А. Г. Дементьев против «Молодой гвардии» (Эпизод из идейной борьбы 60-х годов)

Столетие со дня рождения Александра Григорьевича Дементьева, отмеченное в апреле 2004 года, совпало с подготовкой к печати Рабочих тетрадей А. Т. Твардовского 1969 года¹. В них значительное место уделено статье Дементьева «О традициях и народности», опубликованной в 1969 году в N 4 «Нового мира». Статья эта сыграла свою роль и в жизни самого автора, и в судьбе журнала, редактируемого Твардовским, и уже поэтому заслуживает особого внимания. К тому же отклики на нее как в печати, так и в письмах читателей весьма показательны для уяснения общественных настроений не только на рубеже 1960 – 1970 годов. А позиция, занятая властью в развернувшейся борьбе идей, позволяет глубже понять политику и идеологию КПСС. Уместно поэтому, по следам юбилея видного литературоведа и критика, напомнить об этой его публикации спустя 45 лет после ее выхода в свет. Выражаю искреннюю благодарность Ирине Александровне Дементьевой за предоставленные ею в мое распоряжение материалы личного архива ее отца – А. Г. Дементьева.

Александр Григорьевич Дементьев, пожалуй, чаще других новомирцев упоминается в дневниках Твардовского: он был связан с его журналом узами давними и прочными. Придя в редакцию «Нового мира» еще в 50-е годы (период, определяемый Твардовским как «первый заход»), Дементьев в 60-е годы («второй заход») – заместитель главного редактора «Нового мира». В декабре 1966 года он (вместе с Б. Г. Заксом – ответственным секретарем редакции) решением Секретариата ЦК КПСС был выведен из состава редколлегии вопреки воле Твардовского. Когда воспрепятствовать этому не удалось, редактор «Нового мира», поддавшись первому порыву чувств, в знак протеста уже готов был подать заявление об отставке, к которой его как раз и понуждали недовольные журналом партийные верхи. (Текст заявления сохранился в Рабочих тетрадях Твардовского). Одним из тех, кто настоятельно призывал его не оставлять журнал, был Александр Григорьевич, не без воздействия которого Твардовский остался тогда на своем посту. Сам же Дементьев после увольнения связи с «Новым миром» не терял: по-прежнему часто посещал редакцию, вникая во все ее текущие дела и планы, по-прежнему читал рукописи, поступавшие в журнал, отзываясь на произведения его старых и новых авторов, по-прежнему и сам здесь печатался. По записям в Рабочих тетрадях видно, как часто прибегали новомирцы к советам и рекомендациям Дементьева. Пусть не всегда редактор журнала соглашался с ним, но пройти «проверку Дементьевым» считал, как правило, необходимым.

Выступив в апрельской книжке «Нового мира» за 1969 год со статьей «О традициях и народности (Литературные заметки)», литературовед, ценимый в научной среде, стал широко известен как публицист: поставленные им проблемы далеко выходили за пределы чисто литературных, касаясь острых вопросов общественной жизни. В центре внимания Дементьева оказался журнал «Молодая гвардия» (с 1959 года возглавляемый А. В. Никоновым), в частности, программные выступления в нем В. Чалмаева и М. Лобанова². Они получили ряд откликов в печати (Дементьев ссылался на статьи Ю. Суровцева, Ф. Чапчахова, И. Мотяшова, А. Метченко). Но уже сам характер этих откликов побуждал Дементьева вступить в дискуссию: их авторы, отмечая в выступлениях публицистов «Молодой гвардии»»уязвимые места» и «полемические заскоки», готовы были многое в них «принять не только мыслью, но и сердцем» (А. Метченко), разделяли их «принципиальные и главные положения»(И. Мотяшов) и решительно защищали их от «ударов» (А. Ланщиков).

В отличие от предшествующих рецензентов, публикации «Молодой гвардии» привлекли внимание новомирского критика «не сами по себе», а «симптоматичностью настроений, известной характерностью их тенденций»³. Вопросы, ставившиеся в молодежном журнале, – о национальных традициях, о национальной культуре и ее соотношении с техническим прогрессом, о чертах национального характера, сформированных природными и историческими условиями, об отношении к Родине – большой и малой, об интеллигенции и народе, – признаны Дементьевым достойными самого серьезного внимания. Решая их, публицисты «Молодой гвардии», по его наблюдению, как бы пытались «придать некое направление примечательному для наших дней интересу широких кругов советского общества, и особенно молодежи, к отечественной старине, древнему зодчеству, живописи и прикладному искусству, памятным событиям отечественной истории» (там же). Критик «Нового мира» видит проявления этого интереса в поездках многочисленных групп молодежи на Север, в Кижи, в Соловецкий монастырь, в древнерусские города, в участившихся экскурсиях в Пушкинские Горы, Ясную Поляну, на Бородинское поле и на поле Куликово, он отмечает возрастающее стремление соотечественников узнать старинные обычаи, послушать народные песни.

Оставляя из-за цензурных условий без объяснений причины резкого усиления интереса к прошлому, к национальным традициям и преданиям, Дементьев тем не менее вполне отчетливо обозначил эти новые тенденции в обществе. Они, по сути, являлись своеобразной реакцией на терявшую кредит официальную идеологию с ее революционными и классовыми приоритетами и недооценкой национального вопроса – одного из самых сложных и грозных в общественной жизни. В «новой общности людей», вырабатывавшейся советским строем, назревало стремление осознать себя общностью национальной, со своими – не только революционными – традициями. Росла потребность узнать больше о своих предках, память о которых советскими идеологами четко регламентировалась: кого-то следовало помнить и почитать, а кого-то забыть или предать поношению.

Эти общественные настроения и пытались использовать и направить в нужное им русло русские националисты. Сейчас, благодаря новейшим исследованиям, а также воспоминаниям самих участников этого движения, мы знаем о нем намного больше, чем шестидесятники. Н. Митрохин, посвятивший движению националистов специальный труд, определяет его как консервативную, крайне правую оппозицию советскому строю, оформившуюся к концу 60-х годов. По данным исследователя, к этому времени так называемая Русская партия имела обширные связи в высших сферах власти, где существовали многочисленные ее сторонники (группа А. Н. Шелепина, председателя КГБ в 1958 – 1961 годах, члена Политбюро; группа секретаря ВЛКСМ С. П. Павлова). Активно поддерживал национал-патриотов начальник Главного политического управления Армии и Флота А. А. Епишев. Единомышленники у них были в ЦК КПСС и Политбюро, в партийном и государственном аппарате⁴. Здесь многие понимали необходимость обновления официальной идеологии, пополнения ее свежими идеями, поскольку те, что были в ходу, не подтверждаемые жизненной практикой, уже никого не воодушевляли. Множество сторонников и сочувствующих национал-патриотам оказалось и в творческих союзах – в том числе и в Союзе советских писателей (СП).

При мощной поддержке партийного руководства под контролем движения, националистов оказались издания: «Молодая гвардия», «Наш современник», «Москва», «Советская Россия», «Литературная Россия», «Роман-газета», издательства: «Молодая гвардия», «Современник», «Советская Россия», Воениздат⁵. Идейной трибуной Русской партии стал журнал «Молодая гвардия» – орган ЦК ВЛКСМ. Первый секретарь ЦК ВЛКСМ С. П. Павлов – один из лидеров движения националистов – явил себя ярым противником «Нового мира». Систематически выступал с нападками на журнал Твардовского и начальник Главпура А. А. Епишев, запретивший подписку на него в армии.

О мощи и степени влияния движения национал-патриотов новомирцы в ту пору могли только строить предположения, не представляя его реального размаха, не зная расстановки сил в верхах. Но они догадывались, что националисты имеют могучую поддержку в самых высоких сферах. В «Новом мире» тогда не знали, что программные статьи «Молодой гвардии»(В. Чалмаева и М. Лобанова) были одобрены КГБ⁶, но здесь ясно понимали: к журналу у цензуры особое отношение. В советской печати той поры невозможны были, скажем, негативные оценки революционных демократов 1860-х годов, значившихся в «Истории КПСС», в соответствии с ленинскими высказываниями, «предшественниками социал-демократии». Однако на страницах «Молодой гвардии» такие оценки появились. Здесь, в органе ЦК ВЛКСМ, допустимым оказалось прославление роли религии и церкви в нашей истории, немыслимое с точки зрения советской идеологии, да и устава ВЛКСМ.

Сознавая, что имеет дело с идейным противником особого рода, Александр Григорьевич выступил против «Молодой гвардии» с открытым забралом в журнале, переживавшем свои трудные дни, фактически обреченном. Целью статьи было предупредить об опасности исповедуемых национал-патриотами идей. Призывы «Молодой гвардии» к возрождению национальных традиций, к «возвращению к истокам» имели притягательную силу антипода казенного мировоззрения, обретая популярность. А. Г. Дементьев и попытался показать, что стоит за этими призывами, за фразами о русской душе, с ее «идеальностью верований», «стихией духовности», «окрыляющей праздничностью» и т. д., которые, «как из мешка», сыпались на страницах «Молодой гвардии».

Критик «Нового мира» предпринял комплексный анализ журнала за 1968 год – его публицистики, прозы и поэзии, представив цельную картину пропагандируемых здесь взглядов на прошлое России, ее национальные традиции в культуре и политике. Это была, по сути, первая попытка характеристики позиции «Молодой гвардии» как органа определенного направления общественной мысли.

Дементьев дает понять, что между прославлением национальных особенностей, национальной самобытности и национализмом – достаточно тонкая и подвижная грань, которую легко перейти, поддавшись крайностям. Именно против крайностей и выступает критик, призывая к реальному восприятию национальных традиций, самоценность которых он сомнению не подвергает. Критик обращает внимание, что о таких чертах русского национального характера, как патриотизм, чувство социальной справедливости, совестливость, правдоискательство, говорится так, как будто другим нациям они неведомы. От подобных заявлений, по его мнению, один шаг до обоснования национальной исключительности. Несмотря на пафосные объяснения авторов «Молодой гвардии» в любви к Родине, Дементьев усомнился, что декларируемый ими патриотизм подлинный, поскольку преисполнен национального высокомерия, никак не сочетается с интернационализмом, а обнаруживает скорее близость к великодержавию. Александр Григорьевич напоминает мысли Н. А. Добролюбова о патриотизме «как частном проявлении любви к человечеству», о настоящем патриоте, который «терпеть не может хвастливых и восторженных восклицаний о своем народе» (с. 221). Патриотизм без интернационализма неизбежно вырождается в национализм и шовинизм, предостерегал автор «Нового мира».

