№6, 1998/Мозаика

По страницам литературоведческих и литературно-критических изданий

«Русская литература», 1997, N 2

Антологию «Испанские путешественники в России», составленную Пабло Сансом Гитианом, представляет В. Е. Багно. Антология включает в себя «небольшие фрагменты ста сорока шести дневников путешествий испанских миссионеров, дипломатов, политиков, военных, писателей, журналистов, ученых, волонтеров Голубой дивизии, побывавших в России на протяжении девяти веков». Все эти материалы, собранные испанским эрудитом и знатоком России, могут, по мнению В. Багно, поколебать миф о том, что «Россия не привлекала особого внимания испанцев» и что не может быть речи об «образе России и русских в испанском национальном сознании».

«Хорошо известно, как высоко ценят Байрона в России. Хотя заслуги по открытию Байрона и байронизма в России правильно приписываются Жуковскому, можно сказать, что наиболее тесное родство связывает Байрона с поэтом-переводчиком Иваном Козловым. Козлов существенно повлиял на русское восприятие Байрона, пропагандируя образ, который превратился для русских как в подлинную, так и в поэтическую правду» – таким заявлением открывается статья «Стихотворения Ивана Козлова «Венецианская ночь» и «Бейрон» (к истории русского байронизма)» (Л. Г. Лейтон, США). «Настоящая статья ставит перед собой задачу исследования Байрона и байронизма в России в том виде, как они были восприняты сознанием поэта, который был одновременно его поклонником, адептом и переводчиком», – формулирует основную цель своей работы ее автор.

«Жанр афоризма в художественно-философском творчестве В. Ф. Одоевского 1820-х годов» – статья О. Н. Кулишкиной. Говоря о раннем творчестве Одоевского, автор замечает, что в этот период у него «жанр афоризма появляется прежде всего в своем изначальном, сугубо научном виде и представлен достаточно широко… Известная эволюция автора «Русских ночей» от формальной (нормативной) к «реальной, психологической эстетике» (слова П. Н. Сакулина. – Ред.) проявляется, в частности, и в том, что с половины 1820-х годов научный афоризм как форма изложения идей германского любомудрия… вытесняется в творчестве Одоевского жанром собственно литературного афоризма, образец которого и представлен в «Парадоксах». Комментируя характерное несовпадение наименований (афоризм – парадокс), заметим, что оно, по-видимому, обусловлено достаточно сильным, заложенным еще в пансионе «французским влиянием» на молодого Одоевского. Как известно, в отличие от Германии, во Франции начала XIX века за словом афоризм сохраняется исключительно его исконная – научная (причем именно медицинская) «жанровая семантика», в то время как для определения соответствующего литературного жанра использовался (с XVII века) термин «максима». Эта французская традиция литературного афоризма (максимы, построенной прежде всего на парадоксе) и преломляется в «Парадоксах» Одоевского, обнаруживающих притом определенное воздействие немецкой художественной афористики рубежа XVIII-XIX веков, а именно – традиции так называемого шлегелевского романтического фрагмента».

В обозреваемом нами номере журнала «Русская литература» опубликованы материалы конференции, посвященной 125-летию со дня рождения Леонида Андреева. Открывает этот блок статья Н. П. Генералова «Леонид Андреев и Николай Бердяев (к истории русского персонализма)».

Отмечая то, что имя Леонида Андреева «странным образом оказалось обойденным в исследованиях, посвященных истории русской философской мысли», автор говорит: «Еще более удивительным является фактическое отсутствие имени Леонида Андреева в историко-философских работах столь популярного на Западе философа, как Николай Бердяев, созвучие с которым творчества Леонида Андреева особенно бросается в глаза»

Приведя свидетельства М. Волошина и Г. Чуйкова, автор утверждает: «…в творчестве Леонида Андреева доминировало именно романтическое начало… творчество художника-романтика оборачивается развернутым во времени и пространстве процессом самопознания. Выходы за пределы этих границ если и не случайны, то по существу вполне окказиональны. Как правило, они заканчиваются трагическим конфликтом… С философской точки зрения этот тип мировосприятия был верно назван персоналистским, т. е. личностным… Этому типу сознания в высшей степени свойственно парадоксальное на первый взгляд сочетание двух противоположных тенденций – тенденции разрушительной, нигилистической, связанной с переоценкой или перепроверкой всех ценностей, и, с другой стороны, тенденции утопической».

Н. Генералов делает следующую оговорку: «…обозначив темой настоящего исследования сопоставительный анализ мировоззренческих основ творчества Леонида Андреева и Бердяева, мы полностью исключаем из поля внимания вопрос о взаимовлияниях, хотя предмет для разговора имеется. Речь пойдет прежде всего о типологическом сходстве, обусловленном не только эпохой, не только общими для Андреева и Бердяева учителями и современниками, но в первую очередь сходством индивидуальностей… Обнаруженное нами разительное сходство мотивов, идей, образов, оценок и самооценок в раннем дневнике Леонида Андреева и в итоговой книге Н. Бердяева «Самопознание», которая вышла в свет уже после смерти автора, при ближайшем рассмотрении оказывается далеко не случайным и во многом взаимопроясняет некоторые ответы на тревожащие исследователей вопросы. В результате названного сопоставления творчество Леонида Андреева неожиданно плавно вливается в органический для него ряд религиозных или, вернее, так называемых религиозных исканий рубежа веков. В то же время авторитет Н. Бердяева как признанного религиозного и даже православного философа оказывается сильно поколебленным, а его творчество выглядит более органичным в ряду писателей, нежели собственно философов. Иными словами, персоналист Бердяев оказывается типичным романтиком, а Л. Андреев – типичным персоналистом».

«Сущность художественного метода Леонида Андреева, можно утверждать, до сих пор остается невыясненной. Собственное мнение писателя о его межеумочном положении среди «благороднорожденных декадентов» и «наследственных реалистов» остроумно, но недостаточно» – так начинается статья В. В. Смирнова «Проблема экспрессионизма в России: Андреев и Маяковский». Говоря об уже осуществлявшейся ранее попытке «типологического исследования творчества Андреева, а также раннего Маяковского в аспекте экспрессионизма», автор отмечает то, что попытка эта «свелась, к сожалению, только к сопоставлению их эстетических взглядов… Очевидно, ограниченность подобных сближений, а также возражения против них связаны прежде всего с неопределенностью самого понятия «экспрессионизм». В. Смирнов предлагает «выделить экспрессионизм из… ряда»»многочисленных самоназваний артистических группировок 10-х годов… проблема экспрессионизма – это проблема сущности, стоящей за явлениями, проблема метода».

«Что касается Л. Андреева и В. Маяковского – наиболее вероятных представителей русского экспрессионизма, – то при всем их внешнем несходстве и чуждости друг другу можно усмотреть некоторые общие черты. Прежде всего это самоощущение «изгоя» и «отщепенца», или, на языке психологии, сильная внутренняя маргинальность». Подтверждая это наблюдение, автор статьи приводит соответствующие примеры. «Оба за внешней мужественностью скрывали безволие и склонность к меланхолии и депрессии».

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №6, 1998

Цитировать

От редакции По страницам литературоведческих и литературно-критических изданий / От редакции // Вопросы литературы. - 1998 - №6. - C. 368-373
Копировать