Куда делся рецепт хлеба?. Беседу вела Л. Хесед

11 октября 2015 года. Я иду брать интервью у Маргариты ХЕМЛИН. У той, которая написала повести «Про Берту» и «Про Иосифа», романы «Клоцвог», «Крайний» и «Дознаватель». Которая не раз попадала в финал «Русского Букера», «Большой книги», «НОСа» и всех хоть сколько-нибудь известных литературных премий. Которая неизменно приносит на встречи с читателями волшебный чемоданчик и достает из него удивительные, пахнущие историей вещи.

Маргарита Михайловна не спешит называть мне точный адрес: «Дойдете до Масловки. Там такой розовый дом с колоннами, за ним пятиэтажка. И вот по тропочке аккуратно пройдете и увидите дверь». Захожу и понимаю, что попала в удивительный дом: дом писателя, у которого про героев, за героев и вместо героев говорят вещи. Фотографии семьи (до пятого колена) над рабочим столом; старинный — или очень похожий на старинный — буфет на кухне; невероятной красоты мозаики на стенах («Это я сама сделала!»); заветный ларец с трофейными перчатками, рушниками и прочими атрибутами «прежней» жизни. И в центре — она, создательница железной женщины Майи Клоцвог, femme fatale Остра и Чернигова Полины Лаевской, детектива-убийцы Цупкого и других «людей из примечаний».

— Ну, спрашивайте, — говорит Маргарита Михайловна, колдуя над чашками.

И начинается разговор. То есть нет: разговор, во время которого бесконечная повесть, переходящая у Хемлин из книги в книгу, наконец звучит по-настоящему. И чем дольше слушаешь, тем вернее понимаешь, что ее произведения должны именно звучать, что это в первую очередь блестящие рассказы, весь «цимес» которых — в интонациях, движениях, выражениях лица.

Забываю все приготовленные вопросы и завороженно слежу за тем, как Маргарита Михайловна с каждой новой историей воскрешает довоенный Чернигов, знакомый ей по воспоминаниям родителей, или Остёр, где во время Гражданской войны орудовали разбойничьи банды, с легкостью перескакивает с недавних событий на дела минувших дней и обратно. Да еще периодически извиняется, что она «увлекается» и ее «заносит».

Незаметно пролетают два часа, я понимаю, что пора уходить, хотя больше всего на свете хочется одного: слушать еще. Потому что все рассказы удивительно правдивы, их сюжеты, герои и язык — то, за что на Хемлин неоднократно пытались повесить ярлык «еврейского писателя», — это не преувеличение, не поза, а именно так все и было. Удивительно, как один человек смог охватить историю нескольких поколений, тысяч людских судеб и изложить ее настолько пронзительно, чтобы каждый читатель находил в ней себя.

В конце беседы Маргарита Михайловна говорит: «Ты только не думай, что обязана теперь что-то написать. Захочешь — нашрайбаешь, а не захочешь, так и не надо». Как это — не захочу?! Да я уже предвкушаю, как переслушаю несколько раз наш разговор, у меня появятся новые вопросы и я обязательно их ей задам. А тем временем «Астрель» или какое-нибудь другое издательство выпустит продолжение повестей про Берту, Иосифа, Лилю Воробейчик и Басю Соломоновну.

Маргариты Хемлин не стало 23 октября 2015 года.

О переводах своих книг на другие языки¹

Удивительно, но это (перевод. — Л. Х.) случилось. Ну вроде как. Хотя я не представляю, как можно все это переводить, не зная фона, культурной застройки. Было дело, мои романы переводили на немецкий и на французский языки. Помню, как мы обсуждали с переводчицей разные вопросы, требующие уточнения, и передо мной лежала целая стопка исписанных страниц с комментариями. Ну вот, например, как склонять фамилию Макаренко и нужно ли это делать? Ведь вы понимаете, что форма «к Макаренке» имеет отношение не к склонению, а к русскому просторечию.

С немецким языком была отдельная история. Спустя много лет я поняла, что мои тексты, написанные по-русски, — это, по сути, тоже перевод: подстрочный перевод с идиша, языка моего детства. И вот немецкая переводчица, Ольга Радецкая, это почувствовала и сумела сохранить тот особый строй речи. Но ведь помимо собственно лингвистической части в моих книгах много такого, что зарубежный читатель вряд ли поймет, каких-то бытовых вещей. Вот, например, в «Клоцвог» Майя заходит к Виктору, а там какая-то женщина в халате и «даже без комбинации». Для нас это целый мир: что такое комбинация, что такое женщина без комбинации. Понятно, что это имело какое-то значение для героини. По-хорошему, про все это надо писать подробный комментарий.

Хотя знаете, что я скажу? Переводимо все, ведь перевели же Гоголя, Лескова, Платонова — да что там перечислять. Другой вопрос, что в итоге получилось. Ведь русские тексты Фолкнера, Джойса и Хемингуэя совсем не то же самое, что оригинал, это всего лишь некая ткань, из которой переводчик что-то сшил. А как он сшил — хорошо или плохо, — мы не знаем.

О прозрачности текста

Мне часто говорят: «Поймут ли вас молодые, ведь вам надо всюду сноски делать». А я на это отвечаю: если делать сноски, это будет уже параллельный текст, и тогда вовсе никто не будет его читать. Но неожиданно оказалось, что изумительные молодые люди читают мои книги и все понимают. Я была так удивлена! Конечно, я не проверяла, как они поняли то или это, но они там что-то находят, они чувствуют. И слава Богу! На самом деле, если человека книга трогает, то все равно, что там будет. А еще я очень горжусь похвалой Евгения Ямбурга, который мне сказал: «Ваши книги можно на уроках истории рекомендовать». Эта похвала была для меня очень дорога, я ведь писатель, а не историк.

О читателях

Я никогда не выступала перед читателями в Чернигове. Страшно, это ведь такая ответственность. Ну вот что, что я им скажу? В России, правда, тоже одно время боялась выступать, особенно когда события на Украине начались.

У меня ведь что? У меня Украина, и родной язык мой — украинский, да еще рушники в чемоданчике. И что удивительно, на встрече мне не задали ни одного острого вопроса. Один только дядечка в самом конце сказал: «Вот вы с Украины. Как же быть? Что же делать?» А я ему отвечаю: «Как народ украинский говорит, якось буде». Это ведь иррациональная ситуация, тут не может быть никакого рецепта. Конечно, мы помиримся когда-нибудь друг с другом, но когда это произойдет: через пятнадцать лет, через пятьдесят или сто, — не знаю.

Сейчас, год спустя после той встречи, я думаю, что помирятся все гораздо быстрее и забудут все, как морок. Плакать будут только мамочки, схоронившие сыновей, да люди, сорванные со своих мест. Да еще ветераны, старики эти бедные, замороченные вконец. Ведь если бы кто-нибудь им объяснил: «Бабушки, дорогие, мы вам даем большущую русскую пенсию, но имейте в виду, вы будете говорить по-русски, ваши дети никогда за границу не поедут ни учиться, ни лечиться, туристов у вас не будет, а цены будут, как в Москве». Но кто бы им это сказал?!

Невозможно представить себе степень темноты нашего народа. Все это смягчается, конечно, простодушием, но вообще темнота непроходимая. Если бы люди книжки читали, ничего бы этого не было. Но, как говорится, народ не виноват. Да вот еще существуют два незыблемых народных критерия: «всегда» и «никогда».

1. В 2013 году роман «Дознаватель» попал в финал премии «Русский Букер» и Маргарита Хемлин получила грант на перевод романа на английский язык. [↩]