«В одном потоке бытия…»: Марина Цветаева и Максимилиан Волошин

«В одном потоке бытия…»: Марина Цветаева и Максимилиан Волошин. М.: Центр книги Рудомино, 2013. 352 с.: ил.

Начальная строка из первого, обращенного к юной Марине Цветаевой стихотворения Максимилиана Волошина, соответствует характеру собранных в этой книге материалов: наряду с лирическими произведениями и циклами, в нее вошли воспоминания, письма двух поэтов и довольно подробные комментарии. История личной дружбы, а также творческих взаимоотношений Волошина и Цветаевой вобрала в себя легенду и бытовые достоверности эпохи 10-х-20-х годов прошлого века, очарования и обиды, размышления о поэзии и нравственном выборе, дух юности и влюбленности, мудрости и отеческой заботы. Лейтмотив книги — крымский, коктебельский — сразу же оговаривается во вступительной статье Н. Мирошниченко и поддерживается черно-белыми и цветными (современный интерьер Дома Поэта, живописные портреты Волошина, его акварели) фото-иллюстрациями. Старые снимки, использованные в издании, когда-то были случайно обнаружены и бережно сохранены людьми, понимающими их историческое и общекультурное значение.

Главные достоинства книги «В одном потоке бытия…» обусловлены системностью и полнотой материалов, которые всем интересующимся приходилось отыскивать по малодоступным изданиям. Впервые полностью и в четком хронологическом порядке воспроизведены все письма, раскрывающие взаимоотношения двух поэтов. Графический принцип сборника также очевиден: максимальное приближение к автографу, к первоисточнику.

Дом Волошина стал для Цветаевой домом, где встречаются сердца, где торжествуют искренность, щедрость, доверие друг к другу и действенная любовь — именно эти качества проявились впоследствии в поведении Цветаевой, обусловили ее литературную позицию и мощную энергетику ее исповедальных стихов. Даже пророческий дар открылся в ней, благодаря общению и дружбе с Волошиным. О Коктебеле в 1911-м счастливейшем году она сразу же написала: «Никаким российским заревам не затмить того сияния».

Книга построена на диалоге поэтов, и первое слово в ней, вопреки подзаголовку, все-таки волошинское: полностью представлены статья «Женская поэзия», содержащая первую, появившуюся еще в декабре 1910 года рецензию на дебютную цветаевскую книгу «Вечерний альбом», и три стихотворных посвящения, редко приводимые в изданиях избранных произведений Волошина. Общий объем этой части, по сравнению с «цветаевской», невелик, однако это не умаляет ее литературоведческой ценности. Лирические строки Волошина и данное им определение ранней поэзии Цветаевой многое объясняют в природе последующего успеха этих дневниковых произведений у читателей, в том числе современных: «Ваша книга странно взволновала / В ней сокрытое обнажено / В ней страна, где всех путей начало / Но куда вернуться не дано»; «»Невзрослый» стих М. Цветаевой, иногда не уверенный в себе и ломающийся, как детский голос, умеет передать оттенки, не доступные стиху более взрослому». А для критиков сегодняшнего дня интригующими оказываются волошинские оценки женской поэзии как таковой. По его убеждению, женщина сама не творит языка, но уже созданным языком владеет лучше мужчины. И: «Женская лирика глубже. Но она менее индивидуальна. Это гораздо больше лирика рода, а не лирика личности».

Цветаевские стихи, обращенные к Волошину и посвященные его памяти, мемуары «Живое о живом» и письма воспринимаются как единый литературный роман. Это иной роман, чем, например, тот, что основан на эпистолярном общении трех поэтов: Рильке, Цветаевой, Пастернака, но он рождает не менее острый интерес, поскольку обнажает судьбоносное значение поступков двух главных героев книги. В этом романе перемешиваются и сближаются: жажда общения, ироничные и сочувственные характеристики знакомых, юношеский максимализм и прозорливость в суждениях о себе, недоумение по поводу предсвадебного «соболезнования», выраженного Волошиным, этические кредо Цветаевой и созданный ею миф о Поэте. Единственное возражение в этой части вызывает последовательность материалов, хронологические смещения и возвраты: стихи 10-х годов, мемуары и стихи начала 30-х, затем переписка 10-х-20-х. Мифотворческая концепция, развернутая в воспоминаниях «Живое о живом», высокая трагическая интонация Цветаевой в посвященном Волошину цикле-эпитафии были бы более уместны в финале книги. При этом варианте расположения читатель «дорастал» бы до самых непростых для осмысления текстов, уже имея представление о том, какие личные отношения и события в жизни Цветаевой и Волошина предвосхитили такие произведения.

Уверена, что фактографическая плотность и художественная органичность соединенных под одной обложкой литературных жанров, научная обстоятельность издания, тщательно подготовленного сотрудниками РГАЛИ при поддержке Дома-музея М. Волошина, не позволят этой книге затеряться в «потоке бытия» всех почитателей русской словесности.

Е. ТИТОВА

г. Вологда