Не приемлет новомирский критик и мысль о том, что очагом духовной культуры нации, хранителем ее традиций является крестьянство, а интеллигенция («просвещенное мещанство») действует как «разлагатель» духовного наследия. Получалось, что старый идеологический стереотип (пролетариат – ведущая сила общества, его гегемон и авангард) молодогвардейцы заменили на новый, столь же не соответствующий сложности живой жизни. Несостоятельность этой новой схемы Дементьев раскрывал, демонстрируя иллюзорность представлений публицистов, прозаиков и поэтов «Молодой гвардии» о современной деревне и бездоказательный нигилизм в оценках интеллигенции, якобы зараженной зловредными буржуазными влияниями. Отвергал Дементьев и страх перед «благоденствием» и «сытостью» как источником бездуховности. По его мнению, благополучие (которое пока в стране является не близкой целью) не может быть препятствием развитию духовной жизни и культуры.

Александр Григорьевич не разделял пристрастий молодогвардейцев в области культурного наследия, явив более широкий взгляд на проблему. Так, публицисты «Молодой гвардии» обнаруживали особые симпатии к религиозным писателям и мыслителям, несправедливо отторгавшимся в ту пору от культуры, тяготели к славянофильству, негативно оценивавшемуся советскими исследователями. В то же время они пренебрежительно отзывались о представителях демократической мысли (Н. Г. Чернышевском, Н. А. Добролюбове), столь же высоко ставившихся в советской литературе, сколь и безосновательно числившихся здесь революционерами. Высоко Оценивая искусство художников начала XX века, значительная часть картин которых еще недавно находилась в запасниках музеев, молодогвардейские критики третировали передвижников, нарочито умаляя их вклад в развитие русской живописи. Дементьев увидел в этих «пристрастиях и отталкиваниях» сектантский, вульгаризаторский подход к культуре, лишавший ее полноты и многообразия. «Между тем ничто не мешает высоко ценить «Слово о полку Игореве», «Житие протопопа Аввакума» и «Троицу» Рублева, музыку Глинки и «Могучей кучки» и одновременно Рахманинова и Скрябина, живопись передвижников и В. Серова, Нестерова, Коровина, произведения Чернышевского и Достоевского, Горького и Бунина, Маяковского и Блока», – писал Александр Григорьевич (с. 220).

Когда в годы перестройки обнаружится столь же по-молодогвардейски пристрастный и односторонний подход к культурному наследию и спешно будут справлены «поминки по советской литературе», не найдется никого, кто, подобно критику «Нового мира», воспротивился бы этому, утверждая: «Наше национальное наследие богато и многообразно, и нет никаких оснований его обеднять, урезывать, ограничивать» (там же).

Дементьев убедительно показал, что национал-патриоты идеализируют прошлое, отбирая из истории страны лишь события, способные подтвердить их представления о славных национальных традициях. Призывая к возрождению нации, к возвращению «на родную почву», занимаются мифотворчеством, а не серьезным анализом исторического опыта. Нельзя искать общественный идеал в прошедшем, утверждала статья Дементьева, и некоторые ее положения стоило бы напомнить тем, кто ныне оплакивает «Россию, которую мы потеряли», обращая взоры в дореволюционное прошлое, а не вперед.

Недавний преподаватель университета, а в ту пору руководитель научного коллектива в Институте мировой литературы им. Горького, Александр Григорьевич, по его признанию, был ошеломлен «эрудицией» авторов «Молодой гвардии». Ее явно не хватало для рассуждений о вопросах, которые, используя определения Ф. М. Достоевского, можно назвать «вековечными» и «капитальными». Борец с бездуховностью, В. Чалмаев, как показал его критик, слабо знал не только историю, но и литературу – зарубежную и русскую. Фауста Гете он считал юношей, строки Блока приписывал Бунину, К. Леонтьева, недоброжелательно относившегося к Л. Толстому, называл его другом и т. д. (с. 216).

По словам А. И. Солженицына, «тараном попер новомирский критик» на своих идейных противников, «с профессорской ученостью легко находя неграмотное и смешное в статьях молодогвардейских недоучек»⁷. Сочувствие Солженицына национал-патриотам явно лишило его объективности в восприятии полемики с ними Дементьева. Образ автора статьи, более академической, нежели публицистической по тону, как-то не ассоциируется с «тараном»⁸. Спокойно и доброжелательно Дементьев доказывает изъяны и просчеты в суждениях молодогвардейцев. Так, перечисляя ошибки В. Чалмаева, критик отнюдь не высмеивает его, отмечает лишь «поразительную беззаботность по части знаний». Может быть, только раз и позволил себе Александр Григорьевич усмешку, предположив, что фигурирующего в программной статье, но реально не существовавшего Нила Саровского «Чалмаев, по-видимому, смонтировал из Серафима Саровского и Нила Сорского» (с. 216). Но согласимся, что тем, кто отводил решающую роль в «цивилизации русской души»»патриотам-пустынникам» и «реформаторам церкви», стоило бы историю церкви знать не хуже, чем критику-атеисту.

Когда сейчас читаешь статью «О традициях и народности», отчетливо видишь на ней печать времени с его исторической ограниченностью, определенными идейными стереотипами. Патриотизм здесь сопровождался привычным эпитетом «советский», а интернационализм традиционно выступал как «пролетарский». В статье, как было принято, присутствовали соответствующие цитаты из В. И. Ленина и партийных документов. Но думается, что ни за одну из них и автору, и редактору «Нового мира» не было бы стыдно и сейчас. И сейчас они могли бы подписаться под словами В. И. Ленина о стремлении к «свободной и независимой, самостоятельной, республиканской, гордой Великороссии, строящей свои отношения к соседям на человеческом принципе равенства, а не на унижающем великую нацию крепостническом принципе привилегий» (с. 221).

В заключение статьи «О традициях и народности» приводилась цитата из Программы КПСС, утверждающая обязанность «вести непримиримую борьбу против проявлений и пережитков всякого национализма и шовинизма, против тенденций к национальной ограниченности и исключительности, к идеализации прошлого и затушевыванию социальных противоречий в истории народов, мешающих коммунистическому строительству» (с. 235). Критик «Нового мира» тем самым как бы заявлял, что не может быть двойных стандартов, определяющих общественную жизнь, – принципы, провозглашенные властью, должны претворяться на практике. Дементьев и посылал сигнал об опасности распространения в многонациональной стране идей, разобщающих национальности, сеющих между ними недоверие и отчуждение, способствующих социально-политической напряженности. Сейчас, когда наряду с националистическими в стране действуют и фашистские организации, нельзя не признать, что эта опасность критиком «Нового мира» не преувеличивалась.

Далеко не все в статье Дементьева «О традициях и народности» понравилось А. Т. Твардовскому, но он посчитал верным ее основное направление, совпадавшее с общей линией демократического журнала.

Статья, как уже упоминалось, появилась в N 4 «Нового мира» за 1969 год. Как обычно, из-за особого внимания цензуры он вышел с опозданием: сданный в набор 4 марта, подписан к печати 19 мая, а подписчикам рассылался в июне. Задержка на этот раз была вызвана придирками Главлита к «Письмам Марины Цветаевой» и статье М. Гефтера «Из истории ленинской мысли». К Дементьеву претензий не было.

* * *

Претензии появились в «Письме в редакцию» журнала «Огонек» под широковещательным заголовком «Против чего выступает «Новый мир»?» за подписью М. Алексеева, С. Викулова, С. Воронина, В. Закруткина, А. Иванова, С. Малашкина, А. Прокофьева, П. Проскурина, С. Смирнова, В. Чивилихина, Н. Шундика. Разносной критике здесь подвергалась не только статья А. Г. Дементьева – удар наносился по журналу Твардовского. Одиннадцать литераторов обвиняли «Новый мир» в том, что он выступает против «главных духовных ценностей нашего общества», являясь проводником буржуазной идеологии и космополитизма⁹.

Подписавшиеся под письмом в редакцию «Огонька» 11 литераторов его не писали: как ныне выяснилось, над текстом работали В. Чалмаев и М. Лобанов (критиковавшиеся Дементьевым), а также близкие «Молодой гвардии» О. Михайлов, Н. Сергованцев, В. Петелин¹⁰. Но составить это погромное письмо оказалось легче, чем собрать под ним подписи: за годы, когда его возглавлял Твардовский, «Новый мир» приобрел авторитет журнала с честной общественной позицией. Обвинения против него, чтобы быть хоть сколько-нибудь убедительными, должны были исходить от писателей, не менее известных и значимых, чем новомирские авторы. Судя по упоминавшемуся уже исследованию Н. Митрохина, такие писатели среди участников Русской партии и сочувствующих ей имелись. Однако М. Шолохов, которого национал-патриоты считали своим «гуру», подписать письмо отказался. Не дал своей подписи и Л. Леонов, выступавший на страницах «Молодой гвардии». Не подписали письмо В. Солоухин, Ю. Бондарев, С. Михалков, весьма близкие русским националистам, как это показывает Н. Митрохин. Организаторам антиново-мировской акции пришлось довольствоваться одиннадцатью литераторами, имена которых были не столь популярны, сколь этого требовало содержание подписанного ими документа.

