Путь писателя

Л. Жак, Геннадий Фиш, «Советский писатель», М. 1976, 288 стр.

Монография Л. Жак – литературоведа, критика – посвящена творчеству Геннадия Фиша, автора произведений о гражданской войне в Карелии, революции 1918 года в Финляндии, о Ленине, о жизни в Скандинавских странах – Дании, Норвегии, Швеции, Исландии…

Рассказывая о жизненном и творческом пути Г. Фиша, исследователь привлекает многочисленные архивные материалы (письма А. М. Горького, В. Овечкина, К. Федина, дневники самого Фиша), а также разнообразные воспоминания людей, что-либо знавших о писателе: его брата – М. С. Фиша (он, кстати, рассказал о том, какое сильное впечатление на десятилетнего мальчика произвело путешествие их семьи по Финляндии); товарища по херсонскому подполью Р. С. Краснощекиной-Лакриц; бывшей новороссийской гимназистки Г. Г. Алперс (с 1918 года по 1920 семья Фишей жила в Новороссийске); известного советского писателя А. Бека, – в 1920 году в газете «Красное Черноморье», органе Новороссийского ревкома и политотдела 22-й дивизии, он напечатал первое стихотворение юного поэта «Молитва»; популярной шведской писательницы Астрид Линдгрен; передовых деятелей датской культуры – Ханса Шерфига и Херлуфа Бидструпа и многих, многих других…

Жизнь Фиша была многообразна, насыщена событиями, поездками, встречами; человек он, как видно из книги Л. Жак, был общительный, подвижный, деятельный. В пятнадцатилетнем возрасте он был, пишет автор монографии, «среди участников херсонского юношеского подполья» (стр. 15), а в семнадцать лет уже избран первым секретарем областного комитета комсомола Кубано-Черноморской области.

Л. Жак не упускает ни одного факта, скрупулезно исследует каждый штрих в «предписательской» биографии фиша, зная, как важны отроческие и юношеские годы в становлении творческой личности. Она подробно и обстоятельно описывает и возвращение Геннадия в Петербург, и атмосферу тех лет, и сложные, противоречивые чувства, вызванные в юношеской душе теми переменами, которые произошли в городе за время его отсутствия.

Нелегко было молодому человеку на первых порах четко определить свое место в круговороте повседневных, отнюдь не романтических дел и событий. «Хочется ли мне сейчас на юг? – спрашивает он себя в дневнике вскоре после приезда в Петроград (цитирую по монографии Л. Жак. – В. Л.). -Право, не знаю. И да и нет. Увлекла меня питерская жизнь. Лучше было бы сказать – затянула. Здесь я пешка. А там? Там совершенно иное. Но все-таки…» (стр. 31).

Дело, однако, не только в ущемленном самолюбии: Фиша, кроме того, что рядом не было старых, испытанных друзей, угнетала сама атмосфера нэпа, глубоко чуждая романтически настроенному и максималистски мыслящему молодому человеку – искреннему, честному, бескомпромиссному, прямому.

Жизнь Фиша не была однообразно ровной, гладкой, лишенной каких бы то ни было ошибок. Л. Жак не идеализирует «главного героя» своей книги. Так, рассказывая о многочисленных увлечениях Фиша, в частности сельскохозяйственной темой, исследователь не утаивает того факта, что здесь «в конечном счете на его долю выпали тяжелые, трагические переживания. Они были вызваны, – свидетельствует Л. Жак, – безудержной увлеченностью Геннадия Фиша «новаторскими идеями» академика Т. Д. Лысенко и его сторонников, которые оказались ошибочными. Чувство ответственности за пропаганду этих идей не оставляло писателя всю его последующую жизнь» (стр. 284).

Но, прослеживая жизненный путь писателя (мы остановились лишь на некоторых фактах его биографии, да и то выборочно), Л. Жак не забывает о главном, о том, что речь идет не об ученом или политическом деятеле, а о писателе. На первых же страницах своей монографии литературовед! задает вопрос: как родился Геннадий Фиш – писатель? Что определило пафос его творчества? Поэтому, рассказывая об участий Фиша в херсонском юшйнеском подполье, она обращает наше внимание прежде всего на след, оставленный херсонскими событиями в его душе, а не на роль, которая, по справедливому замечанию литературоведа, «вряд ли… в деятельности этой группы могла быть значительной: и по кратковременности пребывания его в городе, и потому, что уж очень он был молод» (стр. 15).

Рассматривая биографию писателя как акт творчества, исследователь поступает дальновидно, ибо имеет возможность показать, как след в душе может в дальнейшем оставить след и на бумаге, а факт житейский может перерасти в факт искусства.

«!..Я мечтаю только об одном, – пишет Л. Жак в заключительной главе книги о Геннадии Фише, – чтобы помогла она читателям представить себе этого писателя и вызвала у них ощущенье живого человека, открытыми глазами смотревшего на мир, страстно заинтересованного в торжестве добра, звала их на новые встречи с его произведениями…» (стр. 287). На первый взгляд может показаться, что задача чрезвычайно проста. Иное дело – анализировать философию, поэтику писателя. И все же исследовать личность писателя, пожалуй, не легче, ибо здесь необходимо установить взаимосвязь его «эстетической» и повседневной жизни, соотнести его философию, поэтику и художественный мир с характером, привычками, убеждениями. То есть, помимо философского анализа, нужен еще и литературоведческий, психологический, а помимо разработки эстетических проблем, необходимо исследовать проблемы психологии творчества. Конечно, психологический метод исследования требует к себе осторожного, вдумчивого отношения; недаром с таким ожесточением нападал на него Белинский, субъективной французской критике противопоставляя объективную – немецкую – и издеваясь над теми критиками, которые в хромоте Байрона видели причину его вселенской тоски. При всей уязвимости этого метода нельзя не отметить, что он может быть и чрезвычайно плодотворен!

