Встречи с Маяковским

В 1923 году я впервые приехал в Москву. На Красной Пресне на Камер-Коллежском валу, за глухим дощатым забором стояло большое пятиэтажное здание из красного кирпича. Это был изолятор для дефективных и беспризорных детей имени Феликса Дзержинского. Здесь дежурным врачом работал мой старший брат. В его маленькой комнате я проживал нелегально – посторонним в изоляторе находиться не полагалось. Брат договорился с дворником, и тот пропускал меня через вахту только в ночное время. Днем я не смел и носа высунуть. Изредка, не выдержав этого одиночного заключения, я ночью выходил на волю и без устали бродил по Москве, дожидаясь следующей ночи, чтобы вернуться обратно в свою клетку. Однажды я купил в газетном киоске двухтомник Маяковского «13 лет работы». Не знаю, какими словами описать то состояние, в котором я оказался, когда впервые прочел его стихи. У меня было ощущение, будто я очутился в центре какой-то многокрасочной, сверкающей волшебными огнями феерии. Было чувство нескончаемого праздника, радости и счастья. Очень захотелось повидаться с поэтом. Я был словно в огне: дни и ночи писал без передышки стихи, понимая, что все это написано неважно. В то время многие поэты подменяли новаторство и борьбу с сентиментальностью нарочитой грубостью…

Решил во что бы то ни стало повидаться с Маяковским. Я понимал, что у меня не хватит духа прочесть ему свои слабые вирши. И ни о чем не собирался его просить. Нет, просто должен был повидать этого человека, гениального мастера, создавшего удивительные произведения!

Мне было известно, что Маяковский сотрудничает в газете «Известия». Ну что ж, пойду в редакцию этой газеты и узнаю там его адрес! Одет я был как красноармеец, хотя никогда им не был. Упоминаю об этом потому, что, вероятно, лишь буденовке с большой красной звездой, шинели с сапогами я был обязан тем, что секретарь редакции, который вначале категорически отказался дать мне адрес Маяковского, в конце концов внял моим настойчивым просьбам и на листке блокнота написал номер телефона.

Тщательно спрятав бумажку, я задумался. И было над чем: что я скажу знаменитому поэту? Не мог же я ляпнуть в телефонную трубку: товарищ Маяковский, я хочу на вас посмотреть! Впрочем, нужная мотивировка для моего визита была быстро найдена. И я позвонил.

– Попросите, пожалуйста, Владимира Владимировича, – сказал я.

– А кто его спрашивает? – спросил женский голос.

– Скажите Владимиру Владимировичу, что его спрашивает поэт, приехавший из Одессы, – ответил я.

– Минуточку, – сказала женщина.

Черт побери, что за проклятая любовь к штампам! Вот так и тянет меня написать, что эта минута показалась мне вечностью. А ведь хотя бы из уважения к памяти великого новатора я должен в этом месте избежать штампа. Но таково было мое ощущение в то время и таков был образный строй моих мыслей, поэтому во имя правды я решился повторить этот штамп. Более того, добавлю еще один: все кончается в этом мире. Кончилась и эта минута-вечность, я услышал бас Маяковского:

– Алло!

– Владимир Владимирович, с вами говорит поэт-одессит.

– Это звучит роскошно, – прогудел Маяковский. – А ваша фамилия?

Я немного задумался, потом сказал:

– Какой смысл называть мою фамилию, ведь вы же не скажете «а-а»!

– Вы что, врач-ларинголог? – спросил Маяковский.

– Нет. Повторяю: я поэт-одессит, но не пугайтесь – я не настолько нахален, чтобы читать вам свои стишки.

– Я не из пугливых, – сказал Маяковский, – но если вы сами называете свои стихи стишками, можете мне безусловно их не читать.

– Владимир Владимирович, я хочу вам рассказать об одесском Юго-Лефе. Если вы не стали чересчур уж парнасным…

– Не болтайте ерунды или я брошу трубку, – перебил меня Маяковский сердито.

Его рассердило слово «парнасный», которое я, кстати говоря, вычитал в журнале «Леф».

– Простате»- взмолился я, – и скажите, как мне вас повидать?

– Записывайте адрес и приходите в понедельник в пять часов, разумеется, не утра, – сказал Маяковский, – знаю я вас, одесситов, вам может взбрести в голову и не такое…

Я не записывал адреса, я запомнил его как молитву. Жил Маяковский в то время у Мясницких ворот в Водопьяном переулке.

И вот наконец наступил долгожданный момент.

Каюсь, я не могу сейчас припомнить, на каком этаже тогда жил Маяковский. Но я быстро нашел нужную мне дверь, позвонил. Мне открыла, по всей видимости, домработница.

– Пожалуйста, передайте Владимиру Владимировичу, что пришел человек из Одессы.

Она впустила меня в коридор, закрыла дверь и, попросив подождать, вошла направо в комнату. Я на всю жизнь запомнил расположение этого коридора. Направо были две двери. Женщина вошла во вторую. В конце коридора стоял столик с телефоном. Налево была дверь, видимо, в другие помещения.

Маяковский сам вышел ко мне в коридор. Мгновенным зорким взглядом оглядев меня, он со мной поздоровался и помог снять пальто.

Я знал, что Маяковский высокого роста, и все же был поражен его крупной, массивной фигурой. Владимир Владимирович был без пиджака, в клетчатом заграничном джемпере, они начали в то время входить в моду. У поэта была стриженная по-солдатски голова.

Широким жестом Маяковский пригласил меня в комнату. Я’ вошел. Это была довольно большая комната, обставленная как кабинет. У окна стоял письменный стол. Налево у стены – диван, обитый черной не то клеенкой, не то кожей, несколько кресел.