Так, один из читателей, В. Н. Гусаров, не только свое недоумение выражал по поводу «кто есть кто» среди авторов письма в «Огонек». Он не без иронии предлагал им указать свои профессии, места службы и сослаться на свои произведения. По его мнению, не сообщая этих сведений, «имя и фамилию могут ставить люди, которых знает весь мир или хотя бы вся страна». «Весь день я спрашивал вчера у знакомых: «Кто такой Н. Шундик?»», но так и не добился ответа¹¹. Н. Шундик, между прочим, был заметной величиной среди 11-ти литераторов: с 1965 года состоял главным редактором журнала «Волга». «Местом службы» у двух авторов письма был журнал «Молодая гвардия»: А. Иванов являлся зам. главного редактора, В. Чивилихин – членом редколлегии.

В отличие от «Нового мира», «Огонек» под редакцией А. Софронова с выходом не запаздывал: N 30 с «Письмом 11-ти» был сдан в набор 8 июля, подписан к печати 22 июля и вышел в свет 26 июля. Столь же разительно, как сроками выпуска, «Огонек» отличался от «Нового мира» тиражом. Журнал Твардовского, на который была запрещена подписка в армии и в высших учебных заведениях, в 1969 году имел тираж свыше 130 тыс. Письмо «Против чего выступает «Новый мир»?» в N 30 «Огонька» было напечатано стабильным для журнала тиражом – 2125000 экз. Идейные противники изначально ставились в неравные условия.

Читатели это понимали. «…Законы такта распространяются, наверное, и на литературный мир, и, мне кажется, «неспортивно», что ли, использовать численное преимущество… Избрав основным объектом своей критики статью А. Дементьева, опубликованную в журнале со стотысячным тиражом, одиннадцать разгневанных авторов клеймят его с трибуны «Огонька», обращаясь к двухмиллионной аудитории. Как-то невольно возникает желание устранить это несоответствие», – полагала В. В. Локалова – учительница из села Кукобой Ярославской области¹².

А. Т. Твардовский с 21 июля находился в больнице. Противники «Нового мира» об этом знали и, по-видимому, рассматривали это обстоятельство как благоприятствующее своей акции. О «Письме 11-ти» редактор «Нового мира», как видно из его дневника, узнал в день выхода «Огонька» – 26 июля. «Вдруг – от Мирзо, от Расула¹³, от знакомых и незнакомых с раскрытыми в ужасе ртами – об «Огоньке». Журнал уже было невозможно достать, его рвали из рук в руки, Расул вырвал свой для меня у кого-то, кто не дочитал еще…» Впечатление от «Письма 11-ти» записано 27 июля: «Ну, подлинно: такого еще не бывало – по глупости, наглости, лжи и т. п. Едва ли не все подписавшие этот антиновомировский, открыто фашиствующий манифест мужиковствующих, «паспортизированы» на страницах «Нового мира», вернее сказать аттестованы отдельно посвященными каждому рецензиями или, по крайней мере, «попутными» характеристиками, начиная с Мих. Алексеева (вкупе с В. Шишовым!) и кончая дремучим, облекшим свою закаленную в органах юность во всякие «ой, дидо, ладо, Ладога», Прокофьевым¹⁴. Но суть не в том, даже не в том, что самих генералов им не удалось подвигнуть на подписи – ни Шолохова, ни Леонова, ни Федина (нужды нет, что он член редколлегии, была бы охота!). А в том, что это самый, пожалуй, высокий взлет, гребень волны реакции в лице литподонков, которые пользуются очевидным покровительством некоей части «имеющегося мнения»»¹⁵¹⁵.

Стоит обратиться непосредственно к тексту «Письма 11-ти», чтобы понять: слова Твардовского о «глупости, наглости, лжи» его содержания не были вызваны только эмоциями, а достаточно точно определяют основные черты этого коллективного произведения.

Обвинив А. Г. Дементьева в «умышленно извращенном толковании позиции» журнала «Молодая гвардия», авторы письма заявляли, что его статья «О традициях и народности» не случайно появилась именно в «Новом мире»: «Мы полагаем, что не требуется подробно читателю говорить о характере тех идей, которые давно уже проповедует «Новый мир», особенно в отделе критики. Все это достаточно широко известно». М. Алексеев и его соавторы напоминали, что «именно на страницах «Нового мира» печатал свои «критические» статьи»

А. Синявский. Говорилось в «Огоньке» об «очернительских сочинениях» В. Войновича, И. Грековой, Н. Воронова, «глумящихся над трудностями роста советского общества», а также о статьях новомирских критиков В. Лакшина, И. Виноградова, Ф. Светова, Ст. Рассадина, В. Кардина, где «планомерно и целеустремленно культивируется тенденция скептического отношения к социально-моральным ценностям советского общества, к его идеалам и завоеваниям»¹⁶. Обо всем этом было сказано так, как будто это действительно «широко известно» и повсеместно установлено.

Но А. Д. Синявский публиковался не только в «Новом мире». И вроде бы никто не вменял в вину изданиям и издательствам (в том числе и академическим), где он печатался как советский критик, вышедшие за рубежом произведения Абрама Терца. Но для «Нового мира» его противники делают исключение.

Выбор авторами «Огонька» трех прозаиков как наиболее показательных для лица «Нового мира» был весьма произвольным. Но о других писателях, здесь печатавшихся и также «встретивших осуждение в нашей прессе», «Письмо 11-ти» предпочло умолчать. Не потому ли, что имена Ф. Абрамова, В. Астафьева, А. Бека, В. Белова, В. Богомолова, В. Быкова, Ю. Домбровского, Е. Дороша, С. Залыгина, Ф. Искандера, В. Каверина, Б. Можаева, В. Некрасова, А. Рыбакова, И. Соколова-Микитова, В. Тендрякова, Ю. Трифонова, В. Шукшина, И. Эренбурга, А. Яшина могли бы уже сами по себе служить опровержением «порочной линии» журнала Твардовского, собравшего лучшие силы литературы¹⁷. К тому же перечень прозаиков-новомирцев слишком бы контрастировал со списком наиболее значительных авторов «Молодой гвардии», который приводился М. Алексеевым и др. в доказательство достижений журнала в области художественной прозы (В. Курочкин, Д. Балашов, М. Барышев, Н. Сизов, И. Ефремов, В. Битюков, С. Высоцкий, Ю. Иванов, А. Елкин). По тем же, очевидно, соображениям не рискнули борцы с «Новым миром» коснуться поэзии и мемуаристики журнала.

Про статью Дементьева «О традициях и народности» говорилось в самой тесной связи с «характером идей»»Нового мира», в контексте его общего содержания. Она и призвана иллюстрировать наступление журнала на все самое святое для советского человека. Методы полемики у новомирского критика и 11. литераторов принципиально разные. Способом защиты авторы письма избрали нападение. Они не были сколько-нибудь озабочены обоснованием выдвинутых против Дементьева обвинений. «Письмо 11-ти» написано так, как будто его авторы заранее знали, что никому не будет дано возможности ответить им, опровергнуть их измышления. Если Дементьев, полемизируя с молодогвардейцами, щедро цитирует их публицистику, прозу, стихи, то авторы письма предпочитают весьма произвольно излагать его мысли своими словами. В то же время, обвиняя Дементьева в «передергиваниях и подтасовках», они не пытаются противопоставить им точный текст, подвергшийся «искажениям».

Бездоказательность и грубость выступления «Огонька» отмечается в большинстве читательских откликов на него. «Статья Дементьева написана с достаточной аргументацией и с некоторой долей перца, но это все во имя большой литературы. И если спорить о чем-то с Дементьевым, то обязательно надо приводить доказательства, а не разбрасывать обвинения…» – высказывал свое мнение о несостоятельности 11 оппонентов новомирского критика инженер из Свердловска М. Томшин¹⁸.

Единственная не урезанная в «Огоньке» цитата из статьи «О традициях и народности» принадлежит И. С. Тургеневу, которого автор взял себе в союзники. «Неужели же мы так мало самобытны, так слабы, что должны бояться всякого постороннего влияния и с детским ужасом отмахиваться от него, как бы оно нас не испортило?» – вопрошал классик сто лет тому назад (в 1868 году) в ответ на опасения, подобные высказываемым в «Молодой гвардии». С тех пор, заметил Дементьев, «мы стали куда более сильными и самостоятельными», и не стоит, как это делают авторы «Молодой гвардии», оберегая национальное своеобразие, во всем и всюду видеть буржуазность и враждебный дух. Так можно, предостерегал он, «подменить борьбу с чуждыми влияниями борьбой с творческими исканиями и творческим своеобразием, стать на позицию национальной самоизоляции» (с. 226).

Уличая новомирского критика в антиисторичности, бдительные оппоненты утверждали, что в обстановке «непримиримой борьбы двух враждебных идеологий» подобное заявление «носит разоружающий, более того, капитулянтский характер». «Зачем же понадобилось А. Дементьеву так явно приглушать и умалять опасность враждебного идеологического влияния? Куда направлен отвлекающий маневр критика «Нового мира», журнала, своей позицией способствующего попыткам размывания идеологических рубежей?» – ставят вопросы авторы. Тут же давался готовый ответ: «»Новый мир» давно уже утратил представление о своем истинном месте в борьбе с чуждой идеологией» – это журнал, пытающийся, «говоря словами В. И. Ленина, «согнуться до точки зрения общедемократической вместо точки зрения пролетарской»»¹⁹.

С этим обвинением (сопровождаемым примечанием «выделено В. И. Лениным») и критику, и редактору «Нового мира», пожалуй, стоило бы согласиться. Действительно, в демократическом журнале, каким был «Новый мир», стихийно утвердилась общечеловеческая, а не пролетарская точка зрения, приоритет общечеловеческой, а не классовой морали. Недаром партийная печать критиковала журнал за абстрактный гуманизм и отсутствие четкой классовой позиции: линия журнала все более выпрямлялась как общедемократическая. Здесь авторы «Огонька» в своих нападках не были оригинальны. Новизной отличалось лишь их утверждение об отсутствии у журнала и его критика патриотизма: за многие годы гонений на «Новый мир» впервые ему было предъявлено такое обвинение.

