Совсем недавно вышел в свет первый номер журнала Союза писателей Москвы «Кольцо А» за 2020 год. Необычный уже потому, что является отчетным: большинство его авторов — участники Семинаров молодых писателей СПМ, прошедших в пансионате «Ершово» в ноябре 2019 года.
Отчетный номер представляет некую выборку, срез молодой литературы, отобранную устроителями семинаров из немалого числа претендентов.
Я бы хотел остановиться на поэтическом разделе. Заранее оговоримся, что специфика и журнала, и семинаров такова, что в центре внимания — «классический» сегмент современной поэзии, и представлены здесь поэты, которые исповедуют силлабо-тонику и ясность высказывания.
И при этом они очень разные. Спокойная насмешливость Карена Тараяна, бесшабашное веселье Всеволода Федотова, мрачноватая рассудительность Бориса Пейгина, просветленный лиризм Тихона Синицына, поэтика плачей и заговоров Леты Югай, скрытая улыбка Алены Лобынцевой, элегичная рассудительность Сергея Скуратовского, теплая музыкальность Евгении Джен Барановой, яростный крик Максима Бессонова. Это лишь те из участников семинара, которые попали в упомянутый номер. Список не полный, но достаточный, чтобы делать какие-то выводы.
Не все имена там новые — Лета Югай, например, или Евгения Баранова хорошо известны в наших узких кругах. Некоторые из поэтов стали открытием семинаров. Но, собранные под одной обложкой, все они — будучи более-менее одного возраста — представляют собой портрет нового, только входящего в силу поэтического поколения.
Надо сказать, поэтическое поколение — не совсем то же самое, что поколение в социальном смысле. Но, как и в социальном смысле, группа поэтов становится поколением не только в силу общности возраста, но и общности опыта, культурных кодов, травм и ценностей.
Эти вещи не могут не влиять на поэзию. И в современной молодой поэзии водораздел очень четкий. Поколение предыдущее, чуть более раннее — ближе к сорока, — пишет по большей части о прошлом: об утрате детского рая и о пустоте настоящего. В их поэзии слились мотивы утраченного детства и утраченного мира. Последнее естественно — ибо смену советской и постсоветской эпох они пережили уже в сознательном возрасте. И ощущение потери проходит через их творчество. Именно отсюда их ностальгия. Отсюда их любовь к строгим формам с явными отсылками к классике. Отсюда их стремление ощущать себя частью группы — не случайно, именно они возродили жанр дружеского послания.
Словом, это поколение «метафизиков» — помимо прочего ставших создателями самого, пожалуй, заметного течения современной поэзии, долго говорить о котором сейчас не буду, дабы не повторяться. Интересующихся отсылаю к опубликованной в том же номере «Кольца А» своей рецензии на сборник одного из лидеров того поколения — «Нож-бабочку» Григория Медведева.
Поговорим о поколении новом. Возрастная разница между ними — всего несколько лет, но какая разница в поэтике! Да, осталась прежней музыкальность и печаль. Но строгость форм сменилась более свободными ритмами. И, главное, изменилось содержание.
Они уже не оборачиваются. Хорошее ли, дурное — прошлое почти не присутствует в их стихах. Современности, впрочем, тоже немного. Нет, она есть — приметами времени, вплоть до острополитических, но взгляд на ней задерживается ненадолго. Социальное, а тем более политическое, оставляет ощущение тупика, замкнутости пространства, из которого социальными способами выбраться невозможно. Нужны другие.
Кто б ты ни был по жизни — хоть человек искусства, хоть судебный пристав, таксист, торчок... Неужели у тебя не бывает такого чувства, что уму нужен качественный скачок?
(Карен Тараян, «Стакатто»)
Наверное, поэтому очень многие пишут о красоте — скорее природы, чем искусства. Красота воспринимается как естественный — и единственный способ для такого скачка. И для защиты от недружелюбного настоящего.
Когда ты мальчик, травные волжские берега Занимаются непосредственным своим делом: Берегут тебя мощным, суглинистым телом От внешнего и, разумеется, внутреннего врага.
(Сергей Скуратовский, «Сороконожка разучилась ходить…»)
Очень многие, почти все, как ни странно, пишут о Боге. Во многих стихотворениях возникает чувство присутствия, будто ты — один на один с Ним. Тоже выход: из области социального — в область духа.
давай-ка ты ко мне сюда слезай. с медведицей в руках, хотя бы с малой. и я поверю, что дорога в рай по млечному проложена — по главной.
(Максим Бессонов, «я не могу о боге и судьбе…»)
Эти темы тоже вполне объяснимы. Новое поколение не помнит распада Союза и очень мало — девяностые. Травмы утраты мира старого и обретения себя в мире новом у них не было. Современность нулевых и десятых — это единственно возможная для них реальность. Непростая, но привычная, естественная, как вода для рыбы.
И в этой реальности они умеют выживать. Пусть единственным способом этого выживания оказывается не групповой, но индивидуальный путь, не социальный, но мистический опыт. Пусть. Каждый спасается — во всех смыслах — в одиночку. Социальная повестка мало зависит от поэта, но на ее фоне экзистенциальные вопросы приобретают дополнительную остроту. И ответы на них молодым поэтам так или иначе искать приходится.