Европейской страной России довелось побыть 31 год. За это время мы устроили жизнь по-человечески, с чистыми и комфортабельными общественными помещениями в диапазоне от туалета до аэропорта, без хамства в магазинах и транспорте, безобразий на детских площадках и воровства цветов с городских клумб. В остальном не все гладко: далеко не каждый россиянин мирится с капитализацией общества, даже если она идет во благо.
В свое «европейское» тридцатилетие Россия не очень-то и нуждалась в национальной идее. Общество постепенно осваивало различные области свободы, государственность поспешно укреплялась, структурируя новую реальность. Бояться вовне было некого; самый страшный враг сидел рядом, и он желал приобретать и продавать.
Но теперь наступило время реализации блоковской метафоры: «Мы обернемся к вам / Своею азиатской рожей». Смена парадигмы не может проходить безболезненно, и, как всегда при медиальном сломе, возникает потребность в экзистенциальной защите, в «броне из облака» (метафора писателя и философа-антрополога Александра Мелихова). Щитом может стать только самоидентификация, четкий ответ на вопрос «кто мы как народ». А его традиционно дает лишь национальная идея. И лучшие народные умы, от блогеров до журнальных главредов, взялись за формулирование основных тезисов.
Трудно назвать успешными попытки провозгласить национальную идею (фиаско ждало К. Н. Леонтьева и иже с ним). Авторы, словно сговорившись, путают ее с государственной идеологией. Вызвано это, вероятнее всего, тем, что в СССР, где большинство получали высшее образование, вместо философии преподавали марксизм-ленинизм, мало способствующий развитию теоретического мышления.
Национальная идея объективна: она складывается вне зависимости от нашей воли. Ее нельзя выдумать или сочинить. А идеологию можно: она конструируется и провозглашается.
Множество исторических формулировок русской национальной идеи оказались теоретическими симулякрами. Уцелели, пожалуй, только две. Первая – «Аще Бог с нами, никто же на ны» – приписывается то Александру Невскому, то Петру Великому, то одному-другому деятелю Церкви. Многоуважаемые атеисты, особенно активные в последнее столетие, отсекли первую часть, получилось нечто в духе «русские круче всех». Слегка переставив акценты, Олег Куваев заявил в романе «Территория»: «Мы — могем!»
Русское народное сознание, казалось бы, дремавшее все годы Советской власти, тем не менее действовало — и там, где власть очень даже могла его прищучить. За анекдоты при Сталине, как мы помним, сажали; но дух народный неистребим, и микросюжеты о «русском, немце и…» (третья нация варьировалась: поляк, американец, француз) неизменно строились по одной и той же модели.
Пожалуй, «могем» — единственная максима, выдержавшая проверку временем и практикой. Русскому человеку ан масс действительно свойственно иррациональное ощущение всемогущества. И русская лень, и русский авось из того же источника: в самом деле, разве всемогущий должен что-то доказывать?
Вторая формулировка, принадлежащая Достоевскому, состоит из одного слова — «всеотзывчивость» и, если подумать, логически связана с первой: если мы все можем, отчего бы нам все и не принимать?.. Корень национальной идеи — наш Александр Сергеич, идеальный русский человек отчасти африканского происхождения, что тоже кстати: почему бы русскому не вобрать ручеек инородной крови?..
С формулировкой государственной идеологии все хуже. В разное время предлагались следующие: «Москва — Третий Рим, а четвертому не бывать» (основана на послании монаха Филофея Великому князю Московскому в 1523–1524 гг.), «Православие, Самодержавие, Народность» (доктрина министра народного просвещения Российской империи С. Уварова, 1833), «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» с центром в СССР (из «Манифеста коммунистической партии» К. Маркса и Ф. Энгельса, 1848, с возникновения СССР и примерно до начала Второй мировой войны), «Народ и Партия едины» (с 1953 и до краха СССР).
Каждый из лозунгов доказал свою несостоятельность и необъективность. «Третий Рим» обернулся сменой государственной парадигмы, ход уваровской мысли привел к Кишиневскому погрому 1903 года, пролетарии всех стран соединяться отказались, а единство народа и КПСС закончилось значительно раньше распада СССР.