Дементьев, по словам «Письма 11-ти», «как-то уныло и вскользь говорит о том, что ему дорого чувство Родины, традиции русского народа, слава русского оружия <…> Выступая на словах в защиту истинного патриотизма, критик «Нового мира» не упускает случая поиздеваться надо всем, что связано с любовью к отчим местам, к родной земле, к деревне и почему-то особенно к русской старине»²⁰. Примеров «издевательств» Дементьева над любовью к родной земле, разумеется, в «Письме 11-ти» нет. Обличения в антипатриотизме не подкреплены ничем, кроме как «унылой интонацией» новомирского критика. Но он в своей статье как раз выступал против такого запрещенного приема, как характеристика позиции того или иного деятеля с помощью интонации или чувства, с которым тот якобы изрек свою мысль. Прочитав у Чалмаева, что К. Маркс «с глубоким уважением писал», как Европа была ошеломлена появлением огромной империи на ее восточных границах, Александр Григорьвич задавал законный вопрос: «Откуда В. Чалмаеву известно, что Маркс писал с «глубоким уважением»?» Критик давал понять, что собственные великодержавные симпатии безосновательно приписаны автором К. Марксу (с. 220).

И тем, кто читал статью Дементьева, наверное, хотелось спросить его оппонентов, в чем проявилась унылость Дементьева в разговоре о Родине, о которой он говорит на протяжении всей статьи, а вовсе не «вскользь». «Обвиняют А. Дементьева, что он «как-то уныло, вскользь говорит о том, что ему дорого чувство Родины», – откликнулся на это среди других читателей рабочий-бетонщик А. Федоров из поселка Тальменка Алтайского края. – Видимо, по мысли авторов письма патриотические чувства должны выражаться выспренним «штилем»»²¹.

Александр Григорьевич говорит о любви к Родине достаточно сдержанно, но искренне и с воодушевлением. По его словам, формируясь с детства, «любовь к Родине, национальная гордость, уважение к традициям, к прошлому своего народа постепенно овладевают разумом и нравственностью человека. Разве не родная природа дарит нам счастливейшие часы, разве не дорога каждому из нас «малая родина» – места, где прошли золотые годы детства и юности? И у кого порой не выступали слезы от слов и мелодий русской песни? Гордость и волнение вызывают в нас достижения русского творчества и живописи, русское искусство и литература, самоотверженные искания русской общественной, философской, научной мысли. Патриотизм – это та духовная почва, на которой выросли воинская слава русского оружия, беззаветная борьба русского народа против крепостничества и капитализма, угнетения и бесправия, великая русская литература, искусство, культура» (с. 216).

Если бы авторы огоньковского письма привели хотя бы только одну эту цитату из новомирской статьи, их обвинения Дементьева в издевательстве над любовью «к отчим местам», «к родной земле», «к русской старине» уже потеряли бы смысл.

«Нет ничего проще, как опровергнуть обвинения против А. Дементьева. Для этого цитируемые авторами «Огонька» отрывки из статьи «О традициях и народности» надо прочесть полностью, и тогда все станет на свое место», – считал А. М. Гриссик, начальник отдела проектного института (Москва)²².

Письмо 11-ти писателей явно было рассчитано на то, что большинство читателей «Огонька» не были знакомы со статьей Дементьева. Но даже и такие, как видно из новомирской почты, усомнились в том, что свою борьбу 11 писателей ведут честно: слишком голословны были их чудовищные обвинения, адресованные «Новому миру» и его критику. Тут уж сама сложившаяся репутация журнала Твардовского становилась защитой от обвинений его в антипатриотизме. «Как могли Алексеев и соавторы написать такое? Ведь читателю, знакомому с журналом «Новый мир», совершенно очевидна полная нелепость этих утверждений. Под видом литературной критики авторы письма стремятся опорочить журнал «Новый мир» с помощью грубых подтасовок, недостойных измышлений и политических выводов, о которых мы уже стали забывать после XX съезда КПСС», – писал из Рязани инженер В. Пожарский²³.»Абсурдом» назвали в своем письме рабочие судостроительного завода в г. Батуми обвинение «Нового мира»»чуть ли не в государственной измене», а его критика -«в отсутствии патриотизма, любви к Отечеству»²⁴.

Актер БДТ, лауреат Государственной премии Г. Гай (Ленинград) убежден, что «литераторы, редактирующие «Новый мир», своими произведениями и заботами о судьбах родной литературы доказали, в чем смысл слова «патриотизм»»²⁵.

Думается, что и поэт, возглавлявший журнал, это доказал. В поэме «Василий Теркин» нет и упоминания о партии, о Сталине – речь идет только о любви к родной земле, перед ней герой, которому автор отдал многие свои чувства и мысли, ощущает непонятную ему самому вину. И воюет он с мыслью о том, что «Россию – мать-старуху / Нам нельзя терять никак». Это была любовь к Родине, столь же отличная от казенного, официального патриотизма, сколь чуждая патриотизму почвенническому, великодержавному, замешенному на национализме.

Проблему распространения национализма, поставленную в статье Дементьева, авторы обошли. Напрямую ее не затрагивая, они пытались исподтишка, недозволенными в честной полемике приемами, защитить свою позицию. Имея в виду ярое антизападничество молодогвардейцев, их противопоставление самобытной культуры и национальных традиций русского народа «мелководной Европе» и «бездуховной Америке», Дементьев утверждал, что в основе современной борьбы России и Запада («холодной войны») лежат не национальные, а социальные и политические различия двух систем. При этом он оговаривался, что «не игнорирует своеобразия исторического развития отдельных наций и особенностей национального характера и культуры того или иного народа». Произвольно и грубо обрывая цитату, авторы, вопреки логике, ставили вопрос, никак не связанный с тем, о чем писал Дементьев: «С каких это пор человеку, любящему свою родину, будь то Армения, Россия, Украина, Грузия, Латвия, – ставят эту любовь в вину?»²⁶ Этот пассаж призван был подкрепить обвинение в том, что «Новый мир» выступает против «таких основополагающих морально-политических сил нашего общества <…> как дружба и братство народов».

Одного этого хватило бы, чтобы подтвердить слова А. Твардовского о «глупости, наглости, лжи и т. п.»»Письма 11-ти». Ни в одном журнале, включая и «Дружбу народов», не была столь широко и разнообразно представлена многонациональная литература СССР, как в «Новом мире». Его авторами были белорусы Василь Быков, Петрусь Бровка, Аркадий Кулешов, украинцы Иван Драч, Микола Бажан, Максим Рыльский, грузины Ираклий Абашидзе, Карло Каладзе, абхазец Баграт Шинкуба, молдаванин Ион Друцэ, литовцы Эдуардас Межелайтис, Юстинас Марцинкявичюс, латышка Мирдза Кемпе, кабардинец Алим Кешоков, балкарец Кайсын Кулиев, калмык Давид Кугультинов, киргиз Чингиз Айтматов, узбек Айбек, осетин Нафи Джусойты, башкир Мустай Карим, армяне Сильва Капутикян, Амо Сагиян, дагестанец Расул Гамзатов, таджик Мирзо Турсун-Заде, азербайджанец Расул Рза, еврей С. Галкин, чеченец Мусбек Кибиев – всех не перечислишь. За шестнадцать лет руководства «Новым миром» Твардовского не вышло ни одной книжки журнала, в которой кто-либо из представителей национальных республик не рассказывал бы – в стихах или прозе – о жизни своего народа.

«Не лучше ли было бы критикам критика Дементьева, так сказать, в упор спросить Расула Гамзатова или Чингиза Айтматова, как это они умудряются писать о своем Дагестане или Киргизстане и вместе с тем уживаются на одной территории с таким нехорошим критиком», – не без иронии спрашивала упоминавшаяся уже учительница В. В. Локалова.

Александр Григорьевич Дементьев, интеллигент в первом поколении, потомок крепостных крестьян знаменитой княгини З. А. Волконской, всеми корнями связанный с русской жизнью, в «Письме 11-ти» представлен ненавистником деревни. Авторы усмотрели его «Особое раздражение»»деревенским уклоном», утверждая, что «резкое неудовольствие А. Дементьева вызывает почему-то то обстоятельство, что «Молодая гвардия» стремится воспитывать в молодых читателях, будущих хозяевах страны, любовь к «земле», «истокам», к «деревне»». Защитники «основополагающих сил общества» от «Нового мира» с негодованием вопрошали: «С каких это пор любовь ко всему этому стала считаться предосудительной?» Они напоминали, что «партия придает огромное значение хозяйственно-культурному укреплению деревни»²⁷²⁷.

Деревне отведено важное место в статье Дементьева. За отсутствием в обозреваемом им журнале произведений о ней в прозе критик обратился к его поэзии и публицистике, привлекая к своему анализу единственную на эту тему повесть С. Высоцкого «Спроси зарю». Идеализированная, сусальная деревня своим несходством с реальной, советской вызвала неприятие новомирского критика. Он обращает внимание на то, что, любовно расписывая реквизит сельской жизни с ее березками, сенокосами, пастухами, туесками, розвальнями, молодогвардейцы полностью отстранялись от ее сложных социальных проблем. Критик замечал, что «певцы деревни» из «Молодой гвардии»»к современному земледельческому труду не проявляют почти никакого интереса. Их поэзия – это не поэзия земледельческого труда, а скорее поэзия отдыха в деревне, на лоне природы». В этом он видит отступление от традиций русской литературы (с. 233). Дементьев и укоряет авторов молодежного журнала в том, что, усматривая в деревне хранительницу духовного богатства, они с полным пренебрежением относятся к ее материальным нуждам. Противопоставляя асфальт почве, «родной землице», не задумываются о неблагоустройстве жизни на селе. Однако при всех изъяснениях любви к деревне и антигородских настроениях молодогвардейцы, как замечал Дементьев, предпочитали сохнуть по деревне в городах: переселения их на родную почву с асфальта не наблюдалось.

