Лидесса. Вспоминая Л. К. Чуковскую

Когда я увидел ее в первый раз, то сразу вспомнил домашнее, «заглазное» прозвище, данное ей Анной Ахматовой (об этом мне «по секрету» рассказал Арсений Александрович Тарковский, у которого я побывал незадолго до Лидии Корнеевны). Ахматова иногда называла ее «Лидессой», быть может, подчеркивая этим нечто английское, временами в ней проступавшее и даже отпугивавшее некоторых не в меру ретивых ее посетителей. У меня в памяти тоже остался страх от нашей первой встречи. Несомненно, в ней было что-то от классной дамы, такой, во всяком случае, какой представляется классная дама мне: с высокой, несколько взбитой прической, с хищным взглядом из-под очков с толстыми стеклами. Высокая, сухопарая, что-то от птицы (орлицы?) и одновременно что-то от вечной девочки (уловленное на портрете Маяковского) соединялось в ней самым непостижимым образом. В Лидии Корнеевне Чуковской поражало сочетание противоположных качеств: надменность и мягкость, аристократизм и демократичность, доброта и суховатость. Все это присутствовало в ней сразу, но проступало по мере того, какими гранями характера она поворачивалась к собеседнику.

Вопросы при первой встрече она задавала, кажется, обычные: кто я, что я, чем занимаюсь «в свободное от Ахматовой время»? Память навсегда сохранила не слова, а факт, поступок Л. К. В конце нашей встречи, довольно короткой, происходившей в ее кабинете (адрес – улица Горького, дом 6, квартира 89), произошло нечто невероятное. Лидия Корнеевна со своей строговато- таинственной полуулыбкой вдруг вытащила откуда-то четыре объемистые папки с машинописными листками и протянула их мне.

– У вас найдется в Москве укромное местечко? Найдите и читайте.

Я был ошеломлен этим актом безоговорочного решительного доверия. Что сие значило? Отдать «Записки об Анне Ахматовой» (первые два тома), существовавшие тогда только в нескольких машинописных копиях, по сути дела, абсолютно ей незнакомому юнцу, которого она видела впервые в жизни?! Это не на словах, а на деле свидетельствовало о проницательности Лидии Корнеевны. Помнится, я оробел, но промямлил что-то о том, что мой отец служил в Особом отделе, и, быть может, о неприятных для нее, связанных с этим фактом ощущениях. Л. К. болезненно поморщилась, ответив, что приятного в этом факте моей биографии, конечно, мало, но ей, дескать, достаточно взглянуть на мои руки, чтобы отдать в эти руки «Записки». Сказала – и отдала.

Укромное место нашлось, «Записки» были прочитаны и возвращены мной в назначенный срок.

Через некоторое время я получил от Л. К. письмо, присланное в ответ на мой вопрос о моем когдатошнем письме Корнею Ивановичу Чуковскому, отправленном мной из села Винницы Лодейнопольского района Ленинградской области в 1964 году, когда мне было 16 лет и я учился в 9-м классе. Пишу об этом подробнее, потому что письмо это стало «фактом литературы». Строки из него были процитированы в свое время Львом Озеровым в его статье об Ахматовой. Статья была напечатана в еженедельнике «Литературная Россия». Но я писал Чуковскому, а Лев Озеров процитировал строки из письма, как бы полученного им из рук самой Ахматовой. И вот, наконец, все мои сомнения и недоумения по этому поводу разрешились в письме Лидии Корнеевны от 27 марта 1970 года.

«Милый Миша! Ваше письмо Корнею Ивановичу, в котором Вы пишете об Анне Андреевне, находится у меня. На конверте надпись рукою Корнея Ивановича: «Лидочка, покажи это милое письмо Анне Андреевне. Дед». Дедом мы все, и дети, и внуки, и даже друзья, звали моего отца. Я тогда же дала Ваше письмо Анне Андреевне. Она прочла его очень внимательно и сказала: «Вот что значит великая страна: неизвестно как, в каком-то Лодейном Поле появляются мальчики, которые вопреки всему догадываются обо всем». Сейчас цитирую по памяти, за первую фразу ручаюсь на 100 процентов, за остальные – на 90. Через некоторое время обрету, вероятно, возможность взять в руки свои тогдашние записи и сделаю для Вас выписку точно¹.