Либеральное тридцатилетие ничего не принесло в плане развития идеи и идеологии, поскольку концепт частной собственности нашему менталитету не вполне родной. Следует вспомнить, например, как в 1860–1870-е годы горели хозяйства крестьян, пожелавших отделиться и хоть на километр отдалиться от общины, от крестьянского мiра: вчерашние соседи ненавидели новоиспеченных индивидуалистов за желание жить на особицу. И в этой черте национального характера — один из источников советского раскулачивания, закоренелой ненависти к одиночке.
Но собственность остается все же чем-то не главным. И мы в лице своих лучших представителей требуем от государства, чтобы оно дало нам идею и идеологию. Аналогичный случай имел место в 1990-е, когда Б. Ельцин призвал: «Требуется Идея для России!» Началась дискуссия, инспирированная и поддерживаемая «Независимой газетой» и «Российской газетой». Даже конкурс, помнится, организовали… Бессмысленно, хорошо хоть не беспощадно.
Запрос, однако, велик и порождает небезынтересные — в социолингвистическом плане — казусы.
Песня Шамана (Ярослава Дронова) «Встанем!» появилась, когда были озвучены первые цифры потерь нашей армии, и по праву завоевала сердца. Автор проснулся «голосом народа» и решил упрочить свою популярность, предложив аудитории новое сочинение — «Я русский!». Оставим в стороне сомнительные художественные достоинства текста. Посмотрим на содержание: «Я вдыхаю этот воздух, / Солнце в небе смотрит на меня. / Надо мной летает вольный ветер, / Он такой же, как и я». Позвольте: ни воздух, ни солнце, ни ветер не являются ничьей национальной прерогативой; представитель любого народа может сказать, что его кровь от Отца (ср. американское
In God we Trust), что он хочет любить и дышать, а не вот это все. Самое примечательное содержится в рефрене: «Я русский, / И мне повезло. / Я русский, / Всему миру назло». Насчет «повезло» допустим, хотя, родившись англичанином или индейцем, ты точно так же считал бы, что это особое счастье. Но «всему миру назло» — уж слишком.
Понятно, что глухота публики объясняется в том числе и эмоциональным голодом: запрос на такие песни в обществе высок, но не удовлетворен. Автору же текста стоит быть более требовательным к себе. Получается, что ему нравится быть русским «назло», и это показывает глубокое неуважение к родному языку: знаменательное наречие цели «назло» употребляется только в контекстах, подразумевающих осознанную и направленную волевую деятельность. «Назло врагу, на радость маме«, как говорится в детском стишке, можно только «лечь спать с немытыми ногами» или что-то вроде этого, но никак не иметь национальность.
А вот покинувшим страну в 2022 году «стыдно» быть русскими. По абсурдности и языковой глухоте оба высказывания равны друг другу…
Гордиться принадлежностью к народу, стыдиться ее можно лишь в состоянии сильного перегрева нейронной сети, от которого следует воздерживаться. Никак не возможно ни то ни другое по отношению к фактору, в наличии или отсутствии какового ты не принимал участия и никак не мог на него повлиять.
Да и если врагов не останется, на чем тогда будет основываться национальная идея?..
Тихо, нестройно гуманитарии уже произносят необходимое: если мы хотим соответствовать национальной идее и не зависеть от государственной идеологии или ее отсутствия, мы должны быть причастны культуре. Во всех ее проявлениях — от бытового вежества до изучения иностранных языков. Владение родным, знание отечественной истории и искусства подразумевается, но это далеко не единственное, что нам как народу нужно для развития. Потому что культура есть система ценностей и связей между ними, а русский человек может и хочет жить только в ценностно ориентированном мире. Если угодно, культура — это все, что осмыслено человеком и народами. И с нашей душевной широтой нам, конечно, потребна культура мировая, никак не меньше.
Блок был прав:
Мы любим все — и жар холодных числ,
И дар божественных видений,
Нам внятно все — и острый галльский смысл,
И сумрачный германский гений…
Мы помним все — парижских улиц ад,
И венецьянские прохлады,
Лимонных рощ далекий аромат,
И Кельна дымные громады…
Здесь ничего не строится на рациональной основе и все держится на художественных образах. Культура — та единственная область, в которой оба концепта — «всемогущества» и «всеотзывчивости» — могут реализоваться. А нам остается только осознать эту любовь и культивировать ее в себе: на уровне личности, семьи, школы, вуза, государственных структур.Нельзя ставить себя в зависимость от наличия врага. Пусть его лучше вообще не будет; его место займет созидание себя, ближайшего жизненного пространства, страны.
И не надо ждать национальной идеи от государства: это не его функция.