Анализируя образ советской деревни на страницах «Молодой гвардии», Александр Григорьевич, конечно же, имел в поле зрения «деревенскую прозу»»Нового мира», где социальные проблемы, отсутствовавшие в органе ЦК ВЛКСМ, были в центре внимания. Не случайна близость его статьи с предшествующими ей «полемическими заметками» И. Дедкова, в которых идиллическим картинам деревенской жизни журналов «Молодая гвардия» и «Наш современник» противопоставлялись произведения новомирцев, ставящие реальные насущные вопросы сельского житья-бытья²⁸.

У истоков своего журнала Твардовский видел очерк «Районные будни» (1952) В. Овечкина, впервые в советской литературе коснувшегося неблагополучия в сельском хозяйстве. С тех пор художественное исследование сельской жизни продолжилось в произведениях Ф. Абрамова, В. Тендрякова, Е. Дороша, В. Белова, Б. Можаева, А. Яшина и других «деревенщиков», в публицистике В. Овечкина, Л. Иванова, Г. Троепольского, Ю. Черниченко. И вот, по утверждению 11-ти литераторов, оказывается, именно «Молодая гвардия» вносит свой вклад во «всенародное дело»»хозяйственно-культурного укрепления деревни», а Дементьев на страницах «Нового мира» издевается над любовью к деревне, которую он якобы считает предосудительной²⁶.

С особым негодованием Дементьеву вменялось в вину словечко «мужиковствующие», употребленное по отношению к авторам «Молодой гвардии». Оно выступало не только как доказательство презрительного отношения критика ко всем, «кто пишет о земле», но и его политической неблагонадежности. Ведь, по уверению авторов «Огонька», слово это было «в 20-х годах пущено в ход Троцким <…> для шельмования русских писателей-патриотов», о чем Дементьев прекрасно знает²⁰.

Термином «мужиковствующие» воспользовался и Твардовский (как видно из приведенной выше его записи по поводу «Письма 11-ти»), не задумываясь, разумеется, о том, кто его автор. Не знал этого и литературовед А. В. Македонов, хорошо знакомый с эпохой 20 – 30-х годов. Выступая в поддержку Дементьева и «Нового мира», он писал: «Я не изучал Троцкого и не берусь судить, действительно ли Троцкий и когда «пустил» это слово. Но я могу напомнить, что термин «мужиковствующих свора» употреблялся никем иным, как Маяковским, в широко известном стихотворении… Видеть в употреблении термина «мужиковствующие» какую-то перекличку с Троцким – это полемический прием, который сам говорит за себя»²⁹.

Словечко «мужиковствующие», как и «балалаечники» (из того же стихотворения Маяковского «Юбилейное»), в окружении «Нового мира» имело весьма ограниченное употребление³⁰. Никому бы здесь не пришло в голову применять его к Ф. Абрамову, В. Белову, Б. Можаеву или другим художникам, с болью в сердце писавшим о неустроенной советской деревне, искавшим выхода из ее тяжелого положения, по сути безнадежного при существовавших порядках. «Мужиковствующими» называли тех, кто живописал деревню, ими же выдуманную, антигородская экзотика которой оттесняла в сторону вопросы деревенской жизни, волновавшие новомирцев.

Приемы, используемые национал-патриотами, против которых восстал А. Македонов и многие читатели, говорили об их неспособности к идейному спору. Как ни парадоксально, этими недозволенными приемами в совершенстве владели писатели, утверждавшие стремление к правде и справедливости как изначально присущую, органическую черту русского национального характера. Памфлет «Против чего выступает «Новый мир»?» заканчивался тем же, чем и начинался, – грозным обвинением, на рубеже 60 – 70-х годов обретавшим смысл политического доноса. В который раз напомнив об «острейшей идеологической борьбе», авторы заявляли: «Вопреки призывам Дементьева «не преувеличивать опасности чуждых идеологических влияний» мы еще и еще раз утверждаем, что проникновение к нам буржуазной идеологии было и остается серьезнейшей опасностью. Если против нее не бороться, это может привести к постепенной подмене понятий пролетарского интернационализма столь милыми сердцу некоторых критиков и литераторов, группирующихся вокруг «Нового мира», космополитическими идеями». Именно это заставило 11 литераторов выступить в защиту от «Нового мира»»главных духовных ценностей нашего общества, патриотических традиций, воспитания чувства гордости за социалистическое Отечество, его прошлое и настоящее…»³¹.

* * *

Можно понять, с каким чувством читал это коллективное произведение 11-ти писателей Твардовский в больнице, где и до того пребывал в острой тревоге за оставленный в «подвешенном состоянии» свой журнал.

Первым импульсивным решением членов редколлегии «Нового мира» после чтения «Огонька» было перепечатать статью Дементьева «О традициях и народности» и огоньковское письмо вместе, рядом – «на усмотрение читателей»: в сочетании с подлинным текстом Дементьева антиновомирские инвективы 11-ти теряли всякий смысл. Затем последовало «перерешение»: «оставляя обе статьи «в уме», <…> сказать, что спорить не о чем и что аттестованность большинства авторов «Новым миром» – не в пользу их объективности». После телефонных переговоров с новомирцами Твардовский записывает 29 июля: «Слухи о неодобрении и даже возмущении «письмом 11-ти» в разных кругах и малые надежды на выражение этих чувств»³². Однако Мария Илларионовна Твардовская, навестившая мужа в тот день, уже привезла письмо К. М. Симонова, первым откликнувшегося на выступление «Огонька».

Симонов писал, что, «уйдя от идейного спора по существу проблем национализма и патриотизма, авторы письма в «Огоньке» обрушились на «Новый мир» с грубыми и необоснованными нападками». Он утверждал, что «Новый мир»»больше, чем какой-либо другой журнал, показывал на своих страницах народные истоки нашей жизни» и защищал «подлинное национальное достоинство нашего народа и нашей литературы в борьбе с унижающими это достоинство квасными патриотами и беспринципными реставраторами отвергнутых революцией самых темных сторон старой российской действительности»³³.

Твардовский правильно понял, что письмо Симонова было «рассчитано на коллективность подписания». Уже 3 августа он получил известие, что под письмом кроме К. М. Симонова поставили свои подписи М. В. Исаковский, А. А. Сурков, К. И. Чуковский, С. С. Смирнов и другие. Среди других, им не зафиксированных, были В. Ф. Тендряков и С. П. Антонов, а несколько позднее появилась подпись Д. А. Гранина. Письмо писателей, среди которых было несколько членов секретариата СП, К. Симонов передал в «Литературную газету». Этот орган Союза писателей СССР его не опубликовал, присоединившись к травле «Нового мира».

31 июля газета «Социалистическая индустрия» публикует «Открытое письмо» главному редактору журнала «Новый мир» токаря Подольского машиностроительного завода М. Захарова. От имени рабочего класса Захаров обвинял Твардовского в том, что «Новый мир» оторвался от насущных проблем советского общества и служит интересам, ему чуждым. Журнал мало печатает произведений о рабочих, а рабочий класс на его страницах представлен «погрязшим в быте, без идеалов». Деревня выглядит «мрачной и неуютной». «Кто дал право некоторым Вашим авторам издеваться над самыми святыми чувствами наших людей? Над их любовью к Родине, к дому своему, к березке русской?» – вопрошал Захаров. Подписавшись «токарем», автор письма скромно умолчал, что является членом ЦК КПСС и депутатом Верховного Совета СССР.

Твардовский, неоднократно сталкивавшийся в своей редакторской практике с фальсифицированными письмами «читателей», и в этом случае сразу угадал фальшивку³⁴. Он запросил фотокопию «Письма» М. Захарова и некоторые общие анкетные сведения о нем. 10 августа «Социалистическая индустрия» публикует – без разрешения Твардовского – его письмо в редакцию, не предназначавшееся для печати, сопровождая его фотокопией фрагмента письма М. Захарова в явном расчете, что никто не будет сверять ее с опубликованным десять дней назад текстом. Но даже факсимиле начала письма указывало, что оно было адресовано не Твардовскому, а газете, редакция же переадресовала его, соответственно изменив содержание. Между тем, токарь из ЦК увидел в запросе Твардовского высокомерие и неуважение к рабочим. «Вы обиделись на Твардовского за его просьбу дать факсимиле Вашей подписи, укоряете его в газете за то, что он оторвался от рабочего класса», – обращался к Захарову читатель из Ленинграда, которому, как и Захарову, не нравилась статья Дементьева. – Между тем укорять Вам надо себя. Вы написали свое «Открытое письмо» типичным языком плохого журналиста. Твардовский уважает рабочих, и ему не верилось, что кадровый рабочий мог написать так выспренне, «литературно и развязно»»³⁵.

«Больше ничего не писать туда, все ясно», – резюмирует Твардовский, прочитав «Социалистическую индустрию» 10 августа³⁶. Однако один за другим он делает наброски ответа «Социалистической индустрии», отнявшие у него несколько дней. Затем все же первоначальное решение берет верх.

Позади оставалась «страстная неделя»»Нового мира» – дни массированной атаки на журнал изданий, солидарных с выступлением «Огонька». Стройная череда антиновомирских публикаций свидетельствовала о четко разработанном плане атакующих. «Открытое письмо» М. Захарова в «Социалистической индустрии» было только началом. Затем «Литературная Россия» выразила «справедливое беспокойство» линией «Нового мира». Редакция газеты, заявив, что нельзя не разделять мнение 11-ти писателей, поддержала брошенное ими журналу Твардовского обвинение в «пренебрежении социально-моральными ценностями»³⁷.

В открытом письме в редколлегию «Литературной России» Р. Гамзатов протестовал против не согласованного с ним, как ее членом, выступления газеты в поддержку «Письма 11-ти». «Письмо полно недостойных политических инсинуаций, своей грубостью и передержками оно возрождает приемы той печальной памяти критики, которая нанесла советской литературе невосполнимый вред», – писал Р. Гамзатов, заявляя о своем выходе из редколлегии⁴⁰³⁸. Разумеется, письмо Р. Гамзатова не было напечатано, а из редколлегии «Литературной России» он так и не вышел.