Вы напрасно опасаетесь, что друзья Анны Андреевны не представляют себе в полной мере своих обязанностей. Представляют. И исполняют их. И «мальчики из Лодейного Поля в нашей великой стране» получат сполна все наследство, которое им принадлежит.

Рада за Вас, что Вы имеете возможность работать в Архиве, как он ни мизерен. Если когда-нибудь приедете в Москву, позвоните мне (292-42-19). Без предупреждения я Вас принять не смогу, я больна, и у меня режим работы сложный, но если буду заранее знать о Вашем приезде, то, вероятно, смогу повидаться с Вами. Жму руку. Л. Чуковская».

Кстати, отрывок из моего письма, касающийся Ахматовой, позднее я обнаружил в той части ее архива, которая находится в Российской национальной библиотеке, перепечатанным на машинке. Вот он.

«…И последний вопрос. Скажите, пожалуйста, можно ли мне, советскому школьнику, считать любимейшей поэтессой Анну Андреевну Ахматову? Так часто приходится до хрипоты в голосе, чуть ли не до слез защищать ее и ее стихи. Словно какой-то запрет наложен на это имя. Нельзя рассказать о ней в кружке любителей поэзии, нельзя написать статью в наш рукописный журнал «Ровесник». Не от культа ли личности достался нам этот запрет? Но я борюсь, потому что я люблю. Вы за меня, Корней Иванович? Говоря все это, я имею в виду главным образом стихи Ахматовой последних лет. Скорее бы прочитать ее триптих. Я слышал, что он тоже прекрасен» ².

Между прочим, Корней Иванович ответил «девятикласснику из Лодейного Поля», и это письмо я храню. Вот оно:

«Дорогой Миша! В 1963 году вышло второе издание моей книжки «Живой как жизнь». Там, на страницах 183, 184 и 187, 188, доказывается, что выражение «ужасно полюбила» вполне правильное, хотя и противоречит так называемому здравому смыслу, как и многие выражения, живущие в нашем языке. Жаль, что у меня нет этой книжки, я бы прислал ее Вам. Дело вовсе не в том, что какая-нибудь вещь вызывает в нас такое восхищение, что становится страшно, а в том, что язык вовсе не строится на основе голой логики. Я привожу такие алогизмы, как «стрелять из пушек», хотя стрелять, по логике, можно только стрелами; или «красные чернила», хотя, по логике, чернила есть черная или чернящая жидкость; «враги убивают друг друга», хотя, по логике, они убивают враг врага, и так далее. Теперь во всех известных мне языках: в испанском, французском, английском, польском – говорят: ужасно весело, ужасно смешно и т. д., хотя, пожалуй, в школьном сочинении лучше бы не пользоваться этим разговорным оборотом. Спасибо за сообщение таких слов, как «одомилась», «озера», – я их не знал. Существует двухтомное издание художественного наследства Репина, где множество статей и воспоминаний о нем. Книга вышла под редакцией Грабаря и Зильберштейна. Есть в серии «Жизнь замечательных людей» хорошая книга Пророковой.

Я тоже очень люблю поэзию Анны Ахматовой и в свое время много писал о ней.

1. В действительности слова Ахматовой звучат так: «Я спросила, получила ли она еще письмо от мальчика из Лодейного Поля.

   – Да, и прекрасное. Вот что значит великая страна: после такого гноя, крови, смрада, мрака приходят такие мальчики… От них все скрыли, а они все нашли… И откуда приходят? Из Лодейного Поля!..»[↩]

2. РНБ. Ф. 1073 (архив А. А. Ахматовой). Оп. 1. Ед. хр. 1215.[↩]