Кто имеет право свидетельствовать?. История Ригоберты Менчу и проблема постправды

Нет. После Освенцима, после многочисленных погромов, после уничтожения катаров всех до единого, после массовых убийств во все времена и во всем мире… Жестокость проявляется на протяжении стольких веков, что вся история человечества могла бы быть историей «невозможности поэзии после…». Но, напротив, этого не происходит, потому что ведь кто тогда может рассказать об Освенциме?

— Пережившие его. Создавшие его. Исследователи.

— Да, все это имеет значение; созданы музеи, чтобы сохранить эти свидетельства. Но одного будет не хватать — правды личного опыта: это такая вещь, которую не может передать научное исследование <…>

— Да. Поэзия после Освенцима необходимее, чем когда-либо.

Ж. Кабре. Я исповедуюсь

В работе «Культурная критика и общество» Т. Адорно заявил, что писать стихи после Освенцима — варварство. Однако позже признал, что поторопился с приговором: у жертвы есть «право кричать» и угнетенные должны иметь возможность выразить себя. Вопрос заключался лишь в том, чтобы найти подходящую форму, способную передать «всю правду личного опыта» [Адорно 2003: 323].

В Латинской Америке такой формой, претендующей на то, чтобы рассказать о ситуации насилия и крайнего притеснения, стало так называемое свидетельство (исп. «testimonio»). Этот жанр художественно-документальной прозы зародился на Кубе в 1960-х годах и стремительно распространился по всем латиноамериканским странам. Пик популярности свидетельства приходится на 1970–1980-е годы, когда были созданы наиболее яркие образцы жанра (свидетельства Р. Менчу, Д. Чунгара, Т. Борхе, С. Рамиреса). В самых общих чертах свидетельство представляет собой повествование о реальных событиях, оказавших сильное влияние на сознание народа, рассказанное непосредственным участником или очевидцем этих событий. Одним из его основных структурных принципов — равно как и других жанров, относящихся к художественной документалистике, — является особая установка на подлинность. Подразумевается, что повествование фактически достоверно, поскольку происходит из личного опыта автора. В таком случае личность повествователя, реального человека, ставшего свидетелем и участником важных исторических событий, является главным гарантом достоверности описываемого.

В основе таких произведений лежит так называемый свидетельский договор. Сформулированное французским историком и социологом Ф. Леженом положение о референциальности автобиографического текста, согласно которому автор является одновременно его повествователем и главным героем, а излагаемые в тексте события достоверны (описание жизненного пути героя в мельчайших деталях воспроизводит жизненный путь автора), справедлив и для свидетельства [Lejeune 1975: 26–27]. По сути, свидетельский договор заключается в том, что автор свидетельства берет на себя ответственность перед читателем за подлинность описываемых событий, пережитых им самим либо взятых из источников, которые он считает абсолютно достоверными. В свою очередь, читатель соглашается верить автору, но в то же время внимательно следит за тем, чтобы не нарушались условия договора.

Очевидно, что и «свидетельский», и «автобиографический» пакты исходят из одной и той же предпосылки: автор обязуется говорить правду («Клянусь говорить правду, всю правду, ничего, кроме правды» [Lejeune 1975: 36]), а читатель обязуется ему верить. И в том, и в другом случае соблюдение пакта должно быть неукоснительным. Рассуждения Ф. Лежена об этическом долге автора, который, заявив об автобиографичности своего текста, не имеет права отклоняться от истины и вводить читателя в заблуждение, «играя с ним в догадки» [Lejeune 1975: 36], можно также отнести и насчет свидетельства.

Такова идеальная картина, которая тем не менее подводит нас к неизбежному и очень сложному вопросу: можно ли верить всему, что говорит свидетель?

В отношении жанра свидетельства проблема достоверности и соответствия текста фактам встала особенно остро в конце XX века, после публикации спровоцировавшего бурную полемику труда американского антрополога Д. Столла «Ригоберта и история всех бедных гватемальцев» (1999).

В одной из самых шокирующих глав своей книги правозащитник, борец за права коренного населения Гватемалы и лауреат Нобелевской премии мира (1992) Ригоберта Менчу рассказывает о пытках и убийстве ее шестнадцатилетнего брата Петросинио солдатами гватемальской армии на площади высокогорного городка Чахуль:

Я смотрела и не могла поверить, что это был мой братишка. В чем была его вина?