Далее последовало, по выражению Твардовского, «самое шедевровое создание вурдалачьего творчества» – статья в «Советской России» об отклике «Нью-Йорк Таймс» на «Письмо 11-ти». По сообщению газеты, «боевая направленность» письма «пришлась не по вкусу буржуазным идеологам, которые быстро и нервозно реагировали на публикацию «Огонька»». По словам «Советской России», западные политики хвалят «Новый мир» за противодействие «советскому национализму» и считают, что журнал Твардовского лишь формально числится органом Союза советских писателей, а по сути «действует автономно». «Неужели главный редактор «Нового мира» и коммунисты редакции и на этот раз не задумаются над тем, почему их позиция в литературе и общественной жизни вызывает столько радости в стане антисоветчиков, почему ни один другой советский печатный орган не пользуется таким «кредитом» у буржуазных идеологов, как «Новый мир»?»³⁹

«Уже необходимо привлечение мировых антисоциалистических сил в оправдание «Письма», – заметил по этому поводу Твардовский. – Уже, как это бывает и в большем объеме, последствия содеянного ставятся на место причин его. (Затянувшийся флирт «Нового мира» с буржуазной прессой)»⁴⁰. Записи на «страстной неделе» неоднократно прерывались строчкой своеобразного самовнушения: «Ничего, ничего, терпение…» По дневнику видно, что почти месяц редактор «Нового мира» не засыпал без снотворного.

Каждая из публикаций против «Нового мира» вызывала новую волну писем в его защиту. Письма шли в редакции газет, выступавших в поддержку «Огонька», копии, как правило, отправляли в «Новый мир». Часть их сохранилась в личных архивах Твардовского и Дементьева, большая часть осталась в редакции «Нового мира». По приблизительному подсчету новомирцев, всего в августе-сентябре 1969 года их было около 1500. Какая-то доля откликов осела в тех изданиях, куда они направлялись, – не все читатели присылали их копии Дементьеву или Твардовскому. К тому же редактор «Нового мира» считал, что «за каждым письмом не менее сотни подписей тех, что могли бы и даже собирались (но не собрались, как это часто бывает и за нами, профессиональными людьми) написать сами»⁴¹.

Почта редакции «Нового мира» всегда отличалась объемом и многообразием. Но эта волна писем, гребень которой пришелся на август-сентябрь 1969 года, была особенной. Одобрение статьи А. Г. Дементьева, протесты против «Письма 11-ти» и поддержавших его изданий, как правило, сопровождались общими оценками журнала Твардовского. Читатели, близко к сердцу принимая тяжелейшее положение, в которое

был поставлен «Новый мир», стремились выразить ему свою благодарность, сказать, какое значительное место он занимает в их жизни, как нужен и дорог. В письмах назывались имена любимых авторов, открытых «Новым миром», одобрялась публицистика журнала, отмечался «хороший язык» новомирских публикаций. «Никто не доказал, что «Новый мир» не оправдывает свое название. Каждым своим номером журнал агитирует за демократизацию общества, за действенность экономических реформ, причем делает это гораздо лучше, чем некоторые специальные издания», – писал уже цитировавшийся инженер М. Томшин из Свердловска. Это говорилось о журнале 60-х годов, когда и речи не было о демократических преобразованиях: советский строй, определявшийся как «социалистическая демократия», считался высшим, совершеннейшим видом демократии. Не случайно Твардовский находил в читательских письмах «понимание всего» (подчеркнуто им). «Письма эти, между прочим, недвусмысленное свидетельство такого уровня читательского сознания, с которым нельзя не считаться, хотя, конечно, это уровень сравнительно узкого круга. Но какой это круг! Там и рабочие по профессии, которым претит фальшивое «наш брат рабочий» и т. п., и инженеры, и врачи, и студенты, и профессорско-преподавательский контингент, словом, интеллигенция»⁴².

В этом потоке писем лишь несколько недоброжелательных. Их в редакции сочли сомнительными – уж очень походили на пародии. Так, в этот горький час повеселило новомирцев письмо рабочего сцены БДТ В. Гаврюшева, который выражал свое «негативное отношение к негативному «Новому миру»». «Когда-то меньшевики захватили «Искру». Сегодня они не рискуют открыто соваться в политику, поэтому предпочли захватить «Новый мир». Современные меньшевики, как и их предшественники, далеко не глупый народ, и художественная сторона журнала на высоте, однако идейная на эту высоту не поднимается». В. Гаврюшев, угадывая желание ЦК, предлагал в «Новый мир» подобрать большевистскую редколлегию: «…побольше таких, как, например, Ю. Барабаш…»⁴³.

Александр Трифонович не раз говорил, что журнал не только редакция и авторский коллектив, но и читатели. И, судя по почте «Нового мира», читатели сознавали эту свою связь с журналом, который в их восприятии «представляет собою не только редколлегию и пишущих в «Новый мир», но, к счастью, и огромную армию читателей». «Я имею честь принадлежать к их числу», – заявляла уже упоминавшаяся учительница из Ярославской области В. Локалова. Именно читатели, значительно в большей степени, чем братья-писатели, стали в те дни главной поддержкой новомирцам.

«Люди, даже новомирского поколения, не представляют себе реальности этих писем, как явления читательской активности по случаю гонений на журнал, – записывает Твардовский свои размышления над почтой. – Да мы и сами полгода или год назад не представляли в такой очевидности этот мощный подпор за нами»⁴⁴. Не представляли этого, по-видимому, и партийные верхи. Думается, именно этот «мощный подпор» читателей временно приостановил травлю журнала Твардовского, заставил власть изменить свой маневр. Ни одно из писем – ни писательских, ни читательских – не было опубликовано ни «Литературной газетой», ни другими изданиями, куда они направлялись: слово давалось только противникам «Нового мира». Не получили его и рабочие, по выражению Твардовского, «дававшие жизни» своему собрату по классу М. Захарову. Однако партийные верхи не могли не знать о массовом, все увеличивавшемся потоке писем в поддержку опального журнала. В обществе создавалась ситуация, чреватая ростом напряженности и недовольства.

Да и национал-патриоты слишком уж распоясались, ощущая себя в полной безопасности под крылом власти, но одновременно и выходя из-под ее контроля. Все это заставило партийные органы, до поры допускавшие самостийное развитие запланированной борьбы с «Новым миром», ввести ее в определенное русло.

12 августа в ЦК было созвано совещание редакторов. Твардовский еще оставался в больнице, и на совещании присутствовал его заместитель – А. И. Кондратович, в тот же день сообщивший ему о происходившем в ЦК. Выступивший перед редакторами массовых изданий заместитель заведующего Отделом агитации и пропаганды А. Н. Яковлев (получивший известность в годы перестройки как ее «архитектор»), остановившись на дискуссии, вызванной статьей А. Г. Дементьева «О традициях и народности», высказался в том смысле, что «обе стороны виноваты». Разумеется, в чем именно виноват был автор новомирской статьи, указано не было⁴⁵.

Твардовский еще при первом чтении «Огонька» предвидел такой исход событий, записав, что «все может обернуться испытанным наведением порядка по признаку серединности: «Конечно, мол, «Новый мир» имеет серьезные ошибки, но нельзя же так уж…»»⁴⁶. Резюме Яковлева на совещании 12 августа, как полагал редактор «Нового мира», и будет «официальной партийной точкой зрения, за которую ухватится наш секретариатишко… Для нас – не победа, но для вурдалаков большой урон, почти поражение»⁴⁷.

Новомирцы не вышли победителями из схватки с национал-патриотами, но и не дали себя одолеть. Во всей этой антиновомировской кампании, развязанной с ведома и одобрения партийных властей, было нечто кафкианское. В «отступлении от партийных позиций», в «размывании идеологических рубежей»»Новый мир» обвиняли те, кто славил самые темные стороны дореволюционной «босоногой Руси», превосходство русского характера с его «неуправляемой языческой свободой», завоевательную мощь великодержавной империи. А о запрете программы КПСС на пропаганду национализма и шовинизма, на идеализацию прошлого в этом театре абсурда напоминал «Новый мир», признанный высшим органом КПСС подлежащим ликвидации как журнал с ошибочной линией.

Бывший зам. зав. Агитпропа ЦК А. Н. Яковлев вспоминает, в каком сложном положении оказалось руководство КПСС в развернувшейся борьбе против «Нового мира»: «С одной стороны нельзя было поддержать шовинизм и антисемитизм, да еще в исполнении убогой и бесталанной писательской группировки. В то же время либерально-демократическая позиция и вовсе противоречила политическим принципам партии»⁴⁸. Однако власть все же не оказалась «над схваткой». Весь ход дискуссии показывает, что ближе и роднее был ей орган русских националистов, нежели демократический журнал, воспринимавшийся как нечто чужеродное системе. И дело не только в том, что, как уже говорилось, во властных структурах имелось немало сторонников движения русских националистов и прямых его участников. Великодержавие, ярое антизападничество, сталинистские симпатии национал-патриотов находили значительно большее сочувствие и понимание у идеологов и политиков КПСС, нежели отстаивание общечеловеческих ценностей, стремление к соединению социализма с демократией.

Из воспоминаний А. Н. Яковлева можно сделать вывод о его неприязни к националистам молодогвардейского толка и сочувствии и уважении к «Новому миру», редактора которого он называет «великим поэтом и гражданином». Но о том, какую позицию занял он в ту пору в противостоянии «Нового мира»»Огоньку» вкупе с «Молодой гвардией», бывший зам. зав. Отдела Агитпропа ЦК умалчивает… А в своем статусе он мог бы достаточно серьезно воздействовать на события: именно в его ведении находились литературные журналы и все массовые издания. Однако весьма влиятельный в ту пору партийный чиновник, он предпочел в соответствии с верховной волей признать виновными обоих идейных противников, исход борьбы которых неизбежно воздействовал не только на литературную, но и на общественную жизнь.

Симптоматично, что на вопрос, заданный на совещании в ЦК о публикации ответа «Нового мира» на «Письмо 11-ти», А. Н. Яковлев ответил, что вопрос этот «решается». А ведь для выступления «Огонька» специального решения не потребовалось.