Лучшие страницы монографии Л. Жак – убедительное тому свидетельство.

Порою, правда, автор пользуется возможностями избранного метода чуть скованно – не всегда Л. Жак от приведенных фактов отталкивается.

Например: почему Г. Фиш всю свою жизнь посвятил описанию Финляндии, Карелии, Дании, Норвегии, Швеции, Исландии?.. Нельзя сказать, что Л. Жак обошла этот вопрос стороной. Напротив, она привела исчерпывающее число объективных документов, свидетельствующих и о его поездках в эти страны, и о дружеских связях с их жителями; более того, в начале рецензии мы упомянули приведенный в книге рассказ брата, вспоминавшего о том, какое сильное впечатление на десятилетнего мальчика произвела красота финской природы. Литературовед обращается за помощью и непосредственно к самому писателю: «Ключ к объяснению приверженности писателя к карело-финским событиям дают и стенограммы устных выступлений Геннадия Фиша, и не полностью опубликованная его статья «О своих книгах и о себе», и послесловие, написанное им впоследствии к повести «Падение Кимас-озера», – очерк «Илмаринен и Антикайнен» (стр. 84). Но эти материалы говорят скорее о том, что тема пришла ему в руки неожиданно, случайно; не мы, а сама Л. Жак делает такой вывод (см. стр. 85).

Говоря про «пятикнижие» Фиша о Скандинавии, – «Здравствуй, Дания!» (1959), «Встречи в Суоми» (1960), «Отшельник Атлантики» (1963), «Норвегия рядом» (1963), «У шведов» (1966), – Л. Жак так же не задается вопросом: почему же он вновь обратился: к странам европейского Севера, каковы были внутренние мотивы его обращения к скандинавской теме?

Хорошо, предположим, что тяготение к европейскому Северу было непроизвольным, неосознанным, допустим даже, что и «открытие» Севера началось чисто случайно. Но ведь это же интереснейшая проблема психологии творчества! В самом деле, почему писатель, в начале своего творческого пути так тосковавший по черноморскому Югу, по оставленной им комсомольской работе, обратил свои взоры на Север? Откуда в нем появилось такое тонкое понимание жизни в этих странах, психологии людей, их нравов: «Меня всегда удивлял тот факт, что ты, человек, не знающий шведского языка, – писал Фишу известный переводчик советской литературы Свен Сторк, – умеешь так глубоко вникать в нашу жизнь, нашу психологию и постигать самое главное в них» (стр. 233).

Конечно, не все «загадки», которые нам задает писатель, можно разгадать. Но высказать хотя бы догадки, пусть они не всегда будут совершенно бесспорными, пусть некоторые из них скоро отживут свой век, – необходимо. Рабочая гипотеза о том, как в нашу литературу вошел «добрый старый скандинавец» (так назвал его в личном письме К. Федин), почему он остался верен, по сути дела, одной теме, нужна хотя бы для того, чтобы последующий исследователь ее уточнил и дополнил…

Впрочем, это скорее пожелание, чем претензия.

Что касается множества других проблем, которые решает в своей монографии литературовед, хотелось бы отметить чрезвычайно интересную и актуальную для литературы наших дней проблему привлечения фольклорного материала для осмысления современной действительности.

Л. Жак приводит, в частности, такой пример. Связь героев «Падения Кимас-озера», пишет она, обозначена через их духовную близость героям «Калевалы» (в очерке «Илмаринен и Антикайнен» эта связь подчеркивается самим названием). Перекличка повести с народным карело-финским эпосом, утверждает далее литературовед, раскрывает, с одной стороны, истинный смысл «Калевалы», а с другой – придает и самим литературным героям дополнительную эмоциональную энергию, укрупняет их.

Эпическая модель настолько притягательна и многомерна, что вбирает в себя и Творит по своим законам современный писателю материал. И не только материал литературный. Живые, реальные люди, как показывает литературовед, тоже строят свое поведение по эпическим моделям. «Из «Падения Кимас-озера», – пишет Л. Жак, – читатель узнает о торговце, который, прикрываясь именем Вяйнямёйнена, пытался обмануть народ. В послесловии же к повести рассказано и о командире финских белогвардейцев, вторгшихся во время гражданской войны на землю Советской Карелии, Таккинене, который подписывал свои приказы «Илмаринен». Лжеилмаринену Геннадий Фиш противопоставил подлинно духовного наследника этого героя «Калевалы»- Тойво Антикайнена» (стр. 106).

Исследователь показывает, что эпос выступает не только как формальная модель, как структурообразующий элемент, но и как своего рода нравственный компас, ориентир. Л. Жак утверждает, что Фиш не случайно, не ради красного словца, сравнил своего героя с эпическим. «В некоторых недавно записанных рунах, – это свидетельство самого писателя, – имя кузнеца Илмаринена называется рядом с именем Тойво Антикайнена» (стр. 107).

Жаль, что в короткой рецензии нельзя коснуться и малой части тех фактов и идей, которые могут заинтересовать читателей и почитателей Геннадия Фиша; утешает лишь уверенность в том, что они, открыв книгу Л. Жак, оценят ее по достоинству.