Жанровая поэтика
Мы сошлись для трудного (если не считать его безнадежным) дела: обсуждать содержание и концепцию курса истории русской литературы. Слово «концепция» – тяжелое и обязывающее. К тому же оно вызывает ложные ожидания: на человека, обсуждающего концепцию курса, смотрят как на новую Шехерезаду, готовую кратко пересказать его содержание.
Краткий курс всегда останется кратким курсом, а «концепция» изначально связана с другим словом – «концепт», то есть «понятие». Новая концепция – это новый понятийный ряд, положенный в ее основание. Я думаю, что на сегодня, даже независимо от нашего или чьего бы то ни было желания, он был изменен с течением времени. Точнее – поставлен под сомнение, ибо прежние основания могут быть отменены не ранее, чем возникнут новые. А пока постоянно приходится слышать извиняющееся: продолжаю пока пользоваться старыми, ибо заменить их нечем. Даже если теоретический энтузиазм, с которым прежде настаивали на разграничении «методов и направлений», выветрился, то понятия остались вместе с прежней стадиальной хронологией: от романтизма к реализму и т. д.
Так пользоваться извиняясь или менять? А если менять, то на что? Я думаю, что ответ подсказан в традиции русской филологической школы – от ее создателя А. Н. Веселовского до ее расцвета в 20-е годы, когда разные направления, непримиримо сталкиваясь между собой, оставались в пространстве исторической поэтики и жанрового мышления. Понятие «жанр» объединяло как будто бы во всем противоположных друг другу Бахтина и формалистов, одновременно противопоставляя их возобладавшему тогда же основному направлению западной эстетической мысли, расставшейся с жанром как с нормативным пережитком, «аристотелизмом». В России же, напротив, жанр выдвигается на первый план: «За поверхностной пестротой и шумихой литературного процесса не видят больших и существенных судеб литературы и языка, ведущими героями которых являются прежде всего жанры, а направления и школы – героями только второго и третьего порядка».1
Из этой бахтинской фразы многое вытекает. Во-первых, приоритет жанрового подхода, по отношению к которому «направления и школы» есть нечто «периферийное и исторически мелкое».2 Во-вторых, нераздельность судеб «литературы и языка», единство которых как раз и явлено в жанре, понимаемом Бахтиным как речевой жанр, а Тыняновым – как речевая установка.
И наконец, в-третьих, изучение истории литературы как смены и борьбы жанров.
- М. М. Бахтин, Эпос и роман (О методологии исследования романа). – М. М. Бахтин, Литературно -критические статьи, М., 1986, с. 396.[↩]
- Там же, с. 394.[↩]
Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.