N 7 «Нового мира», содержавший ответ «От редакции» на «Письмо 11-ти», был подписан к печати 4 августа, но маета с ним продолжалась. Сигнальный экземпляр появился 19 августа и вышел в свет в сентябре. Судя по развитию кампании против «Нового мира», мало кто верил, что редакции могут разрешить ответить «Огоньку». Ведь ни одно письмо в поддержку журнала Твардовского не было напечатано. И сам факт появления короткой заметки «От редакции», по словам Ю. Буртина, «говорил сведущим людям: если дали ответить, значит, журнал еще будет жить»⁴⁹.

Ответ «Огоньку» написан предельно сдержанно. Редакция «Нового мира» заявляла, что «грубая демагогия и развязный тон «письма 11-ти»», приемы полемики, к которым прибегли его авторы, «исключают возможность спора по существу». В ответе новомирцев напоминалось, что «большая часть авторов, подписавших письмо, в свое время подвергалась весьма серьезной критике на страницах «Нового мира» за идейно-художественную невзыскательность, слабое знание жизни, дурной вкус, несамостоятельность письма». Редакция отказывалась оправдываться от «аляповато состряпанных обвинений против «Нового мира»», граничащих с «политической дискриминацией». В ответе «Нового мира» подтверждалось, что выступление А. Г. Дементьева, обосновавшего «вред всякой национальной исключительности», и аргументировавшего опасность националистических тенденций, редакция считает правильным⁵⁰.

Еще до того, как 7-я книжка «Нового мира» была сброшюрована, предваряя ее выход в свет, «Литературная газета», по сути, уже полемизировала с ответом журнала «Огоньку», пытаясь его нейтрализовать. В заметке, подписанной «Литератор», утверждалось, что статья А. Дементьева «О традициях и народности»»вызвала справедливые протесты писателей». О протестах читателей и писателей против «Письма 11-ти», во множестве имевшихся в редакции той же «Литературной газеты», не упоминалось. Тем самым огоньковское письмо заранее ограждалось от порицаний. В сопроводительной заметке «От редакции» обращалось внимание, что редколлегия «Нового мира»»не проявила желания правильно, по-партийному реагировать на критику», проявив неуважение к общественному мнению, выразителем которого явились 11 литераторов⁵¹.

Об этой позиции газеты, редактируемой А. Б. Чаковским, отказавшейся опубликовать письма известных писателей в защиту «Нового мира» и присоединившейся к травле журнала, стоит напомнить тем, кто в дни недавнего ее юбилея славил этот орган СП как некий «Гайд-парк», где в 60 – 70-е годы можно было обрести «глоток свободы». Кстати, и в книге Н. Митрохина «Литературная газета» наряду с «Новым миром» причислена к «либеральному лагерю», противостоявшему Русской партии⁵².

А в сентябре, когда N 7 «Нового мира» с ответом «Огоньку» уже рассылался подписчикам, выговор, вынесенный «Литературной газетой» редакции «Нового мира», поддержала «Правда». Газета, по словам органа ЦК КПСС, сделала своевременные выводы «о необходимости отстаивать идейную чистоту многонациональной, интернациональной по духу нашей литературы, защищать ее патриотические традиции, подлинно народные основы» в противодействии «абстрактному гуманизму» и «обличительству»⁵³.»Вчера, – зафиксировал в дневнике Твардовский 13 сентября, – статья (редакционная «Правды». – В. Т.) о партийности и народности, явно вызванная антиновомирской кампанией, но ни слова о ней не говорящая, кроме невнятного одобрения Литгазетной статьи с ее «выводами», которые так-таки и неизвестно к кому относятся. Жалкая роль людей, вынужденных говорить недомолвками, умалчиваниями и обиняками, хотя, казалось бы, могли бы (и хотели бы!) «рубить»»⁵⁴. Статья «Правды» по-своему заключала антиновомировскую кампанию как некую единовременную акцию с ее определенной целью.

«Авторитет Твардовского был настолько внушителен, что простым росчерком пера решить эту проблему было невозможно. Нужен был повод», – объяснял А. Н. Яковлев подготовку удаления Твардовского из «Нового мира». Поводом послужила статья Дементьева, ставшая своего рода сигналом к переходу от вялотекущей к массированной травле журнала⁵⁵.

Журналу, с тоталитарным режимом несовместимому, уже был вынесен приговор, и национал-патриоты об этом знали. Авторы «Огонька» и солидарных с ним изданий этот приговор обосновали, доказывая вредоносность «Нового мира», выступающего «против основополагающих морально-политических сил нашего общества»³¹. Разумеется, выполняя эту заказную работу, они при этом имели в виду и собственные интересы. «Новый мир» был для изданий национал-патриотов самым серьезным конкурентом на ниве журналистики, самой значительной преградой для пропаганды их идей.

Объективному свидетелю того, как происходила облава на «Новый мир» после выступления Дементьева, трудно будет согласиться с тем, что написал об этом А. И. Солженицын. Даже учитывая, что все его сочувствие на стороне молодогвардейцев, а журнал, со страниц которого он вошел в литературу, так и не стал ему близким, невозможно понять произвольности его толкования событий. Резко отрицательно оценивая статью Дементьева, Александр Исаевич полагает, что редакции «Нового мира»»взбрела в голову несчастная идея – влиться в общее «ату»» против «Молодой гвардии». «Чем так рассердили и раззарили «Новый мир» статьи Чалмаева?» – вопрошает он, давая свой ответ: смекнули ситуацию – «удобно ударить и нам!» и вот, пишет автор «Теленка…», устремился «новомирский критик в пролом, разминированный, безопасный, куда с 20-х годов бито всегда наверняка, и сегодня вполне угодно государственной власти»⁵⁶.

В этой характеристике единоборства «Нового мира» с национал-патриотами слишком много «неточностей». Как уже говорилось, именно неполнота и сбивчивость оценок программных статей «Молодой гвардии», исходящих от критиков, во многом сочувствующих журналу и готовых принять его основные идеи, заставила Дементьева взяться за перо. «Ату» звучало как раз по отношению к «Новому миру» – именно на него велась облава с ведома и при покровительстве партийной власти. Это было очевидно для самых неискушенных в политике читателей. Имевший свои контакты с патриотами-почвенниками⁵⁷, Солженицын не мог не знать об их связях в «верхах» и, следовательно, не понимать, насколько «безопасным» было объявить им войну. Одна вседозволенность в печати молодогвардейцев свидетельствовала об обратном. Новомирцы не без оснований полагали, что как раз в рядах «балалаечников» и делают карьеру, взяв «идею антиофициальную, достаточно безопасную и достаточно привлекательную для масс»⁵⁸.

И если бы редакция «Нового мира» исходила из таких соображений, какие ей приписаны Солженицыным – конъюнктурных, утилитарных, безыдейных, – то журнал никогда не занял бы того места в русской жизни, какое за ним признано. «Новый мир» Твардовского, каким его рисует в своих мемуарах автор «Ивана Денисовича», не напечатал бы эту его повесть.

* * *

Резко возросшая в ходе дискуссии вокруг статьи А. Г. Дементьева полемическая и организационная активность русских националистов, их усилившаяся агрессия не могли по-своему не встревожить власть. Тоталитарная система с настороженностью и недоверием относилась ко всякому не санкционированному ею движению, даже идейно близкому и родственному. Не могли не реагировать в партийных верхах и на общественный резонанс на выступление Дементьева и «Огонька». Все это привело к ряду организационных мер по отношению к Русской партии. В 1970 году с поста главного редактора «Молодой гвардии» был снят А. В. Никонов, произошли увольнения в редколлегии журнала «Наш современник» и в ряде  Синод отлучил Толстого от церкви, но анафеме не подвергал.)

В своих мемуарах А. Н. Яковлев припомнил статью Дементьева. По его словам, она, как и его статья 1972 года в «Литературной газете», «была выдержана в стиле марксистской фразеологии». Он признается, что ссылался на Маркса и Ленина «ради одной идеи – в острой форме предупредить об опасности великодержавного шовинизма»⁵⁹. Статья Дементьева, по мнению Яковлева, «полна лукавства», поскольку «тогда нельзя было обойтись без марксистских банальностей»⁶⁰.

Но то, что для высокопоставленного партийного чиновника было «марксистскими банальностями» и «марксистской фразеологией», для критика «Нового мира» и его редактора было исполнено глубокого смысла. Слова о социализме, интернационализме, патриотизме здесь не употреблялись всуе. Видя как искажена и изуродована идея социализма в советской действительности, А. Твардовский от нее не отказался. Для него идея социализма оставалась великой гуманистической идеей равенства и братства людей, ничего общего не имеющей с тоталитаризмом и уравниловкой. Он близок здесь А. Д. Сахарову, которого конспектировал в своих Рабочих тетрадях 1968 года.

Двойственность чиновника партаппарата, с его пренебрежением к «марксистским банальностям», но именно ими обосновывавшего свои доводы, сродни двуличию его противников. На своих сходках русские националисты не скрывали симпатий к монархизму и имперскому великодержавию⁶¹, а в печати яростно защищали от поползновений «Нового мира» чистоту коммунистического мировоззрения, советский патриотизм и пролетарский интернационализм.

Решившись выступить против национал-патриотов, Яковлев явно недооценил силы их сторонников в ЦК и Политбюро. Лидеры Русской партии приняли быстрые и действенные меры самозащиты, посетив ряд высоких кабинетов, где выступление Яковлева осудили. Борец «против антиисторизма» тут же лег в больницу, а затем отправился в почетную ссылку – послом в Канаду⁶².

Судьба Александра Григорьевича Дементьева была совсем иной. После вынужденного ухода Твардовского из «Нового мира» его, находившегося в самой рабочей поре, отчислили из ИМЛИ им. Горького, где он заведовал сектором советской литературы. С его уходом приостановилось, а затем и погибло множество планов и проектов – текущих и будущих трудов сектора. Отлученный от коллектива, Дементьев продолжал работать, выпустив до своей кончины в 1986 году ряд статей по истории советской литературы и литературы XIX века.

