Лауреатом литературной премии «Лицей» имени А. С. Пушкина в 2022 году стала Оля Скорлупкина – первое место за сборник «В стране победившего сюрреализма». Любая премия моделирует стандарт качества профессиональной деятельности. Посмотрим же, каков эталон от Скорлупкиной.
Верлибр «Горячая линия» – строка из него дала название сборнику – строится на метафоре. Первая часть — линия незавидной судьбы старого отца, брошенного государством без помощи:
когда-то он возглавлял научную лабораторию его пенсия пятнадцать тысяч его лекарство после инфаркта стоило тринадцать семьсот девяносто девять за упаковку отмена препарата приводит к обильным кровотечениям
Вторая часть метафоры — «горячая линия» звонков Президенту, «только там объем знаков очень уж ограничен…».
Кризисность социального существования – одна из основных тем Скорлупкиной. Раскрывая ее, автор жертвует художественностью: большую часть произведений, поддающихся пересказу без потери смысла, можно назвать стихотворными лишь по признаку членения на речевые отрезки, что маловато даже для жанра doc. Однако без эстетики высказывание не может считаться поэтическим.
В русской литературе уже был поэт, погруженный в социальную тематику, – Семен Яковлевич Надсон, писавший о горькой доле прошлого и особенно своего, молодого, поколения («Наше поколенье юности не знает…»). Правда, уже Блок назвал его творчество «поучительнейшим литературным недоразумением». Основания имелись: Надсон вставлял в свои тексты готовые лексические блоки из общественно-поэтического дискурса, благодаря чему читатель сразу понимал, о чем речь, и автоматически настраивался на правильную эмоциональную реакцию. Но Блок-то жил в эпоху, когда новаторство в поэзии было обязательным условием. Сегодня важнее зафиксировать наличное состояние стихотворной (и разговорной) речи; ее общие места, характерные и для Скорлупкиной, – тяга к свободному стиху и разного рода интертекстуальным приемам. А социал-погрязание Скорлупкиной кажется соотносимым с надсоновским.
Надсон, однако, писал кровью сердца; у Скорлупкиной, напротив, налицо нетипичный образ лирической героини: прочитав массив стихов автора, нельзя сказать, какая она. У нее словно нет индивидуальных свойств, а раз так, то не может быть и эмоциональных реакций. Она вечно посторонняя. О своем «скорбном бесчувствии» Скорлупкина заявляет со свойственным ей фиксирующим, чуждым переживанию хладнокровием в другом верлибре, «Образ смерти»: «я ничего не чувствую, когда вижу мертвеца <…> я ничего не чувствую, когда вижу мертвого новорожденного ребенка с отклонениями в развитии». Частый у постмодернистов мотив нечувствия вызвал бы у Надсона, осмелимся предположить, ярость. Он-то к другому призывал:
Вперед, забудь свои страданья, Не отступай перед грозой, — Борись за дальнее сиянье Зари, блеснувшей в тьме ночной! Трудись, покуда сильны руки, Надежды ясной не теряй, Во имя света и науки Свой частный светоч подымай!
Надо же, такое количество клише (гроза, заря во тьме, а тьма, ясное дело, ночная, и метафорика считывается с пушкинских времен) не мешает возникновению читательских эмоций! Но написанное Скорлупкиной прошито отказом от такого рода эмпатии. В «Аносмии» мотив нечувствия рождается из узнаваемой жизненной основы лирической ситуации (скорее всего, ковид и его последствия). В других случаях он поддерживается и медицинскими подробностями. Стихотворец подчеркивает, что в жизненной практике не раз сталкивался с чужой смертью, и щедро делится увиденным, тем самый решая проблему взаимоотношения искусства с действительностью: в морге «смерзшаяся груда окоченевших тел» оценена самим автором как «непотребное голое целое» («Образ смерти»), хотя мотив «непотребства» мог бы, при определенной поэтической работе, возникнуть у самого читателя. Не менее физиологически подробно обставлено у Скорлупкиной рождение человека: «запахи крови, околоплодных вод, мочи и мекония // окаймленные белизной…» («Аносмия»). В последнем тексте читатель удивится «пуповине тонкой выделки»: выделывают, придавая тонкость, обычно что-либо прочное с помощью подходящего инструмента, пуповина же, да и любая часть человеческого тела, как правило, не служит материалом для изделий декоративно-прикладного искусства. Поклонник Эраста Фандорина вспомнит роман Акунина «Декоратор»: там потрошитель выкладывал красивые узоры из внутренних органов своих жертв. Но мы ведь понимаем: в современных словесных изделиях сплошь и рядом принято произвольное сопоставление единиц из разных семантических рядов без возможности восстановить их связь. И наша задача показать, как мощно звучит в сочинениях Скорлупкиной вторая тема; определим ее как физиологическую.
