахитом. Характеры эстетика примитива исключает». «Парализованные фабулы, картонные герои, инкурабельное косноязычие». «Характеров у него отродясь не бывало». «Суконный язык и картонные персонажи».

Кузьменков – тролль. «Заголимся и обнажимся!» — лозунг, с которым он идет по книгам, заголяя и обнажая… себя. Но навязчивый стриптиз — не панацея от скуки. «Помилуй Бог, ну и скучища! Впрочем, на зеркало неча пенять…».

Но мы его любим, «не за то, каков есть, а за то, каким мог бы стать».