Вступив на «оный путь – журнальный путь», Дементьев до конца прошел его с Твардовским. Они вместе и каждый по-своему пережили облаву на «Новый мир», сигналом к которой послужила статья Дементьева. В этой тяжелейшей ситуации, где столкнулись не только идейно-политические, но и нравственные понятия противоборствующих сторон, новомирцы обретали выдержку в сознании своей правоты и в поддержке читателей. В читательских письмах было признание значимости журнала, благодарность ему и, как заметил Твардовский, «понимание всего».«Стоило, говорит Дементьев, за такую награду и претерпеть, не рухнуть под воздействием унижений, оскорблений, угроз и видимой безнадежности положения»⁶³. Твардовский записал эти слова своего соратника, как выражавшие и его собственные чувства.

Им, многое претерпевшим, еще предстояло пережить потерю «Нового мира». «Безнадежность положения» была вполне реальной – до разгона журнала Твардовского оставалось несколько месяцев.

1. Рабочие тетради А. Т. Твардовского 1960-х годов с 2000 года публикуются в журнале «Знамя».[↩]
2. Чалмаев В. Великие искания // Молодая гвардия. 1968. N 3; его же. Неизбежность // Там же. N 9; Лобанов М. Просвещенное мещанство // Там же. N 4.[↩]
3. Дементьев А. О традициях и народности (Литературные заметки) // Новый мир. 1969. N 4. С. 216. Далее ссылки на статью А. Дементьева даются в тексте с указанием страницы.[↩]
4. Митрохин Н. Русская партия. Движение русских националистов в СССР. 1953 – 1985 годы. М.: НЛО, 2003. С. 77 и след.[↩]
5. Там же. С. 369.[↩]
6. См.: Яковлев А. Н. Омут памяти. М.: Вагриус, 2001. С. 178.[↩]
7. Солженицын А. И. Бодался теленок с дубом // Новый мир. 1991. N 7. С. 113.[↩]
8. Спокойный тон, убедительная аргументация статьи Дементьева отмечены в читательских откликах на нее (журналиста Н. Горина из Таганрога, Д. Иванова из Хабаровска и др.). Некоторые, как, например, Н. И. Ялонов из Ленинграда, посчитали, что написана она «вполне справедливо, но слишком уж мягко, не ставя всех точек над i» (Архив А. Т. Твардовского).[↩]
9. Огонек. 1969. 26 июля. N 30.[↩]
10. Петелин В. Счастье быть самим собой. М.: Голос, 1999. С. 194 – 195.[↩]
11. Письмо В. Н. Гусарова А. Г. Дементьеву. [Август 1969] // Архив А. Т. Твардовского. Копия. Об участнике Самиздата В. Н. Гусарове см. в кн.: Амальрик А. А. Записки диссидента. М.: Слово, 1999. С. 147.[↩]
12. Письмо В. В. Локаловой в редакцию журнала «Огонек» от 15 сентября 1969 года // Архив А. Т. Твардовского. Копия, посланная автором в «Новый мир».[↩]
13. Р. Гамзатов и Мирзо Турсун-Заде одновременно с Твардовским находились в Кунцевской больнице.[↩]
14. О том, как 11 литераторов были «аттестованы» в «Новом мире» см.: От редакции // Новый мир. 1969. N 7. С. 286.[↩]
15. Твардовский А. Т. Рабочие тетради. 1969 г. // Знамя. 2004. N 9. С. 148.[↩]
16. Огонек. 1969. 26 июля. N 30. С. 27.[↩]
17. В письмах в поддержку «Нового мира», посланных и в «Огонек», читатели назвали многих из этих писателей, с которыми их познакомил журнал Твардовского, а также из печатавшихся здесь еще П. Нилина, Н. Дубова, Е. Драбкину, К. Паустовского, М. Галлая и др. (Архив А. Т. Твардовского).[↩]
18. Письмо М. Томшина в газету «Социалистическая индустрия». [Август 69] // Архив А. Т. Твардовского. Копия, посланная автором в «Новый мир».[↩]
19. Огонек. 1969. N 30. С. 27.[↩]
20. Там же.[↩][↩]
21. Письмо А. Федорова А. Т. Твардовскому. Б. д. Получено 22.VIII.69 // Архив А. Т. Твардовского.[↩]
22. Письмо А. М. Гриссика в редакцию «Нового мира». [Сентябрь. 69.] // Архив А. Т. Твардовского.[↩]
23. Письмо В. Пожарского в редакцию «Нового мира». Б. д. Получено 15.IX.69. // Там же. «Если и воюет с чем-то Дементьев, так только с примитивизмом, с нищетой духа некоторых писателей и поэтов, полагающих, что только память о березке на околице делает из человека патриота», – возмущался уже цитировавшийся свердловчанин М. Томшин.[↩]
24. Письмо в редакцию «Нового мира» за подписями: В. Байда, фрезеровщик; С. Абгарян, слесарь; Г. Галогре, слесарь; Б. Шавшишвили, слесарь; А. Кизирян, шлифовальщик; И. Тодуа, гальваник. (Почти все подписавшиеся – студенты-заочники Одесского института инженеров морского флота). 25.IX.69. // Там же.[↩]
25. Письмо Г. Гая в редакцию «Нового мира». Б. д. Получено 15.IX.69. // Там же. Обвинения «Нового мира» в антипатриотизме несостоятельными считает и Ю. Мединец – инженер из Киева: «Да появилось ли в последние годы что-либо более патриотическое, чем повести В., Быкова или рассказы А. И. Солженицына? Семин, Искандер… Все, что печаталось в «Новом мире», патриотично, народно, правдиво» (письмо А. Т. Твардовскому (копия – в «Литературную газету»). Получено 10.IX.69. // Там же.[↩]
26. Огонек. 1969. N 30. С. 28.[↩][↩]
27. Огонек. 1969. N 30, С. 28.[↩]
28. Дедков И. Страницы деревенской жизни. Полемические заметки // Новый мир. 1969. N 3.[↩]
29. Письмо А. В. Македонова в редакцию газеты «Правда» // Архив А. Г. Дементьева. Копия.[↩]
30. Как и в стихотворении В. Маяковского «Юбилейное», где рядом с «мужиковствующими» Некрасов, например, назван «мужиком».[↩]
31. Огонек. 1969. N 30. С. 29.[↩][↩]
32. Твардовский А. Т. Рабочие тетради. 1969 г. // Знамя. 2004. N 9. С. 149.[↩]
33. Письмо К. М. Симонова датировано 28.VII.69 // Архив А. Т. Твардовского. Копия.[↩]
34. Вскоре новомирцам стало известно, что письмо высокопоставленному токарю писал автор «Молодой гвардии» С. Высоцкий, критиковавшийся А. Г. Дементьевым.[↩]
35. Письмо М. Р. Хейфеца М. Захарову // Архив А. Т. Твардовского. Копия, присланная в «Новый мир» 15.IX.69.[↩]
36. Твардовский А. Т. Рабочие тетради. 1969 г. Запись 10 августа // Знамя. 2004. N 9. С. 154.[↩]
37. Справедливое беспокойство // Литературная Россия. 1969. 1 августа.[↩]
38. Архив А. Т. Твардовского. Копия.[↩]
39. Иванов Д. По поводу выступления Нью-Йорк Таймс // Советская Россия. 1969. 3 августа.[↩]
40. Твардовский А. Т. Рабочие тетради. 1969 г. Запись 4 августа.[↩]
41. Там же. Знамя. 2004. N 9. С. 150 – 151.[↩]
42. Там же. Запись 20 сентября.[↩]
43. Письмо В. Гаврюшева в редакцию журнала «Коммунист». [Август 1969] // Архив А. Т. Твардовского. Автор сообщал, что посылает копии в Политбюро ЦК, в ЦК ВЛКСМ и в журнал «Молодая гвардия». Это единственное письмо, пересланное редакцией «Коммуниста» А. Твардовскому за все время дискуссии вокруг «Письма 11-ти».[↩]
44. Твардовский А. Т. Рабочие тетради. 1969 г. Запись 13 сентября // Знамя. 2004. N 10. С. 157.[↩]
45. Твардовский А. Т. Там же. Запись 27 июля // Знамя. 2004. N 9. С. 148 – 149.[↩]
46. Твардовский А. Т. Там же. Запись 12 августа. С. 157.[↩]
47. Там же. Имеется в виду секретариат правления Союза писателей СССР.[↩]
48. Яковлев А. Н. Указ. соч. С. 178.[↩]
49. Буртин Ю.«И нам уроки мужества даны…» // Октябрь. 1987. N 12. С. 202.[↩]
50. От редакции // Новый мир. 1969. N 7. С. 285 – 286.[↩]
51. Литератор. Литературные споры и чувство ответственности // Литературная газета. 1969. 27 августа; От редакции // Там же.[↩]
52. Митрохин Н. Указ соч. С. 150.[↩]
53. Ленинская партийность – знамя революционного искусства // Правда. 1969. 12 сентября.[↩]
54. Твардовский А. Т. Рабочие тетради. 1969 г. // Знамя. 2004. N 10. С. 157.[↩]
55. Яковлев А. Н. Указ. соч. С. 173 – 174.[↩]
56. Солженицын А. И. Указ. соч. С. 112 – 113.[↩]
57. Митрохин Н. Указ соч. С. 472.[↩]
58. Чудакова М. О. Меж оттепелью и застоем. Ранние семидесятые // Семидесятые как предмет истории русской культуры. М.: ОГИ, 1998. См. запись разговора в редакции «Нового мира» 1 февраля 1970. С. 98.[↩]
59. Яковлев А. Н. Омут памяти. С. 183.[↩]
60. Там же. С. 175.[↩]
61. Это видно из воспоминаний лидеров движения и интервью, данных ими Н. Митрохину [↩]
62. Митрохин Н. Указ соч. С. 133 – 135. Ср.: Яковлев А. Н.Омут памяти. С. 191.[↩]
63. Твардовский А. Т. Рабочие тетради. 1969 г. Запись 13 сентября // Знамя. 2004. N 10. С. 157[↩]