Картина мира у Сколупкиной описывается надсоновской строкой: это «Мир, погрязший в грязи и крови». Однако ничего подобного его следующему посылу – «Верь в великую силу любви!» – в ее текстах не обнаруживается.
Посмотрим, свойственна ли автору игра со значениями слов. Во второй части цикла «Дух, душа, тело (в ином порядке)», названной «Дух», Скорлупкина, с одной стороны, задействует устойчивые сочетания («сила духа», «захватить дух», «поднять дух» и др.), размывая или нарушая их границы, а с другой — апеллирует к комплексу смыслов, связанных с Третьим Лицом Святой Троицы, но делает это не из глубины переживания, а опять-таки со стороны. Сразу, конечно, возникает вопрос о художественном пространстве: где мы находимся — в «мертвой деревне» или все-таки в «живом» населенном пункте?.. В лирике единство художественного пространства читателю, как правило, помогает. Однако зачем нужна вторая, сакральная группа смыслов? Обычно в культуре они работают при наличии заинтересованной человеческой стороны. Здесь же лирический субъект не отождествим ни с лирической героиней, ни с автором. В неоформленном пространстве ничто ни с чем не связано. Описанный в тексте посетитель храма (кстати, кто бы это мог быть?..), физически присутствуя, ментально отсутствует… А попытка проанализировать текст с содержательной стороны проваливается.
Оставим сакральную область и перейдем в литературную. «Стихотворение на пришествие эсэмэски ранней весной» содержит явный, выложенный на поверхность допуск к интертекстуальному анализу: «злопастный», «о бойся бармаглота сын», «хливкие шорьки» отсылают к известному переводу Дины Орловской, «что вьешься черный вексель над моею головой» — к народной песне о черном вороне, а «видений полн», «следы невиданных зверей» восходят к тому самому автору, именем которого освящена полученная Олей Скорлупкиной награда.
Интертекст подразумевает прирост смыслов в принимающем тексте благодаря включению элементов текста-источника. То есть стихи Скорлупкиной должны обогатиться и прирасти смыслами за счет Кэролла, фольклора и Пушкина. Посмотрим, что получается.
«Чего ты хочешь от меня аптека озерки». Итак, место действия — аптека. Лирическая героиня появляется там в состоянии смятения («тогда как в голове снуют прозрачные зверьки»). Стих «о предложения услуг вы цифровой недуг», снабженный внутренней рифмой, описывает современную повсеместную цивилизационную практику. В следующей строке мы сталкиваемся с эмоциональной реакцией лирической героини: «там договор видений полн и можно я пойду». Теперь мы знаем, что она не настолько отстранена, как виделось ранее.
Дальше начинается целый ряд событий и ситуаций, перекидывающий читателя в водоворот учреждений, где выставляют счет, дают кредит, общаются онлайн, собирают справки, выслушивают вердикт жюри, манипулируют векселями, предъявляют личные документы и повестки, получают извещения и визы. С внутренней рифмой во многих стихах. Кэролловский нонсенс, по всей вероятности, должен подчеркнуть абсурдность происходящего в абсурдном хронотопе – допустим, в «стране победившего сюрреализма». Кончается же стихотворение так: «и только это разберешь уже тупой как нож // для разрезания бумаг где все утверждено // подписано разрешено и внесено до дна // тогда как выскочит война как выпрыгнет война // о бойся бармаглота сын да папа я боюсь».
Бояться войны в обыденной жизни естественно и нормально, но в литературном произведении поэтика нонсенса не может поставлять средства изображения страха: нонсенс по существу своему вне добра и зла, на то и бессмыслица.
Если перед нами поэзия, то мы имеем право на самомалейший кончик клубка, благодаря которому можем войти в лабиринт. Но чтобы найти кончик здесь, надо быть, наверное, членом эзотерического сообщества… Ибо непосвященный исследователь не в состоянии увидеть, где же тут приращение смыслов и на что же работает интертекст.
В случае Оли Скорлупкиной молодой автор, по традиции ищущий делать жизнь с кого, получил следующий образец: отстраненная лирическая героиня, незаинтересованно затрагивающая тему социальной несправедливости, заинтересованно погружена в физиологию человека (живого и мертвого). Проводником отстраненности становится верлибр, в данном случае освобожденный от художественности. Перед лицом объективной опасности, однако, автор испытывает страх, выраженный с помощью эстетики нонсенса, по существу имморальной.
Может, Надсон и был «недоразумением» (точка зрения спорная), но отстраненность и страх были ему чужды. Используя общие места современной поэтики, он чурался бесчувственности. Так что вряд ли Оля Скорлупкина может быть признана его современным воплощением: чтобы создавать поэзию, надо бы что-нибудь и чувствовать. Одного страха недостаточно.